Москва майская
Шрифт:
— Почему нет, Илья Петрович, вы же Хармса напечатали?
— Так то Хармс, Бах! Нам и за Хармса голову прогрызли и до сих пор лягают, а ты нам своих харьковских авангардистов хочешь всучить!
Эда обидело то, что его назвали «харьковским авангардистом». Знатоки и специалисты, начиная с Гробмана, через Брусиловского до Сапгира и Холина, как раз и отметили удивительный непровинциализм харьковчанина Лимонова, а этот…
Суслов, слишком энергично-комсомольский, разумеется, ему не понравился. «Как может такой тип рассуждать о Хармсе? — раздраженно думал Эд, наблюдая Суслова, занятого разговором по телефону. — Для него Хармс — „животик надорвешь!“, смехач, и только. Да и что Хармс! Я лучше Хармса. У Хармса — только абсурдизм, а у меня — сложный параллельный мир. Я, может, тот, кого провидел нелюбимый мною Пастернак. Тот, кто „…жизни ход / Он языком
Несколько оказавшихся в тот день в клубе авторов показались ему излишне развязными, а шуточки их, которые они считали своим долгом отпускать, сидя в сатирическом клубе, были определены им как «студенческие», отдающие комсомольским капустником. «Улыбчивые советские дегенераты!» — зло определил их наш герой и стал нервно дожидаться, пока Бах закончит обсуждать с Сусловым и краснолицым бородачом, еще большим начальником, чем Суслов, деталь очередного коллажа. Суслов и бородач предлагали изменить коллаж. Эду хотелось немедленно покинуть неприятное ему помещение. Наконец злодеи уговорили Баха «смягчить» коллаж, и земляки, ругаясь, побежали по лестнице вниз. Бах защищал Суслова и бородача, утверждая, что они «либеральные» и приносят большую пользу.
Визит этот подтвердил интуитивное раздражение Эда по поводу того, что приятель все чаще печатает свои коллажи в «Литгазете», и усилил его подозрение в том, что, может быть, скоро пути земляков разойдутся. В незримом досье, заведенном им на Баха, присоединившись к информации «Не оставил переночевать», появилась информация «Лезет в официальные художники». И робкая, еще карандашная (незримая) пометка: «Может предать наше дело…»
— Ни пуха! — желают ему друзья на Садовом кольце.
— К черту! — Он торопится влево по кольцу, к ЗАГСу.
Приятели же, обильно жестикулируя, пересекают Садовое. Цветной бульвар продолжается на противоположной стороне кольца. Дом, в котором живут Берманы, лишь в каких-нибудь пятидесяти метрах. Компания явится намного раньше времени. Рассядутся в большой комнате и станут ждать прибытия молодоженов. По пути самый приличный из них, Стесин, может быть, купит цветов. Маленькая мамаша Жени предложит им выпить, не дожидаясь начала церемонии. Им хорошо. Поэт вздыхает. Ему предстоит высидеть определенное количество времени в официальном учреждении… К сожалению, без его присутствия церемония не может состояться. С неделю назад у него появилась было мысль о том, чтобы представить в ЗАГС сразу фальшивого Эдуарда, но, подумав, он отказался от идеи. Одно дело мельком показать паспорт с переклеенным фото и фальшивой печатью папе Берману, другое — профессиональным чиновникам в ЗАГСе.
Он проходит мимо здания, охраняемого милиционером. С фасада свисает флаг иностранной державы. Конусовидное дерево с толстым стволом на белом фоне, оба края флага — красные. Ли… Страна начинается на Ли, как Лимонов. Ливия или Ливан? Милиционер косится на длинноволосого бледного юношу, а бледный юноша под милиционерским взглядом убыстряет шаги.
29
Операция «Бракосочетание» прошла успешно. Обе свидетельницы и невеста явились вовремя. В свидетели Эд выбрал экзотическую пару лесбиянок. Ира и Неля работают в журнале «Знание — сила». В том, что они познакомились и сблизились, виновато географическое положение. Вход во двор дома Берманов (там, во флигеле под деревом, Эд и Анна прожили несколько месяцев) находился не на Цветном, но за углом — уже во Втором Волконском переулке. А именно во Втором Волконском, через несколько зданий, помещалась в полуподвале приземистого дома редакция самого прогрессивного журнала. Среди прочих великолепных прогрессивных типов, трудившихся в журнале, трудились и социально прогрессивные московские девочки-лесбиянки. Тощая Неля, мальчишечьеподобная, папироса во рту, в кожаной куртке и брюках, убирала редакцию, а более женственная (чуть пошире в бедрах) Ира служила в «Знании — сила» машинисткой. Как некогда и Женя Берман. Все вокруг поэта были прогрессивные.
Следует сказать, что наш герой гордился своей дружбой с лесбиянками. Он всегда был юношей передовым и склонен был держаться новейших веяний как в искусстве, так и в стиле жизни. Он пригласил лесбиянок быть свидетелями фиктивного брака из
хулиганства, однако верно и то, что никогда не расстающиеся девочки были его подругами. Сами странная пара, Эд и Анна охотно принимали у себя лесбиянок, находя их забавными, и способны были целый вечер следить за разразившейся на их глазах ссорой или наблюдать сцены ревности без раздражения. А сцен ревности Неля устраивала своей любовнице немало.Конечно, они четверо выглядели более чем странно. Точнее, трое, потому что вне компании толстушка Женя выглядела нормальной москвичкой. Лесбиянок же и Эда Анна Моисеевна накануне назвала «извращенцами». «Вы смотритесь как извращенцы!» Бледные, плохо одетые, они контрастировали с окружающей средой. С девушками в капроновых белых платьях, окруженных юношами в новеньких костюмах, с нарядными родителями, надевшими на себя все ювелирные изделия семьи и соседей, с нагловатыми полупьяными друзьями женихов и невест. Фаталистический пессимизм «извращенцев» контрастировал с истеричным энтузиазмом брачующихся пар.
Но с документами у них было все в порядке, они имели право, потому женщине с красной перевязью через плечо, депутату районного совета, пришлось протянуть им руку и поздравить их с бракосочетанием. Поздравляя, депутатша неодобрительно посмотрела на Нелю и Иру, решивших именно в этот момент свиться в объятии и поцеловаться… Может быть, они представили, что это их бракосочетание? Поставив свои подписи в книге записей гражданского состояния, новобрачные отклонили притязания фотографа ЗАГСа запечатлеть их на память о столь славном дне в их жизни и, сопровождаемые тискающимися лесбиянками, вышли в Москву. Столица нашей Родины, не подозревая о важном событии, кишела, как обычно, народом, завихряясь и брызгая человеками по площадям и улицам, как комета брызжет остывающей магмой разрушенных планет.
— Надеюсь, что второе действие пьесы пройдет столь же мягко и без проблем, как прошло первое. — Положив паспорт на плечо Иры, Эд старательно придавливает к странице Мишкину фотографию.
Они остановились у края тротуара и занимаются ловлей такси. Неля, закусив папиросу, одна рука в кармане брюк, сошла на булыжник Садового кольца и время от времени выбрасывает руку. Свободные такси проскакивают мимо.
— Ебаные таксеры…
— Ну сто ты, Эд, все будет хоросо. — Женя превращает все шипящие в свистящие. — Не волнуйся…
— Я не волнуюсь. Только бы твой подозрительный папочка не просек.
— Я, мозет быть, преувелисила его подозрительность и отрисательные касества. Он не так плос, как я его исобрасила, касется мне теперь. Я, мозет быть, слиском требовательна к отсу.
Вполне возможно, что она преувеличила. Непривычный к обязанностям, Эд уже устал от коллектива, а еще предстоит пройти через «свадьбу». Поэту хочется, чтобы наступил скорее завтрашний, послеоперационный день. Хочется закрыться в Уланском, остаться одному без Революционера и без Анны, и начать день с шитья. Обыкновенно, потрудившись пару часов над соединением тканей, повитав в гладильном горячем воздухе, он вдруг обнаруживает себя сидящим за кухонным столом, записывающим наплывающие из эфира волны строк. Уже несколько дней ему не удавалось приобщиться к поэзии. То ли потому, что он волновался по причине надвигающейся операции бракосочетания, то ли просто так сложилась неделя…
Мишки на условленном углу нет. Им с трудом удается уговорить шофера подобравшей их частной «Волги» подождать. Новобрачные выходят из машины и нервно расхаживают по краю тротуара. В руке у Жени белый венчик невесты, мать упросила ее надеть на голову это минимальное бракосочетательное украшение в момент прибытия автомобиля к дому Берманов. Дабы не раздражать папу Бермана, в достаточной степени уже недовольного тем, что дочь выходит замуж за «первого встречного», и тем, что наотрез отказалась от присутствия родителей на церемонии. («Родители Эдуарда умерли совсем недавно, ему будет больно видеть только моих родителей, — одним махом похоронила Женя сразу двоих Савенко. — Будет благороднее, если бракосочетание произойдет вообще без присутствия предков!») Злой, наш герой мчится на большой скорости через Садовое кольцо на противоположную сторону. Может быть, идиот перепутал и ожидает их у въезда на улицу Ермоловой или в Лихов переулок? Но нет, долговязого и там не оказывается. «Вот блядь желтолицая! — нервничает поэт. — Ну неужели нельзя прийти вовремя? Ведь один лишь раз потребовалась точность… Один раз! А если бы мы собирались штурмовать казарму Монкада, как Кастро и его друзья! Из-за одного пиздюка, не явившегося на боевой пост вовремя, засыпались бы все…»