Москва, Адонай!

На второй или третий день совместного проживания старая хохлушка с гордостью продемонстрировала стальные кольца, вбитые у нее над кроватью. Арина, по наивности не увидела в них ничего особенного, решив про себя, что это какой-то снаряд для старческой гимнастики, однако неутомимая бабушка умела произвести фурор: через неделю сообщила о том, что каждую субботу девушке нужно где-нибудь «похулять с обеда часиков этак до пяти», потому что к ней всегда в это время приезжает ее «Буратино», как женщина окрестила своего любовника, не то за твердость характера и крепкие нервы, не то за какое-то другое его личностное достоинство, трудно сказать. Затем объяснила, что к этим самым кольцам она и Буратино время от времени приковывают друг дружку цепями, а после охаживают плеткой. Жить со старушкой было однозначно нескучно, Калинина частенько потом поминала БДСМ-бабусю добрым словом.

Однако через некоторое время Арине пришлось съехать – тетя Халя скоропостижно кончилась от сердечного переутомления на руках Буратино во время одной из своих БДСМ-процедур, родственники, братья и сестры старушки предъявили свои права на квартиру и решили ее продать. Калинина перебралась в Бутово к добросердечной бабе Томе, платонической старушке, настолько уже бестелесной, что, кажется, ела она не от голода, а по вековой инерционной привычке, по какой-то необходимости, больше обрядовой, чем физиологической, поскольку сам организм уже давно ни в чем не нуждался.

Баба Тома сначала долго присматривалась к постоялице, подбрасывала деньги, проверяя на честность, а потом прикипела душой и стала окружать заботой.

Как-то она неожиданно спросила:

– У тебя сахар есть?

Арина объяснила, что в шкафу над плитой много сахара.

– Да нет, я говорю, у тебя-то есть сахар?

Только через минуту Калинина догадалась, что речь идет о сахаре в крови, и засмеялась:

– Нормальный у меня сахар, баба Тома, а что вы запереживали?

– Ты сосальные конфеты сосешь? Бери, бери, хорошо будет…

После сближения пенсионерка начала откармливать девушку как на убой, а Калинина, в свою очередь, ходила по магазинам, убирала в квартире, в общем, заботилась о старушке по мере сил. Бабушка копила на собственные похороны, но ей все никак не удавалось собрать нужную сумму, поэтому смерть постоянно приходилось откладывать – то умники с «Радио России» соблазнят бабу Тому каким-нибудь куском пластмассы под названием «Глазник» за шестьдесят тысяч, то телефонные торгаши всучат массажное кресло за сто сорок тысяч, а в придачу «по специальной акции» подушку от храпа за тринадцать и стельки для сосудов – за двенадцать, то набор бутылок амарантового масла продадут, по цене хорошего выдержанного хереса – в общем умирать было определенно некогда, и старушка без конца откладывала свою кончину до лучших времен. Когда Арина узнала про все эти безумные траты, которых набралось на несколько сотен тысяч рублей, начала отбивать старушку у телефонных стервятников, угрожая им полицией. И все же, несмотря на идиллию в их отношениях, девушка очень тяготилась уровнем и условиями своей жизни.

Примитивная, однообразная работа, а главное – копеечная зарплата все больше утомляли Калинину. Устроившись работать риелтором, за первый месяц получила семнадцать тысяч, при том, что некоторые ее прожженные коллеги умудрялись поднимать до полумиллиона, за второй – получила сто штук, а в третий – не заработала ни копейки, так как не выставила ни одного счета, после чего уволилась и снова оказалась на свалке вакансий, хотя ушла оттуда не столько из-за перебоев в последний свой риелторский месяц, скорее наоборот – уволилась, потому что полученные во второй месяц сто кусков внутренне воспринимала, как украденное, при чем украденное не столько в роли посредника своих клиентов, получающего деньги за продаваемый воздух, а украденное у тех, кто в ее родном городе, будучи доктором наук или хирургом, зарабатывал по пятнадцать-двадцать тысяч в месяц. Работала и в call центрах, и в страховых компаниях – перебивалась с тридцати на сорок, а московская жизнь требовала значительно больше. Гуляя по центру столицы, видела, что женщины гораздо менее эффектные, чем она, идут под руку с состоятельными мужчинами, садятся в роскошные автомобили, покупают одежду в дорогих бутиках и просто наслаждаются беззаботной, комфортной жизнью – и это больно кололо ее, разжигало чувство невольной зависти, к которой она никогда прежде не была склонна.

В конце концов добралась она и до роли официантки в «мужском клубе». Первая рабочая смена несколько ошеломила ее. Дикий шум, толкотня, слепящая светомузыка, ядовитые глазки стриптизерш, властные жесты гостей, подзывающих к себе мановением пальца, несколько вороватых прикосновений и пьяных, липких шлепков по ягодицам – все это так ошпарило, что утром она не сразу смогла прийти в себя. Особенно ее выбил из колеи эпизод с Лолой – официанткой, которая весь вечер помогала Арине освоиться на новом месте и просто мило с ней болтала. Под самое уже утро Калинина принесла кофе одному из постоянных гостей и вошла в кабинку в тот момент, когда ее недавняя наставница делала ему минет. Лола нисколько не смутилась, только мельком глянула на Арину и поправила сбившийся локон. Гость, откинувшийся на спинку дивана, улыбнулся остолбеневшей девушке и взял с ее подноса кофейную чашку.

Смущение «Святоши», как ее прозвали другие официантки и «стрипки», вызывало у них только усмешку. Грудастая Бэлла – двадцатишестилетняя армянка со стервозными глазами, была уверена, что Арина скоро продаст себя, поэтому поспорила на десять тысяч со своей белокурой подружкой, тощенькой Софией, считавшей что Святошка все же выдюжит. Посочувствовала новенькой лишь Алсу, заместительница управляющей, которая стояла в клубе особняком. Алсу нельзя было отдаваться гостям – это было бы равносильно краху карьеры в Москве, где ее слишком хорошо знали, так что служи она каким-нибудь архиереем, то и тогда не дорожила бы так своей репутацией. Она поработала во всех самых крупных заведениях подобного формата, была в курсе всех самых изощренных вкусов власть имущих и знала немало чужих секретов. Была свидетельницей и того, как одного «лишнего» человека вывезли в лес и прострелили ему висок из охотничьего карабина. Хозяева ценили Алсу: барахтаясь в этом сумеречном водовороте, она все видела, слышала, но молчала, оставаясь улыбающимся привратником дворца запретных наслаждений, напоминая чем-то демонического Дени Лавана в роли конферансье из «Искушения святого Тыну», то есть по своей природе, с одной стороны, она являлась чистокровным порождением, неотделимой частью этого «прибордельного» бизнеса, но с другой, в ней чувствовалась определенная отстраненность, какое-то даже равнодушие ко всему происходящему, а сочувствие к Арине было скорее не сочувствием даже, а симпатией к себе самой, потому что Калинина напоминала Алсу собственную юность, свой переезд в Москву и начало карьеры в этой среде. Несколько лет она прожила в браке с одним криминальным авторитетом, родила от него сына, но три года назад муж умер от передозировки героина, и теперь молодая вдова воспитывала малыша самостоятельно.

Алсу с пониманием отнеслась к терзаниям новенькой, успокоила ее и взяла под крыло, объяснив, что в любой рулетке самое сложное – умение вовремя остановиться: «Хочешь хорошо заработать и остаться чистой? Когда придет время, просто сумей выйти из игры». Алсу призналась, что за многие годы работы сама неоднократно была близка к капитуляции, так как вопреки стереотипам о карикатурных миллионерах с тремя подбородками, в действительности многие гости – это настоящие красавцы с акульими зубами, крепкими затылками и кулаками; ее всегда восхищали безграничная жестокость и хитрость этих беспощадных и богатых мужчин, опасных, как оголенный провод, которых она считала истинными повелителями жизни.

На тех простых ребят, что пытались знакомился с ней на улице или в торговых центрах, Алсу смотрела с полным пренебрежением. Она была убеждена, что жить честно может любой дурак, а красть миллионами и при этом оставаться в рамках закона способен только настоящий гений. Она презирала тех, кто обличал нечистых на руку смельчаков, потому что слишком хорошо знала: в глубине души у большинства из этих судей скрываются воспаленные мечты загребать капиталы той же самой лопатой – просто осуждающим серым и трусливым мышкам не хватает для этого решительности.

Арина молча слушала и запоминала, но по окончании разговора сказала, что прекращает стажировку. Умная Алсу только улыбнулась и ответила, что все равно будет ждать ее. И действительно, когда Калинина вернулась к тараканам и бабе Томе, когда бросила звонкую связку ключей на скрипучую деревянную тумбочку, стянула с себя туфли, стала пересчитывать деньги и насчитала восемь тысяч с копейками, отвращение к брошенной работе сильно повыветрилось, тем более, что таких суточных заработков, как в клубе, больше нигде не найти. Эти деньги она получила при том, что гостей девочки обслуживали сами, а она была лишь на подхвате. Так что Арина попридержала эмоции, вернулась в клуб и прошла всю стажировку. Сначала стискивала зубы, а затем научилась держать себя так, как Алсу – с естественной веселостью и сдержанным достоинством, изящно и непринужденно перепрыгивая через грязные потоки. И сама искренне удивилась, обнаружив, насколько точно распознают ее внутренний настрой даже самые пьяные гости – с тех самых пор, как Арина научилась плавать среди столиков с грациозностью парусника, ни одна потная ладонь не легла на ее ягодицу.

Психологическая тонкость отношений в кабаре, к которой Калинина долго присматривалась, бесконечно ее поражала. Завсегдатаи заведения, если не считать экономических «гениев-дельцов», в большинстве своем отличались плебейской неразвитостью и необразованностью. Это были наглые ловкачи, нахапавшие капиталы еще в девяностые, однако все без исключения какой-то своей первобытной чуйкой безукоризненно просчитывали, что можно, а что нельзя. Когда в зале появлялись политики с охраной или криминальные авторитеты, сидящие за одними столиками с прокурорами, даже самые разгулявшиеся богатеи давали задний ход и быстренько нащупывали границы дозволенного. Та же самая деликатность, если это отношение можно было так назвать, проявлялась и в отношении к «чистым» девушкам.