На сердце без тебя метель...
Шрифт:
Ей хотелось сказать что-то злое, даже неприличное, неподобающее девице. Но вместо этого к горлу подступила дурнота, и, к невероятной злости и стыду Лизы, ее вырвало. Она еле успела склониться с кровати, оттолкнув от себя Дмитриевского. А ведь доктор Вогель предупреждал ее, чтобы не торопилась и была умеренна в еде, но ей так хотелось быстрее набраться сил… Именно поэтому Лиза разозлилась — и на себя, и на Александра, который так и не ушел из спальни. Он позвонил служанке и велел послать за доктором, а после придерживал длинные, спутанные за время сна волосы Лизы и после приступа протянул ей мокрую тряпицу.
— O mon Dieu! —
— Как вы себя чувствуете? Вам лучше? — спросил Александр, отходя от постели. Но вместо того, чтобы выйти из спальни, он с невозмутимым видом расположился на стуле возле двери.
— Non, je ne me sens pas du tout mieu[368], — прячась от него в подушках, холодно отрезала Лиза. Она решила говорить только по-французски, надеясь, что это позволит ей сохранить остатки самообладания и не впасть в истерику.
Странно… Когда из раза в раз Лиза терзалась мыслью, каково это — увидеть его хотя бы краешком глаза, она воображала, что будет испытывать иные чувства — уж точно не сдавливающую горло злость и жгучее желание причинить ему боль.
— Доктор скоро будет. Жалею, что позволил ему уехать. — Александр говорил спокойно, словно не замечая Лизиной холодности. — Едва ли так скоро можно выправиться после хвори, что вам довелось перенести.
При упоминании болезни воспитание возобладало над эмоциями. Лиза выпрямилась в подушках, натянув покрывало до подбородка, и взглянула на Александра, наблюдавшего за ней со странным выражением в глазах.
— Je vous dois la vie, je suppose[369].
Он и бровью не повел, пока она пыталась выразить свою благодарность, аккуратно подбирая слова:
— Merci de m'avoir aid'e. Tout le monde ne fait pas ce choix… `a sa maladie…[370]
Однако уже в следующую секунду Лизу вновь захлестнули эмоции.
— Почему я здесь?! — едва ли не выкрикнула она, понимая, как ненавистен ей дом, в котором когда-то жила его любовница.
— Вы были больны, — мягким голосом, словно несмышленому ребенку, напомнил Александр.
— Я знаю! И знаю, что холера, а доктор Вогель подтвердил мне, что я была больна именно холерой, невероятно опасна. И повторю — не всякий решится взять под крышу своего дома больного такой болезнью. Отчего вы не отправили меня в уезд? Тут же, как вам привезли меня!
— Вы бы желали попасть в уездную больницу? — с легкой иронией осведомился Александр.
— Я бы желала оказаться где угодно, только не здесь! Неужели вы не понимаете?.. — И тут же в голове в очередной раз мелькнула мысль, как на ее жизни отразится пребывание в этом флигеле. Он держал ее здесь во время болезни одну, без достойного patronage, и более того — спокойно заходил к ней в спальню. Что могло быть еще хуже? — Я не смогу вернуться… никогда…
Лизе вдруг стало нечем дышать. Она прижала руку к горлу и, видимо, сильно побледнела, потому что впервые за время их короткого разговора Александр вскочил и бросился к ней.
— Не подходите ко мне! Я не хочу… не хочу! И не хочу быть здесь! — Лиза отбросила в сторону покрывало и спустила босые ноги на пол. Ее уже не волновало, одета ли она должным образом. Он все равно
когда-то уже видел то, что следовало видеть только супругу.— Вы сошли с ума? Вернитесь в постель! — Александр схватил ее за локоть, когда она сделала первые шаги.
— Non! Je veux m'en aller d'ici! Laissez-moi partir! Je veux m'en aller d'ici! je veux m'en aller loin d'ici! Je ne veux pas ^etre ici![371] — Лиза попыталась сбросить его руку, но он держал ее настолько крепко, что вырываться было бесполезно.
Нервное напряжение последних недель дало себя знать. Лиза почувствовала, что медленно сползает в глубину истерики, но поделать с собой ничего не могла. Да и не хотела, втайне надеясь, что, как и любой мужчина, Дмитриевский пойдет на все, лишь бы она успокоилась.
Однако Александр, сообразив, что попытки уложить Лизу в постель только усугубляют ее нервное состояние и усиливают сопротивление, пошел иным путем. Лиза желала немедленно покинуть флигель? Что ж, он предоставит ей такую возможность. Дмитриевский вдруг так резко бросил ее на кровать, что девушка замерла и уставилась на него в нескрываемом удивлении. Этих нескольких секунд замешательства оказалось достаточно, чтобы Александр успел завернуть ее в покрывало, подхватить на руки и вынести вон из спальни. Лиза тут же перестала сопротивляться: сначала из страха, что он не удержит равновесие на лестнице, ведущей на первый этаж, а потом не смела даже голоса подать, испуганная его возмутительным поступком.
Он сделал только хуже. Лиза поняла это позднее, когда Александр на глазах у садовников, подстригающих кустарники, пронес ее на руках через парк, взбежал на крыльцо усадебного дома и минутой позже опустил ее на кровать в роскошной спальне на втором этаже. Еще в парке она в ужасе зажмурила глаза, а когда открыла, сразу же узнала роспись на потолке. Хозяйские покои. Соединенные спальни. Mon dieu, c'est terrible![372]
Лиза резко села в постели и только тогда заметила домашнюю прислугу. Дворецкий, имя которого она не могла припомнить, смотрел на нее внимательно, но с большим почтением. Пара горничных и лакей смущенно потупили взор. Александра в покоях не было. Судя по всему, он вышел тут же, как оставил ее на кровати.
— Вашему сиятельству что-нибудь угодно? — спросил дворецкий.
Лиза тут же огляделась, полагая, что в спальне появился Александр, и удивилась, когда не заметила даже намека на присутствие графа. Быть может, он по-прежнему скрыт от нее занавесью кровати?
— Прикажете проводить к вашему сиятельству господина доктора по прибытии? — осведомился дворецкий. А когда заметил растерянность в Лизиных глазах, его голос зазвучал менее уверенно: — Или у вашего сиятельства будут особые распоряжения? Ваше сиятельство желает остаться одна?
Лизу на какое-то мгновение буквально оглушило от его слов. Будто в диковинной игрушке с кусочками стекла, kal'eidoscope, в голове замелькали обрывки ее странного сна — голоса, картинки и даже запахи. Лиза подняла руку, чтобы проверить, нет ли тяжелого перстня, который она прежде видела на мизинце Александра, и судорожно попыталась вспомнить, носит ли он тот сейчас. Кольца на ее исхудавшем пальце не было. Но это еще ничего не означало…
— Ваше сиятельство?.. — прервал ее лихорадочные размышления дворецкий.