Мученик

Наши разведывательные миссии преследовали двойную цель: во-первых, защититься от шпионов и саботажников, и во-вторых, отыскать самые скрытые тропы паломников, отмеченные на моей карте. Было бы весьма полезно установить на случай беды сеть скрытых или забытых троп в этих землях. К сожалению, большая часть из тех, что нам удалось отыскать, давно не использовалась, и ходить там было не легче, чем по любому каменистому холму. Впрочем, путь к святилищу мученика Ловантеля оказался примечательным исключением.

Тропа шла извилистым курсом через холмы к западу от замка, пересекая больше двенадцати миль склонов и впадин, но её состояние везде оставалось пригодным. К тому же, её ширины хватало для коровы, и потому это был хороший маршрут для вьючных лошадей и мулов. Когда явятся наши враги, они наверняка перережут дорогу до границы, а эта тропа может послужить альтернативным путём снабжения или маршрутом для подкреплений. Рота уменьшилась в размерах из-за необходимости отправить троих солдат на северный берег Кроухола ждать огня нашего маяка. Их выбирали частично за навыки верховой езды, но в основном за пыл веры в Помазанную Леди, поскольку миссия, если только в ней случится необходимость, потребует страстного красноречия. Я подумывал было сделать и Эймонда членом этой группы, но он до сих пор скверно ездил на лошади, и вёл себя слишком робко, хотя в последние дни раздражающе часто сообщал непрошенную информацию.

– А вы знали, мастер Писарь, – начал он, когда мы вели своих лошадей по узкому участку тропы, – что мученик Ловантель – единственный в истории Ковенанта, кого убили каэриты.

На самом деле я этого не знал, но в ответ бы лишь резко незаинтересованно фыркнул, если бы не упоминание каэритов.

– Видимо, им не понравилось то, что он говорил, – сказал я. – Не все сердца открыты благодати Серафилей.

– В истории говорится, что они возражали не против его проповедей, – ответил Эймонд, немного запыхавшись, поскольку мы начали подниматься по восточному склону особенно глубокой впадины, – но против его воровства.

– Мученик-вор? – я усмехнулся, мне стало интереснее. – Расскажи подробнее.

– Ну, похоже, Ловантель действительно отправился в Пустоши, рассчитывая проповедовать о примере мучеников, но оказалось, что его все игнорируют. До своей печальной кончины он поделился частью этой истории, описав какой-то языческий ритуал, который включает в себя определённые артефакты, в том числе странную кость, и её он находил особенно интересной.

– Кость. Это её он украл?

– Так гласит история. Ловантель настаивал, что он взял кость – некую изуродованную часть какого-то забытого зверя – чтобы предотвратить дальнейшее проведение ритуалов, которые он видел. Он утверждал, что с их помощью призываются всевозможные неестественные мерзости. Это вполне возможно было правдой, поскольку он держал при себе эту штуку следующие десять лет. Однако, у каэритов, видимо, долгая память и они не склонны прощать. Те, кто нашли тело Левантеля, признавали, что он, наверное, умирал очень долго. А от кости, разумеется, не осталось и следов. У алундийцев до сих пор есть поговорка: «Убей каэрита, но никогда у него не кради».

Я снова усмехнулся, но осёкся, поскольку порыв ветра принёс к моему носу знакомый запах: дым. Взглянув вверх по склону, я увидел, как на гребне остановился Флетчман, скинув лук и глядя на что-то впереди. Бывший браконьер не был членом Верховой Гвардии, поскольку презирал верховую езду, но, благодаря навыкам разведки, стал бесценным дополнением к нашим патрулям. Впереди Уилхем передал рядовому свои поводья и поднял вверх кулак, давая знак остановиться, а потом посмотрел на меня.

– Наконец-то есть на что взглянуть, – сказал он и бросился вверх по склону.

Браконьер стоял и мрачно смотрел на далёкий столп дыма, поднимавшийся с невысокого гребня к северо-востоку.

– Лесной пожар? – спросил Уилхем, и тот в ответ покачал головой.

– Не зимой, милорд. – Как и многие в роте, Флетчман перестал осекаться, обращаясь к Уилхему. Некоторые привычки слишком сильно въедаются, и так просто их не сбросишь. – И я чую на ветру привкус масла, а это говорит о большом пламени, иначе так далеко его бы не дотянуло.

– Ферма? – раздумывал Уилхем. – Или даже деревня?

– Святилище, – сказал я, вытаскивая из-за пазухи сложенную карту. Это было произведение моего пера, скопированное с большой карты в библиотеке Ковенанта. – Думаю, оно как раз там, откуда поднимается дым. – Я указал на точку, обозначенную кругом. – Плюс-минус пять миль.

– Скорее четыре. Мастер Писарь, – сказал Флетчман, прижимая костяшки пальцев ко лбу. – Прошу прощения.

– Не делай так, – сказал я ему, и снова повернулся к Уилхему. – Святилища не горят просто так посреди зимы. Это проделки еретиков. И неизвестно, скольких мы там встретим.

– Одна из наших задач – определять силы врага. – Уилхем поднялся, осматривая землю между этим подъёмом и тем гребнем. – Не так уж тут всё и разбито, можем ехать довольно быстро. – Он улыбнулся Флетчману. – Похоже, сэр, вам сегодня доведётся поохотиться.

– Раньше еретиков выслеживать не доводилось, милорд. – Флетчман ухмыльнулся и поднял лук. – Но, наверное, следы они оставляют, как и любые звери.

Святилище по-прежнему яростно полыхало, когда мы остановились перед ним. Я заметил около дюжины трупов, лежавших среди разорванных и дымящихся палаток поблизости. Старое здание святилища, построенное из сухих брёвен, стремительно догорало. Его явно было не спасти – огонь уже охватил шпиль и большую часть нефа. Уилхем рявкнул несколько приказов, отправив половину отряда по периметру вокруг этого участка и дав задачу Флетчману искать на земле следы. Спешившись, я стал вместе с Уилхемом осматривать тела. Всего мы насчитали восемнадцать, по большей части людей средних лет с несколькими юными исключениями, все в одежде паломников.

– По крайней мере, рассказы о преследованиях не врали, – пробормотал я, глядя на тело мужчины с чёрной бородой с проседью. Его лысеющую макушку раскололи, как я понял, несколькими ударами топора. Крови было много, и она ещё не совсем засохла.

– Большинство зарубили быстро, – сказал Уилхем. Он говорил кратко, а его лицо потемнело не только из-за сажи в едкой пелене, окутывавшей всё вокруг. – Хотя с некоторыми они, похоже, не спешили. – Он кивнул на труп юной женщины. Её распластанное почти обнажённое тело было переломано и покрыто кровью и обрывками рясы. Я узнал выражение Уилхема из поездки в Фьордгельд – такое же мрачное желание возмездия охватило его, когда мы нашли того торговца шерстью, которого аскарлийцы замучили до смерти. А это означало, что в замок к ужину мы не вернёмся, но и разубеждать его мне не хотелось. Я не раз видел сцены смерти и грабежа, поскольку иногда одно сопутствует другому. В этом случае резня и боль были единственной целью того, кто совершил это преступление. Даже в населённых разбойниками лесах моей юности подобное требовало бы возмездия. Флетчмана мы нашли на южном склоне холма, где он исследовал участок истоптанной земли.

– Думаю, этих мразей примерно тридцать-сорок, милорд, – сообщил он Уилхему. – Разный народ. Кто верхом, кто пешком. И… – он чиркнул подошвой сапога по длинной полосе на земле, – …пара пленников, если не ошибаюсь. Вот здесь их тащили.

– Может, уносили своих раненых, – предположил я.

– У них не было раненых, – сказал Уилхем, дёрнув головой в сторону разрушенного лагеря. – Эти люди были не вооружены. – Он повернулся спиной к Флетчману. – Куда?

Браконьер указал кончиком лука в сторону череды холмов к юго-западу.

– Они не спешили, – добавил он, и голод в его глазах выдавал в нём охотника, которому хочется отправиться за добычей.

– В той стороне есть виноградник, – сказал я. – Там же единственное крупное поселение поблизости, но до него по меньшей мере пара дней марша. – Я натянуто и невесело улыбнулся Уилхему. – Им придётся разбить лагерь на ночь и, с учётом их неторопливости, они явно не ожидают неприятностей.

Пренебрежение нашей добычи опасностью ярко проявилось, когда мы нашли их лагерь возле ручья, змеившегося по небольшой долине в десяти милях от святилища. Посреди палаток ярко горело несколько костров, и не было ни линии пикетов, ни часовых на окружающих холмах. С нашей точки обзора на пригорке в нескольких сотнях шагов мы слышали голоса, нестройно певшие пьяную песню.