Мученик

Сначала толпа алундийцев стала подаваться справа от меня – стена щитов там настолько внезапно изогнулась вперёд, что в наших рядах открылась небольшая щель. Алундийцы могли бы легко ей воспользоваться, и тут бы нам и конец, если бы не шум с тыла, заставивший их развернуться навстречу новой угрозе. Поверх толпящихся тел я увидел длинную полосу качавшихся пик и опознал построение, применявшееся ротой Ковенанта в нападении. Пики скоро опустятся горизонтально, и выжившие воины и горожане окажутся запертыми между нашими щитами и Первой ротой. Из них одни отвечали с новой отвагой и метались между нами и приближающимся частоколом пик, а другие дрогнули, и некоторые даже побежали. Увидев в этом моменте переломную точку, которая бывает во всех битвах, я оттолкнул свой щит вперёд в беспорядочную толпу, выпустил древко и вытащил меч.

– Ко мне! – закричал я, подняв меч высоко над головой. – Сбор возле меня! Стройся копьём!

Я захлопнул забрало, как только Вторая рота ответила на мой призыв. Лестью было бы назвать построением хаотичное стадо, получившееся в итоге, но этого оказалось достаточно для атаки. Я размеренно побежал вперёд, рубанув мечом по шее воина, поднявшего алебарду, чтобы закрыть нам путь. Ему удалось отбить удар древком своего орудия, но Вдова врезала ему сверху по шлему боевым молотом. На меня набросился горожанин с копьём, извергая громогласный рык из перекошенного рта. Впрочем, его отвага и решимость не шли ни в какое сравнение с боевыми навыками, и потому легко было одним быстрым движением отбить копьё в сторону и рубануть мечом ему по плечу. Потом сражение разбилось на хаотичные схватки, что часто следует за решающим моментом, и от их уродливого хаоса время становится специфически эластичным. Некоторые из тех, кого я убил, казалось, умирали в течение долгих мгновений, медленными пируэтами отлетая от моего рубящего меча, и мои уши не улавливали их крики. А другие падали вмиг, и их кончину обильно сопровождал скрежет и хруст раскалываемых костей или бульканье крови.

За всё это время мне нанесли несколько ударов враги, которых я не видел, благодаря ограниченному обзору через щель моего забрала. Никаких повреждений я не получил, помимо всплеска головной боли и струйки крови из носа. Когда схватки вокруг поутихли и стали менее яростными, из узких улочек перед нами вылетел залп стрел и арбалетных болтов. Предсказание Уилхема насчёт качества моих доспехов подтвердилось, когда от кирасы отскочил болт, едва-едва поцарапав металл. Нескольким из моих выживших новобранцев повезло меньше, и мне пришлось приказать остальным поднять щиты.

– Сегодня впереди ещё немало драк! – сказал я, снова приводя их в некое подобие порядка. Когда ярость битвы временно стихла, моё настроение испортилось, и от возвращения головной боли уменьшилось терпение. Да и вид такого большого количества мёртвых и раненых, усеивающих мостовую, тоже гасило всякие триумфальные порывы.

– Ты ранен? – спросила Эвадина, когда её высокая фигура показалась из клубов дыма. В северных районах города бушевали пожары, предположительно вызванные огненными шарами, пущенными осадными машинами. Пламя бросало сбивающие с толку отблески на и без того уже кошмарную картину, а едкая мгла от него ещё больше добавляла общей неразберихи.

Эвадина остановилась взглянуть на моё перепачканное лицо, когда я поднял забрало, за которым из носа капала кровь.

– Это ерунда, – ответил я, вытирая лицо.

С её лица не сходила тревога и, вкупе с чуть удивлённо приподнятыми бровями, это заставило меня задуматься, не включало ли одно из её видений мою ужасную смерть этой ночью.

– Надо объединиться, прежде чем двигаться дальше, – сказал я ей, оглядываясь назад на брешь и со страхом видя, что там нет подкреплений.

– Принцесса, наверное, всё ещё ждёт падения бастиона, – проговорила Эвадина. Быстрый осмотр надвратной башни – окутанной дымом, но в остальном нетронутой – привёл меня к заключению, что ждать Леаноре придётся долго. А ещё, судя по громкому шуму продолжающейся битвы, долетавшему из мрака к югу от бастиона, стало ясно, что лорду Элберту ещё не удалось провести роту Короны через их брешь.

– Похоже, королевскому защитнику требуется помощь, – сказала Эвадина. – Я возьму Первую роту. Стой здесь со Второй и отправь принцессе Леаноре весть о нашем успехе. Может, от волнения она всё пропустила.

– Герцогиня, – напомнил я Эвадине, когда она отвернулась. – Нам надо её захватить.

– Мы не сможем одни пробиться через весь город, Элвин. И к тому же… – на её губах мелькнула лёгкая улыбка редкого самодовольства, и она махнула рукой Суэйну, – на эту вылазку стоит пойти хотя бы ради того, чтобы взглянуть на выражение лица сэра Элберта, когда я его спасу.

– Лучше бы вы дали этому гаду умереть, – пробормотал я, заработав укоризненный взгляд, и она поспешила прочь, строить Первую роту в «копьё».

– Эймонд! – крикнул я, оглядывая окружающие кучи трупов и ошеломлённых фигур, охваченных тошнотой и замешательством, которые наступают после битвы.

– Он вон там, – сказала мне Вдова, кивнув в сторону маленькой кучки солдат поблизости. Она стояла в нескольких шагах от меня и тряпкой отскребала засохшую кровь с боевого молота.

– Эймонд, – повторил я, зашагав в ту сторону. Подойдя ближе, я увидел, что эта группа окружала стоявшего на коленях солдата, алундийского воина, судя по его доспехам. Доспехи были покрыты кровью и сажей, а на лице виднелось несколько ран. Но ему хватало сил махать алебардой в сторону солдат вокруг него. Охваченные жестокостью, они отвечали похабными насмешками и мучили раненого смельчака тычками клинков и ударами древков.

– Как тебе, сраный еретик? – спросил один, отходя от выпада алундийца, и рубанул его фальшионом, отчего алебарда выпала у парня из рук. Ещё несколько ударов, и алундиец уже лежал без чувств на земле.

– Тащите масло, – сказал другой. – Посмотрим, как эта грязь горит.

– Хватит! – сказал я, схватив потенциального поджигателя за плечо, и развернул его. Лицо Эймонда так исказила переполненная ненавистью злоба, что я не сразу его узнал. А ещё впервые в его глазах я увидел вызов. «Как у Эрчела, когда окажешься между ним и его жертвой», подумал я, глядя, как Эймонд берёт себя в руки.

– Прошу прощения, капитан, – сказал он, с трудом выдавливая слова из пересохшего горла, и отступил назад, склонив голову. Его спутник с фальшионом не так перепугался.

– Нахер прощение, – сплюнул он и решительно направился ко мне. – Этот уёбок убил моего кузена. Я воздам ему, и похуй, если вам это не нравится, капитан.

Нежеланная солдатская жизнь научила меня, что есть много способов привить дисциплину в своём подразделении. Часто заботливое слово или любезный комплимент завоёвывают сердца грубых или впавших в уныние. Однако перед лицом открытого бунта мало какие методы более эффективны, чем удар стальной перчатки, в полную силу нанесённый по лицу.

Попавший в цель удар вызвал облако кровавых брызг с белыми точками выбитых зубов, а фальшион мстительного рекрута загремел по булыжникам мостовой. Сам же он ещё немного покачался, озадаченно хмуря разбитое лицо, а потом рухнул. Когда я обернулся посмотреть на его товарищей, то увидел, что все они повторили покорную позу Эймонда.

– Поднимите этот кусок дерьма, – приказал я, указывая кончиком меча на солдата без сознания. – Когда очнётся, сообщите, что он с позором изгнан из роты. Если увижу его ещё раз, то прикажу запороть до смерти. Остальные – валите отсюда и отыщите своего сержанта. Ты, – добавил я, возложив на Эймонда всю тяжесть своего разгневанного взгляда, – бегом через стену и найди принцессу Леанору. Скажи ей, что эта брешь захвачена, и капитан Писарь смиренно предлагает ей послать сюда все войска, какие только возможно.

Я проследил, как он убежал, и помедлил, услышав, как алундиец приглушённо охнул:

– Прошу… – Один взгляд на его лицо, на побелевшую кожу под грязью и кровью, сказал мне, что ему остались считанные мгновения. – Моя жена… – пробормотал он, дёргаясь всем телом. – Мои дети… Они в Замке Герцога. Остановите… это… – Он собрался с силами, наклонил голову и встретился со мной взглядом, его глаза умоляюще блестели. – Остановите её… Вы… добрый человек… да?

«Не особенно». Я оставил эти слова несказанными, поскольку они были жестокими, а в тот миг я чувствовал себя слишком уставшим для такого. А ещё его слова вызвали во мне любопытство.