Москва майская
Шрифт:
Папа Берман, пожелав всем счастливого и веселого вечера, удаляется в другую комнату. «Извиняюсь, дела! Мне завтра сдавать квартальный отчет. Вы, однако, не стесняйтесь, молодежь, гуляйте, танцуйте, веселитесь!»
Мама Берман встает и открывает окно. Лицо ее после ухода мужа делается мягче, расслабляется. С Цветного пахнет свежо только что закончившимся дождем и паром, исходящим от высыхающего асфальта. Восемнадцатое мая кончилось. Начинается девятнадцатое мая.
В окнах стали проплывать в профиль фигуры поздних прохожих. Иногда профиль оборачивался фасом. После одиннадцати нормальных прохожих (Эд считал их, рассчитывая после двадцать пятого позволить себе еще рюмку водки) в раме окна появилась фигура милиционера.
— Молчи, Сундук, рванина! А-ааааааа! — Стесин бросается на племянника Мариенгофа, но, чтобы добраться до племянника, следует миновать колючие и ветвистые его руки. Кажется, что рук у Сундука четверо, а то и больше, как у божества Шивы.
— Виталик, сучка трепаная! — орет гротескно длинный.
У ограды бульвара милиционер, привлеченный шумом, поправил фуражку на голове и направляется к окнам Берманов.
— Сундук, Виталик, заткнитесь, а! Мусор идет!
Эд подбегает к паре клоунов, поскользнувшейся на ковре. Ковер соскользнул с хорошо натертого Жениной мамой пола, и клоуны грохнулись на пол.
— Тише! Сюда идет мусор!
Эд понимает, что возня друзей шутливая, но именно это его и злит. На хуя орать? Зачем привлекать внимание?
— Ты чего дергаешься, Лимон? — Стесин поднимается, потирает ушибленное колено. — Какой мусор, откуда?
Сундуков остался лежать на полу, изображает труп.
В каждое окно Берманов заглядывает милиционер. Очевидно, второй находился ранее за кадром.
— Шумим, товарищи? — спрашивает старший. Ему лет двадцать пять, не более. Сверстник правонарушителей. Но форма, служебные обязанности и подсознательная враждебность сельского парня (отслужив в армии, они охотно идут в милицию, чтобы не возвращаться в свои колхозы) к городским «пижонам» сообщают его молодому лицу суровость. Второй мусор, покинув свое окно, переместился за плечо старшего, и теперь двойной портрет советских милиционеров украшает окно Берманов.
Женя толкает мать локтем.
— Свадьбу вот дочери празднуем! — Мать гладит дочь по пухлому предплечью.
— Свадьбу — хорошо. Не забывайте только, что вы не одни в Москве. Не слишком шумите. Многие товарищи легли спать, отдыхают после работы.
— Выпей за здоровье молодых, старшина, уважь! — гнусаво гудит Ворошилов, двигаясь к окну с бутылкой водки и стаканами.
— Нельзя. Служба.
Окинув их холодными глазами еще раз, милицейские физиономии поворачиваются в фас и уходят в сторону Садового кольца.
— Второй бы выпил, который помоложе… Но старшина страшный козел. Жлобина… — бормочет Ворошилов, отходя от окна.
— Смычка с классом не удалась, Ворошилкин! — Сидя на полу, Сундуков издевательски осклабился. — Где ж твой знаменитый талант сближения с народом? Пиздел: «Да я, да меня работяги у пивных ларьков от своих не отличают…»
— С мусором трудно коммуникацию установить. Потом вы все выглядите подозрительно. Талик один чего стоит с его костюмчиком. Один бы я запросто с ним общнулся. Еще бы и его на четвертинку расколол… А ты, Лимоныч, перетрухал ведь, сознайся!
— Поставь себя на мое место, Игорь! Или на Миш… на место Эдуарда Вениаминовича!
— Ребята! Я предлагаю убрать стол, будем танцевать!
Свежебрачная хватает пару стульев и тащит их к стене. У нее наследственная профессиональная хватка. Совместно с Нелей она некоторое время подвизалась в уборщицах самого передового журнала на Втором Волконском. Мама Берман, маленькая робкая русская женщина, была и есть профессиональная уборщица. Злодей бухгалтер Берман (во всяком случае таким похотливым тираном изображает папочку Женя) заставляет маму тяжело работать.
— А где мой десерт?!
В
каждой компании есть человек, добровольно взявший на себя должность шута горохового. Такие люди служат как бы народным рупором, высказывают вслух коллективные восторги и желания. И на сей раз половина присутствующих желала танцевать, но другая половина, представленная Сундуковым, желала усладить желудок десертом.— Я поставлю алкоголь, фрукты и мороженое на стол у стены. Кто захочет — будет самообслуживаться! — Мудрая Женя продолжает таскать стулья.
— Правильно. По-западному. А-ля фуршет! — восклицает Анна Моисеевна. «А-ля фуршет», так же как «ля богем!», произносилось Анной Моисеевной всегда с исключительной эмоциональностью. Может быть, так, по ее мнению, произносят свои слова французы.
— Нечего за столом рассиживаться! Эдка, давай потанцуем!
Красивая и жеманная Аллочка принесла и уже наладила с помощью новобрачного Мишки-Эдуарда проигрыватель. «И, нежно вспоминая / Иное небо мая, / Слова мои, и ласки, и меня…» — кокетливо ноет Вертинский.
Эд не любит танцевать с Анной, но, дабы не обидеть ее, кладет руку на крупный бок подруги. Подумав, что фигура Анны напоминает самую верхнюю куклу в семье матрешек. Анна пьедесталистая. «Вы плачете, Ивэттааа! — аристократически каркает Вертинский. — Что ваша песня спэтааа, / А это лето не согрето…» Анна грациозной сарделькой подается к Эду.
— Два шага в сторону, Эдка, ты совсем разучился танцевать!
«…Без любви огня! Трам-там-там дид-лай…» — разворачивает их Вертинский, и Эд подается к Анне. От Анны пахнет кисло и затхло. Сожительница давно не была в бане. («Трам-тади-лади-дади-лам / Трам-дид-лам!» — закончил куплет глоссолалией белый эмигрант.) Эд мылся недавно у Славы — Ринго Старра, принял ванну. В ванной пахло кошачьей мочой: у Ринго две сиамских кошки. (Сиамские кошки были модны у московской буржуазии того времени. Сиамские кошки и православие.) Сиамская кошка есть теперь у Бахчанянов. Бах назвал ее Киста в честь опухоли. Бах увлекается медицинскими уродствами, у него такой период.
Наташа Алейникова, желтые волосы распущены, одно крыло нависает на щеку, заслоняя профиль и щекоча лицо партнера, танцует с Бахчаняном. Не так, как другие пары, весело-спортивно, или карикатурно-гротескно, как Сундуков, но в молчаливом, слишком душном объятии. Хотя и нельзя сказать, что они обнимаются, но пара выглядит неприлично. Эд видит, что Алейников, со стаканом в руке беседующий со Стесиным, время от времени поглядывает на свою Наташу из-за стесинского плеча. И маленькая фашистка Ирочка наблюдает за мужем и Наташей. Но реагирует на происходящее по-своему. Присев у стола с фруктами, пьет водку с Нелей, сосущей папиросу. Неля наблюдает за Ирой, танцующей с Сундуковым. Она, кажется, злится.
«Вроде мы дружная компания, однако сколько силовых линий пересекают нас, — думает Эд, — сколько неосуществившихся молний зреют, невидимые, в различных точках комнаты Берманов. Самые незаинтересованные — это он, Эд, и кто еще? Мишка Преображенский. Мишка будет трахать Женю, но душа его где-то в Казахстане… Последние дни Мишка занят поисками плана [6] . Он говорит, что страдает без наркотика. Мишка спрашивал о плане [7] у всех… Стесин, вот кто тоже не заинтересован здесь ни в ком, находится вне любовных игр! Или?»
6
Является наркотическим средством и запрещен на территории Российской Федерации.
7
Является наркотическим средством и запрещен на территории Российской Федерации.