На заре земли русской

– Отчего ты сам не можешь бежать? – воскликнул он. – Разрушить стены, сбросить оковы и – на волю! Ведь ты чародей, тебе всё доступно! Люди сказывают, что ты и оборотень к тому же, а молва врать не станет!

Вместо ответа Всеслав, протянув руку, коснулся чуть тронутого золотистым пушком подбородка юноши. Димитрий почувствовал теплоту его ладони, но тут же внутренне содрогнулся из-за глухого звяканья цепей, сопровождавшего каждое движение Всеслава. В тишине все звуки, в отличие от очертаний предметов, казались отчётливее. Приподнявшись на локтях и подняв голову, Димитрий встретился взглядом с князем. Привычным жестом Всеслав смахнул мешающие пряди с лица, и открылось небольшое белёсое пятно, пересекающей висок и скрывающееся где-то в волосах. Обыкновенно князь прятал это родимое пятно под обручем, что перехватывал чело алой лентой, но сейчас обруча на голове Полоцкого не было. Димитрий и сам знал о существовании этого необычного знака отличия, но никогда не расспрашивал.

– Посмотри мне в глаза, – тем временем промолвил Всеслав. – Ну, посмотри. Какой же я тебе чародей?

Серые глаза его были спокойны и немного печальны, взгляд глубок и серьёзен. И Димитрий, знавший волхвов, которых вполне обоснованно обвиняли в колдовстве и неверии в единого бога, подумал, что князь Полоцкий с чародейством связан быть никак не может. И юноша сам постыдился своих слов, брошенных в каком-то неясном ему самому порыве.

– Ты думаешь, когда бы я мог бежать, я бы тут оставался? – уже гораздо тише и с горечью в голосе продолжал Всеслав. Ничего не ответил Димитрий, да и говорить тут было нечего. Конечно, не оставался бы. И вернулся бы в свой удел.

Подумав о родном Полоцке, о крае, в котором родился и по смерти горячо любимого отца остался княжить, затосковал Всеслав. Сколько бы битв, побед и поражений ни готовила ему судьба, он всегда возвращался на свою родину малую и жил дальше, беря уроки у самой жизни. Сейчас тревожился князь о том, что Мстислав, сын Киевского, мог делать в Полоцке всё, что душе угодно. А вдруг по приказу его прекрасную Святую Софию разберут? Или, ещё того хуже, Мстислав не захочет исполнять волю отца и велит предать город огню, – что тогда? Будто и не было славных дел отца, деда, прадеда, сотрётся в пепел многолетняя история отдалённого северного городка, вспыхнет багровым заревом пожара и рассыпется пылью. Что же люди, жители Полоцка? Им нужна защита, стена каменная, за которой можно от любой бури укрыться, от любой непогоды. Всеслав с дружиною был этой стеной, да теперь разрушена она сама, и из-за чего! – из-за лёгкого, лукавого дуновения ветерка. Вспомнил князь и последний самый день перед отъездом в Киев: тогда не прошло и двух седмиц после неожиданной сечи с переяславской дружиной, Димитрий был ещё болен, его выходила Злата, дочка посадского боярина Крутослава. Воспоминание о девушке больно кольнуло в сердце: что с ней, всё ли ладно? Помнит ли, ждёт ли его? Обещались ведь друг дружке…

И вновь и вновь я тревожусь за тебя, и всякий раз, думая о тебе, я возношу молитву в небеса. Где же ты, Злата? Помнишь ли ты меня? Веришь ли, что будем мы с тобою счастливы?

Засыпая с молитвою на устах, Всеслав всегда ждал следующего дня, встречал каждое утро, поднимаясь с рассветом. Солнце, вставая из-за холмов, освещало дорогу только вперёд… А вот теперь неведомо было, что ждёт завтра: возможно, что и смерть уже стоит на пороге, но не боялся князь смерти. Такая жизнь казалась ему хуже.

Вина

Сменяли друг друга дни, ставшие длиннее, вот уже таял снег под лучами едва пригревающего, словно только проснувшегося, солнца. Гудел, ломался с треском и грохотом лёд на Днепре, Двине, таял на мелких лесных речушках. Серый, грязный снег понемногу сходил, обнажая коричневые прогалины и голубые первоцветы. Уже ощутимо было присутствие весны – ещё совсем робкой, несмелой, но всё-таки нежной и цветущей. Время казалось бесконечно долгим для Всеслава и Димитрия. Никаких изменений в их положении не предвиделось, об освобождении своего соперника князь Изяслав и не думал, несмотря на предостережения о том, что в одиночку ему против внешних врагов не выстоять. Изредка Богдан рассказывал о происходящем в уделе: об общем недовольстве народа, об угрозе, исходящей из степей, о дипломатической неудаче князя Киевского – мол, византийцы на стороне Всеслава, об этом ему когда-то ещё Димитрий сказывал. Но однажды Богдан пришёл не просто так: обыкновенно он говорил с Всеславом и Димитрием через окно, а тут ему открыли дверь.

– Изяслав Ярославич велел позвать тебя, – Богдан спустился в подземелье, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в темноте. Не заметив выбитых ступеней, он споткнулся и с трудом удержал равновесие, схватившись за стену.

– Византийский посол хочет видеть тебя, ему надо перемолвиться словом с тобою.

Пока он говорил, Всеслав, не отвечая ни слова, смотрел на него. Они виделись чуть более полугода тому назад ещё в Полоцке, и Богдан с тех пор почти не изменился. Всё такой же: молодой, улыбающийся. Рыжий. Перебирает пальцами во время разговора – волнуется. Без лишних вопросов князь пошёл за ним. Яркое, чуть заметно пригревающее солнце на фоне чистого прозрачно-голубого неба слепило глаза; в воздухе витал аромат весны, иней под ногами с хрустом рассыпался мелкими льдинками. Всеслав почти отвык от окружающего мира и природы, не заметил, когда зиму сменила весна, когда начал таять снег, вернулись и засвистели на разные голоса птицы. А ведь ранее всегда с приходом весны сердце его заполняла тихая, светлая радость. Он любил весну, время, когда всё вокруг просыпалось и возвращалось к жизни после холодов, но на сей раз не принесла весна счастья на своих лёгких крыльях, лишь разочарование: почти целый год потрачен впустую, неизвестно ещё, сколько времени так пройдёт...

За несколько минут до этого Богдан зашёл в покои Изяслава, не дожидаясь, пока тот сам позовёт его.

– Городу нужна защита, княже! Люди не вооружены, охраны нет!

Изяслав, хоть в то время разговаривал с византийцем Аврелием о том же самом, был недоволен тем, что стольник перебил его. О вооружении своих он не думал в надежде на то, что на помощь прибудут византийские войска. Конечно, Василько не раз намекал ему о том, что надо бы собрать дружину и обеспечить городу хорошую защиту. Аврелий заинтересованно взглянул в сторону вошедшего юноши, а тот, заметив постороннего человека, смутился, скрестил руки на груди и остановился в ожидании ответа.

– Всем оружием ведает воевода Степан, – как можно более спокойно ответил князь Изяслав, и в этом его спокойствии чудилось безразличие. – К нему и поди со своим челобитьем.

– Это необходимость, княже, я ведь не для себя прошу! Только ты можешь сейчас встать во главе обороны Киева! – воскликнул Богдан, теряя терпение. Аврелий, до сего момента не вымолвивший ни слова, вдруг отодвинул нетронутый кубок вина и поднялся из-за стола. Казалось, его вовсе не интересует вопрос, который обсуждает с ним Киевский, и в деле, с каким пришёл Богдан, он заинтересован более.

– Император Константин Великий обещал выделить вам войско, но лишь в случае, если у вас самих будет таковое. Полагаю, вы понимаете, что просто так своих людей император вам не отдаст. Я хочу поговорить с князем Полоцким, – после этих слов византийца Изяслав нахмурился, меж его тонкими бровями легла складка, а выражение лица не предвещало ничего хорошего. Большого труда ему стоило удержаться от грубости в адрес посла или отказа тому. Князь в свою очередь тоже встал из-за стола, медленно прошёлся от окна до двери и обратно. Стольник его про себя молился, чтобы он дал своё согласие.

– Что ж, Богдан, – наконец промолвил князь Киевский, обратившись к молодому человеку, до сих пор стоявшему молча. – Приведи Всеслава сюда. И кликни Василия, я без него... Ладно, иди.

Изяслав отчего-то постыдился закончить фразу и признаться в том, что без своего верного пса-дружинника он как без рук. Ни одно решение касаемо внутренних дел города он не принял без Василька, и теперь не хотел обходиться без него. Коротко поклонившись, Богдан вышел, и, стоило его шагам стихнуть в вечерней тишине, как вошёл Василько. Склонился дважды, перед послом Аврелием и перед Изяславом, коснулся губами руки князя и замер в ожидании начала разговора.

– А ведь я Богдана за тобою послал, – усмехнулся Изяслав, мельком оглядывая молодого дружинника. – Что это с тобой, поменялось что-то, не пойму?

– Волосы уложил иначе, – Василий едва сдержался от того, чтоб не расплыться в улыбке, сочтя замечание Киевского за комплимент.

– Негоже вам, русским людям, за нами повторять, – хмуро молвил Аврелий. Его волосы были длиннее, чем у Василька, но также спадали волной на плечи и не были перехвачены обручем. Василько, заметив это сходство, чуть заметно усмехнулся.