Мученик

Как обычно, когда мой занятый расчётами разум наткнулся на потенциальное решение, забурлили новые мысли, и я уже только смутно понимал, что ноги несут меня в сторону передовой. К тому времени, как я отыскал Вассиера, занятого командованием починкой колеса одной из машин, мысль уже практически полностью оформилась. Пока я объяснял, выражение его лица сначала было очень скептическим, но в итоге стало всего лишь сомнительным.

– Капитан, наверное, есть причина, по которой этого никогда не пробовали, – сказал он мне, задумавшись, и многочисленные морщины на его лбу изогнулись, а потом он согласно пожал плечами. – Но, если хотите, я всегда рад построить что-то новое.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Вблизи стены Хайсала представляли собой куда более зловещее препятствие, и казались даже ещё выше, когда я вёл Вторую роту по траншеям к бреши. Эвадине досталась брешь к северу от бастиона надвратной башни, а сэр Элберт, который никогда не упускал возможности для славной смерти, выпросил честь вести своих людей на южную брешь. Королевский защитник вернулся в лагерь за два дня до этого и доложил об успешном бое с растущей бандой повстанцев лорда Рулгарта. Уилхем, который тоже поехал в эту экспедицию вместе с Верховой Гвардией, описал сражение так: «На самом деле просто большая стычка. Мы порубили около четырёх десятков, а потом они разбежались по холмам. Зато мы отыскали их лагеря и запасы еды. Сожгли всё, что не смогли увезти. Вряд ли Волки Рулгарта смогут принести что-то кроме мелких неприятностей, по крайней мере, какое-то время».

Защитив должным образом тылы войска, принцесса Леанора без колебаний отдала приказ к началу того, что она назвала «финальной победой в этой великолепнейшей компании». Пока роты Ковенанта и Короны штурмовали бреши, герцогские рекруты и наёмники, из которых состояла основная часть королевского войска, должны были ждать, когда подожгут подкопы под бастионом надвратной башни. Как только он падёт и главный вход в город будет открыт, судьба Хайсала будет предрешена, по крайней мере, так надеялась Леанора. Мастер Вассиер, тщательно осмотрев подкопы, изготовленные утомлённым контингентом сапёров, сомневался.

Я сопровождал его в последней инспекции, и пока мы ползли последнюю дюжину ярдов до окончания подземного лаза, мои мысли осаждали неприятные воспоминания о бесконечных днях, проведённых в Рудниках.

– Было бы лучше углубить их ещё на шесть футов, – проворчал Вассиер, проводя рукой по одной из вертикальных ясеневых балок, составлявших небольшой, но густой лес между полом этой рукотворной пещеры и фундаментом надвратной башни над нашими головами. На своём пути сюда мы встретили множество измождённых сапёров, сидевших без сил в траншеях, которые без устали работали для получения этого результата, и всё же Вассиер считал его недостаточным.

– Это не разрушит бастион? – спросил я.

– О-о, разрушит, и ещё как, – ответил он и прищурился, направляя свет своего фонаря на дальнюю стену пещеры. – Но не так быстро, как нам бы хотелось. – Он вздохнул и сочувственно посмотрел на меня. – Не завидую я вам с вашей задачей, капитан. По моим подсчётам, бреши будут захвачены задолго до того, как падёт бастион.

– Нам же помогает ваше чудесное искусство, – сказал я, посмотрев на него с таким же сочувствием. – Как мы можем потерпеть поражение?

Его короткий смешок гулко прозвенел в стенах подземного лаза.

– Заполняйте, – бросил он ожидавшим рабочим, когда мы выбирались. – И не жалейте жира. Смажьте каждый дюйм дерева.

К ночи подкопы обильно смазали свиным жиром, и все свободные места заполнили связками сухих дров. Вассиер собирался подождать приказа Леаноры, но по моей просьбе пошёл туда и бросил факел, как только работа была завершена.

– Если она спросит, – произнёс я, – скажите, что это была случайность.

К счастью, когда на лагерь опустились сумерки, принцессу больше заботила речь, которую она произносила своим войскам, и подобные мелочи её не беспокоили. Ради такого случая она надела свою узорчатую кирасу и сидела в седле прекрасного белого жеребца, а по бокам от неё держали факелы рыцари роты Короны. Я знал, что это умышленная попытка организовать всё так, чтобы происходящее запомнилось потомкам. Именно поэтому могу с большим удовлетворением сообщить, что нашёл лишь одну картину, изображающую эту сцену. Она вышла не очень хорошей – мазки неуклюжие, фигуры неестественные, – что отлично соответствует качеству речи Леаноры тем вечером.

У этой женщины действительно имелись значительные дарования, но только такие, которые делали её великолепным манипулятором, а именно те, что лучше всего проявлялись наедине, а не на публике. Её голосу не хватало естественного командирского тембра Эвадины, и когда она его повышала, тон становился пронзительным и скрежещущим. И поэтому, когда Леанора начала речь, которая, как она надеялась, станет духоподъёмным призывом к отважным свершениям во имя славного короля Томаса, её голос звучал, как у вопящей кошки.

– К оружию! – вскричала она, высоко поднимая свой короткий меч. Толку от её оружия было примерно столько же, как и от кирасы. – К бою! К славе!

Крики роты Короны – которую несомненно подбадривал лорд Элберт – прозвучали достаточно громко, скрыв тем самым вялость или отсутствие отклика остальной армии. Когда вскоре после этого Эвадина обращалась к роте Ковенанта – причём, послушать её собралась немалая толпа из герцогских рекрутов и керлских работяг, – картина была совершенно иной.

– Вы пришли за добычей? – спросила она их, стоя на платформе из сложенных досок. Она заговорила прежде, чем начали бы выкрикивать ответы, хотя я расслышал бормотание с шейвинским акцентом: «А нахуя мне ещё здесь быть?».

– Вы пришли на бойню? – вопросила Эвадина, и её голос долго разносился эхом над осадными рядами. – Вы пришли ради мести? Если так, то именем Серафилей приказываю вам покинуть эту армию, ибо ваше присутствие обесчещивает этот благословенный поход. Я пришла сюда с мечом в руке по одной единственной причине: чтобы спасти Ковенант Мучеников от полного разрушения. Истинно говорю вам, и запомните хорошенько эти слова, ибо видела я, что нас постигнет, если этой ночью мы потерпим поражение. Я видела плод поражения, и говорю вам, друзья, он горек. Он мерзок. Он – конец всему.

Она замолчала, и я больше не слышал шёпота из толпы. Эвадине опять удалось всего лишь несколькими словами захватить публику, и всё это экспромтом, всё слетало с её губ свободно и честно.

– Люди этого города, – продолжала она, указывая на Хайсал, – не наши враги. Они – обманутые, проклятые жертвы больного вероисповедания, которое с детства марает их души. Мы пришли спасти их от этого, и через их спасение мы спасаем себя. – Она вытащила меч и подняла над головой – и этот клинок разительно отличался от жалкого узорчика Леаноры. – За спасение, – повторила она. Её голос звучал не очень громко, но я уверен, его услышали все присутствующие. Эхо от роты Ковенанта немедленно и быстро передалось остальной публике.

– За спасение! – Кулаки, мечи и алебарды Ковенанта и простых солдат разом взметнулись, а крики продолжались, и становились с каждым разом всё громче и громче. – За спасение! ЗА СПАСЕНИЕ!

Так совпало, что как раз когда этот возглас достиг своего пика, из глубин подкопа донёсся громкий «бум». С наступлением ночи огонь там горел стабильно, и подземный лаз выкашливал густые столпы сального дыма с нотками аппетитного аромата из-за обильно питавшего его жира. Когда раздался «бум», дым пыхнул ещё гуще – я решил, что это подломилась одна из балок. Впрочем, бастион надвратной башни устоял. Некоторые керлы утверждали, что увидели, как основание стены отчётливо покосилось, но я списал это на причудливый оптимизм. И всё равно, для преданной публики Эвадины этот звук послужил сигналом, и обе роты Ковенанта выстроились, не требуя никаких приказов. Осматривая ряды под своим началом, я видел нетерпение на лице каждого солдата, а в их глазах сиял голодный блеск. Я знал, что битва неизбежно выявит среди них нескольких трусов, но пока все несомненно пошли бы за мной в брешь по первому слову.