Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Четвертая

Михаил Фриновский прекрасно знал, что бывший начальник ВМС Владимир Орлов был уже арестован и из него выбивают показания на Лубянке, а назначенный на его место Михаил Викторов ещё не вступил, по сути, в должность. Во время доставки грузов в республиканскую Испанию было потеряно несколько пароходов, и у вождя в этот момент действия флота вызывали довольно сильное раздражение.

Сталин, не поднимая глаз, взял листок и прочитал вслух:

«В результате нештатного срабатывания аварийного сбрасывателя бомбовой нагрузки, экипаж бомбардировщика наблюдал большое масляное пятно, набор экскрементов человеческой жизнедеятельности и кучу мусора, безуспешно пытавшихся атаковать советский транспорт „Заря Мировой Революции“…»

Затем он, видимо, прочитал ещё раз — уже про себя. Потом медленно отложил бумагу и впервые за всё совещание взглянул прямо на Фриновского.

— «Заря этой самой Революции» дошла до Одессы? — вдруг спросил Сталин почти спокойно, глядя из-под лобья.

— Дошла… но, — начал Фриновский, собираясь вставить что-то неприятное для моряков.

Сталин отмахнулся рукой. Его лицо по-прежнему оставалось каменным. В комнате повисла пауза.

— К нам были претензии… по линии иносранных дел? — специально коверкая слова и не поворачивая головы, спросил Сталин.

— Нет, товарищ Сталин! — поспешно вскочил представитель от НКИД, словно только этого и ждал.

Сталин вновь взял бумагу, медленно, тщательно прочитал её ещё раз. Потом — ещё. И вдруг, неожиданно, его плечи слегка затряслись. Он засмеялся. Сначала тихо — в усы, потом уже открыто, не громко, но явно от души. И даже отложил трубку, которую мучал с самого начала совещания.

— Правильно ли я понимаю, товарищ Фриновский?.. Это буржуйское дерьмо и куча мусора… не смогли утопить Мировую Революцию! — с усмешкой сказал он, качая головой.

Он, ухмыляясь, повернулся к Фриновскому:

— И вы, товарищ комкор, хорошо поступили. Верно довели до меня этот текст. Вовремя. С юмором у вас, выходит, тоже порядок. Мне кажется, есть мнение направить вас на усиление флота… из НКВД? Нэт?.. Партия подумает над этим.

Фриновский, уже жалея, что полез в эти морские дела, в ужасе позволил себе изобразить тонкую полуулыбку.

— Выясните, кто из лётчиков писал рапорт, и доложите! — сказал Сталин, откладывая листок в сторону.

— А мы, товарищи, — Сталин обвёл пристальным взглядом присутствующих, — запомним, что будет с теми, кто ещё будет пытаться топить Мировую революцию… с помощью дерьма…

Вторая половина августа 1937 года. Аэродром Лос-Алькасарес, пригород Картахены.

День на аэродроме Лос-Алькасаресе клонился к завершению. Жара, наконец, начала отпускать. В воздухе висел запах солёной пыли, выхлопов и разогретого металла. В небе медленно гас последний отблеск дня, где-то вдали вяло рычал мотор. Лёха сидел на деревянном ящике у стены, делая вид, что бросает курить. На деле он просто развалился в тени навеса на лежанке, сколоченной из ящиков из-под бомб, и мечтал лишь об одном — чтобы его сегодня больше никто не трогал.

Со стороны командного пункта, из-за угла ангара, раздались крадущиеся шаги. Наш герой вздрогнул и обернулся. Из предвечерней тени, пружинисто ступая, проявился его непосредственный начальник — Николай Остряков, слегка помятый, с усталым лицом, но со знакомым хитрым прищуром человека, который сейчас скажет что-то крайне интересное.

— Здравия желаю, товарищ командир! Раз вы не поленились лично прокрасться до нашего скромного ангара… — поприветствовал его Лёха, делая вид, что привстаёт с лежанки для приветствия начальства.

— Привет, физкультурникам! — Остряков махнул в ответ рукой. — Пресс качаешь?

— Вообще-то, хочется перейти к пассивному аква-аэробному восстановлению в антигравитационной среде, — выдал на автомате Лёха фразу из арсенала тренеров личностного роста будущего. И, видя офигевшее выражение лица начальника, заржал и перевёл на нормальный язык: — Хотел в бочку с водой залезть, искупаться!

— Хренов! Вот откуда ты такие выражения добываешь? Чувствуешь себя рядом с тобой, как ты любишь выражаться, полным лохом! — обиженно сплюнул в сторону Остряков.

— Ты же наверняка читал моё личное дело — там аж целый первый курс Московского государственного университета прописан! — гордо произнёс наш товарищ.

— А потом что, куда делся учёный и откуда появился этот вот разпи… разгильдяй? — спросил Николай, заинтересовавшись карьерой своего подчинённого.

— А потом произошла катастрофа! — Лёха театрально вздохнул. — Знаешь историю, когда лейтенанта спрашивают, попадал ли он в железнодорожные катастрофы? Он и говорит так неохотно: было, всего то один раз… Еду в купе с генералом и его дочкой. Влетаем мы в длиннющий туннель — и тут-то и произошла катастрофа! Я в темноте вместо дочки отодрал я самого генерала!

Остряков на секунду замер, переваривая историю, а потом радостно заржал — до слёз.

— Вот и я имел неосторожность закрутить с дочкой декана факультета… и тут то мне и улыбнулась Красная Армия!

— Я бы не удивился, узнав, что ты поимел декана МГУ! — в слезах смеялся Николай.

— Попросил бы без намёков! — ржал в ответ Лёха, — всего то, плотно пообщался с любвеобильной девицей!

Отсмеявшись, Остряков вытер уголком не слишком чистого платка глаза, тяжело вздохнул и вдруг посерьёзнел. Он потер руки, оглянулся по сторонам, будто проверяя, не подслушивает ли кто, и заговорил тихо, почти без интонации:

— Слышал новости с севера? Похоже, всё. Северный фронт сыпется. Фашисты уже почти в Сантандере. Ещё немного — и наши там окажутся в настоящем мешке. Помнишь, когда мы линкор утопили? Там же. Пришел приказ из Москвы, нашим срочно эвакуироваться оттуда. Мне звонил Алафузов, там большие испанские и советские начальники посовещались и его попросили помочь.

— Эсминец пошлют? — спросил Лёха с лёгкой надеждой.

Остряков усмехнулся — коротко, почти с горечью.

— Хотел бы я посмотреть на этот эсминец, как он мимо Гибралтара будет пробираться… Утопят. Вот ты и не угадал, всезнайка! Наши толи арендовали, толи просто спёрли где-то пассажирский двухмоторный самолёт во Франции. Но нужен лётчик! Догадываешься, почему я с тобой говорю?

— Думаю основной вопрос в том, что у меня свободный французский язык на уровне «Окэй, ёби-ёби»? — улыбнулся Лёха, — и произношение у меня убедительное, особенно когда я затвор «Браунинга» передергиваю.

— И это тоже, — посмеялся Николай, — но не известно чего там во Франции раздобыли. А ты летал уже, по-моему, на всяком хламе, что может хоть как-то оторваться от земли. Так что освоить новый тип за полчаса для тебя не проблема.

Остряков помедлил и договорил мысль до конца:

— А ещё у тебя есть то, чего ни в одной лётной инструкции не пишут — ты, зараза, Лёша, везучий!