Мученик

– Служил когда-нибудь солдатом? – спросил я. – До похода.

– Нет, капитан. Наша деревня стояла на земле Короны, понимаете? У нас было особое разрешение, по которому нам не нужно служить, если нарубим достаточно леса. Потом, несколько зим назад, прошёл кровавый понос, а когда он закончился, не осталось практически ни одной деревни. Тогда появились егеря и сказали тем, кто остался, убираться, чтобы там вырос лес, и у короля появилось новое место для охоты на оленя. – В его голосе отчётливо нарастал гнев, который он быстро пригасил, заметив, как внимательно я на него смотрю. – Не хотел показаться неуважительным к Короне, само собой, сэр. – Его голова опустилась ещё на несколько дюймов. – Такое случается, наверно.

– Только не с теми, кто следует за Помазанной Леди на праведную битву, – сказал я ему и обернулся к Эйн. – Впиши мастера Лайама в ротный журнал алебардщиком.

Другие не могли служить солдатами ни в какой форме, и я развернул намного больше, чем взял, вызвав тем самым некоторые споры, но никакого открытого неповиновения. Большинство этих людей были слишком недокормленными, чтобы помышлять о насилии, да и присутствие Офилы и других сержантов развеяло неразумные мысли.

Отобрав всех добровольцев, она принялась распределять их по отрядам и каждый отряд ставить на своё место в трёхшеренговом построении, которому обучали во всей роте. Благодаря прилежному осмотру трупов, усеивавших равнину перед замком Уолверн, у нас имелись неплохие запасы алебард и оружия с разнообразными клинками. Пик набралось меньше, так что многие в передних рядах держали заострённые ветки деревьев, которые я надеялся заменить нормальным оружием, когда поработают оружейники Короны. Королевское войско путешествовало с целым двором своих ремесленников, включая передвижную кузницу. Этой мастерской управлял кузнец-мечевщик со удивительно широкими плечами, который лишь равнодушно цыкнул языком в ответ на мой запрос новых пик.

– Работы и так уже полно, – сказал он, продемонстрировав явно фальшивую улыбку сожаления. – В первую очередь приказы её величества, понимаете? Подковы для рыцарских коней. Наконечники для арбалетных болтов уходят так, словно растут на деревьях. И все эти ваши осадные машины постоянно требуют всё больше гвоздей.

Его настроение разительно изменилось при виде серебряного соверена короны, который я начал перебирать пальцами.

– Мастер кузнец, а вы уверены, что точно не можете заключить никаких договорённостей? – спросил я, удовлетворённо глядя на жадность, явно засиявшую в его взгляде. В конце концов всё обошлось в два соверена, один вперёд, на получение запаса пик через семь дней. Это были последние две монеты, найденные на телах убийц, и ротный кошель остался в печальном положении. Впрочем, с этим ничего нельзя было поделать, и по крайней мере кузнец любезно добавил дюжину свежевыкованных фальшионов и разнообразные остатки доспехов и кольчуг.

– Капитан, они и минуты не выстоят, – дал свою оценку Эймонд, стоявший возле меня. Мы смотрели, как новобранцы ковыляют по полю в скверной пародии на военный порядок. Я сдержал желание отпустить едкое замечание насчёт отсутствия опыта у него. Лицо Эймонда оставалось юным, и только шрамы – маленькие, но заметные, – да суровость в глазах разительно отличали его от того свежелицего послушника, которого я встретил в Шейвинских лесах. Он выпрямился, увидев упрёк в моём выражении лица, и захлопнул рот. А вот Эйн не постеснялась ввернуть своё мнение:

– Он прав, – сказала она, оторвавшись от пергамента, на котором усердно строчила угольком. – Даже я это вижу. В бреши того замка ты убил целую кучу. Они даже внутрь не попали. Как можно остановить еретиков, делая то же самое? Особенно когда этот сброд не может даже маршировать в одном направлении?

– Не так давно, – проскрежетал я, поняв, что эта неприкрытая честность раззадорила мою ярость, – ты только и делала, что гладила всех пушистых зверьков, до которых могла дотянуться, в перерывах между отрезанием орешков насильникам. А ты, – я гневно взглянул на Эймонда, – не знал даже, за какой конец держать меч. Не волнуйтесь, когда мне понадобится ваш мудрый совет на военные темы, я непременно спрошу.

В ответ на эту тираду спина Эймонда ещё сильнее напряглась, а лицо Эйн скуксилось от обиды. Я подавил нараставшее сожаление, зная, что капелька суровости – необходимая грань лидерства. Хороший капитан – не друг своим солдатам. И всё же, ещё я знал, что мой гнев вызван неверно направленной досадой, порождённой знанием, что оба они неоспоримо правы: вести новую роту в одну из тех брешей означало смертный приговор для всех вовлечённых.

«Расчёты», думал я, потирая виски, поскольку в голове кратко запульсировала боль. Как бы то ни было, преодолев боль, я отыскал в памяти один из любимых афоризмов Сильды: «Нерешаемая проблема – это, на самом деле, не проблема вовсе. Это препятствие, а потому её лучше всего избегать или обходить. Разум, натренированный выполнять правильные расчёты, всегда найдёт решение настоящей проблемы».

– Отправляйся в передние траншеи, – приказал я Эйн. – Мне нужны доклады о ширине и высоте обеих брешей, как можно точнее. Ступай с ней, – добавил я Эймонду. – Среди герцогских рекрутов слишком много шаловливых ручек, и лучше нам не начинать усеивать это место оскоплёнными солдатами.

Эйн поджала губы и избегала смотреть на меня, пока поднимала рюкзак и уходила прочь вместе с Эймондом.

– А ты правда делала… это? – спросил он у неё.

Я уловил её ответ, прежде чем они скрылись в лабиринте траншей:

– Всего несколько раз. – После паузы она заговорила громче: – Наш херов капитан-зазнайка слишком склонен к преувеличениям!

Молча отчитав себя за то, что расширил её словарный запас, я обернулся обратно к роте. Офила остановила один отряд и хорошенько врезала пикинёру по голове с двух сторон, чтобы донести отличие между «лево» и «право». Нрав сержантов, командовавших другими отрядами, проявлялся в слишком громких криках, богатых такой бранью, какую редко можно было услышать в роте Ковенанта.

«Они не пройдут брешь и наполовину», с угнетающей уверенностью понимал я, вспомнив, как Дурацкий Гамбит штурмовал брешь замка Уолверн, только чтобы пасть, словно сжатая пшеница, под залпами арбалетных болтов и льющегося каскадом масла. Несмотря на всё отвращение, я держал это воспоминание на переднем краю разума, стараясь размышлять спокойно, что необходимо для расчётов. «Болты и масло обусловили их гибель. Если бы они пробились, то смогли бы схватиться с нашей шеренгой. Большинство всё равно бы умерло, но рота солдат во дворе полностью отвлекла бы нас, а воины Оберхарта прошли бы следом. Пережить проход через брешь. Вот ключ».

Осматривая нестройные ряды новых подчинённых я обратил внимание на их скудные доспехи и на то, как многие уже шатались от усталости всего после нескольких минут муштры. И всё же они старались. Преданный блеск, который я видел в глазах дровосека, отражался и в глазах его товарищей, и все со стоическим терпением выдерживали ярость сержантов. Порождённые этим крохи оптимизма жили недолго, раздавленные знанием, что арбалетный болт, стрела или каскад горящего масла не отразить одной лишь отвагой. Только добротные доспехи или крепкие щиты помогут нам против подобных испытаний, а у нас не имелось ни того, ни другого.

«Крепкие щиты». Я повторял эту мысль, когда что-то встряло в мои хаотичные расчёты. Мысли о падающих снарядах напомнили о глухих ударах наконечников стрел по доскам забора, защищавшего машины Вассиера. А ещё воспоминания о горящем масле вызвали в памяти огромный алундийский таран, и его защитную раму, обёрнутую в намоченные водой шкуры. «Переставьте машины к северу и югу», приказала принцесса Леанора, «но осадные линии для их прикрытия не продлевать».