На заре земли русской

– Видал? – тихо спросил Стёмка, отпуская воротник. – Православный я. Даром что с этими вожусь.

Они сели на поваленное дерево. Сокол поднял с земли какие-то сухие веточки, несколько раз чиркнул одной о другую, а когда на конце первой вспыхнула искра, бросил ветки на землю и ногой подвинул к ним ещё какой-то хворост, который и собирать не было необходимости – валялся тут же. После этого Стёмка прикрыл получившийся огонёк ладонями от ветра и, дождавшись, пока он разгорится хорошо, сел обратно на дерево.

– Почему ты ушёл тогда?

Стемид на мгновение взглянул на Димитрия. Глаза их встретились. Во взгляде светлых глаз Сокола крылась не только жёсткость и властность, но и какая-то неуловимая грусть. Юноша подумал, что, раз уж Стёмка здесь, то, видать, была на то причина.

– От добра добра не ищут, – усмехнулся он, и печальные нотки послышались в этом будто нарочитом смешке. – А я жил вполне себе ничего. И чёрт его знает, зачем с товарищами ушёл. Не подумал. Хотя какие они товарищи, – Стёмка Сокол махнул рукой, – чуть что, бросают и бегут, свою шкуру спасают. Ты лучше расскажи, пошто на Ефремку кинулся?

– Он первый... того... полез, – нахмурился Димитрий, не глядя на атамана, который, в свою очередь, с плохо скрываемым любопытством ждал ответа.

– Он может, – согласился Стемид. – Да только ему сдачи ещё не давал никто. Как там, в Киеве? – вдруг сменил он тему. – Сотню лет там не был.

– Про Киев что рассказывать-то… – задумчиво молвил юноша. – Я и сам последние дни как во сне. Свет божий, почитай, полгода не видел. В Киеве неспокойно, народ недоволен, границы не под защитой, что худо. Слыхал я, на окрестные города степняки набегают, так ли?

– Так, – ответил Стёмка, вертя в пальцах ещё дымящуюся веточку. – На Рязань ходили, на Псков ходили. Того гляди, до столицы доберутся, тогда уж – либо защищай, либо пропадай.

Смех у Сокола вышел какой-то невесёлый, натянутый, принуждённый. Димитрий молчал, ожидая, что атаман ещё что добавит к словам своим, но тот, тоже больше ничего не говоря, запрокинул голову и смотрел в небо, на котором уже загорались первые яркие звёзды.

– Стемид Афанасьич!

Димитрий вздрогнул от неожиданности. К Стёмке, почти что задремавшему, подбежал один из его людей, задыхающийся от быстрого бега и как будто бы чем-то напуганный.

– Стемид Афанасьич… как быть прикажешь… наши задержали одного молодца, видать, не из простых… – после каждой фразы говоривший прерывался, пытаясь отдышаться. – Грозится сдать нас…

– Сдать? – легко спрыгнув с дерева, Стёмка нахмурился, поправил сползающий кожаный обруч. Всё его спокойное, расслабленное выражение вмиг исчезло. – Веди сюда его, поглядим, кто таков!

Пришедший дважды коротко свистнул, и раздался ответ ему, такой же короткий свист с небольшой паузой посередь. Вскоре на поляне послышались голоса, грубый смех, и Стёмка с Димитрием вышли навстречу вернувшимся разбойником. Человека, который шёл с ними, юноша совсем не ожидал увидеть – это был Василько, бледный, как полотно, в разорванном плаще и безоружный. Губы его были разбиты, и от его необычной изящной красоты, к какой привык Димитрий ещё в Киеве, не осталось и следа. Встретившись взглядом с юношей, дружинник презрительно сплюнул, и в уголке его рта показалась кровь. Он вытер лицо рукавом.

– Не удивлён я, – насмешливо протянул он, быстро оглядывая Димитрия. – Собаки с собаками не грызутся...

Атаман Сокол, явно задетый таким сравнением, подошёл к Василько почти вплотную, одной рукой схватив его за воротник, прошептал:

– А ты в сих местах что забыл, позволь спросить? Али просто любопытно было?

Василько попытался сбросить его руку, но Стёмка сжал его ворот ещё крепче.

– По воле великого князя Изяслава я здесь, – молвил Василько, и лицо его тут же приняло горделивое выражение. – Ему теперь известно, что стольник Полоцкого бежал. Он и приказал мне за ним следить.

– Следить, значит, – протянул Стёмка, отпуская киевлянина. – А ведомо тебе, что делают с теми, кто следит?

С этими словами он неожиданно развернулся и, размахнувшись, ударил Василька по лицу. Тот, не устояв на ногах, отлетел на несколько шагов. Сокол, с презрением отряхнув руки, отошёл от него. На робкий вопрос Димитрия сурово ответил, что предателей привык бить, а подлецов – тем более.

– Так ты и есть тот самый стольник Полоцкого, – с неким уважением в голосе вдруг произнёс Стемид, оборачиваясь в сторону юноши. – Мне про тебя рассказывали. И про князя Всеслава я знаю. Мы все знаем, – добавил он, понимая, какой вопрос Димитрий собирался задать следующим. – И поддержали бы его, пошли бы против старшего Ярославова сына, давно пора, руки чешутся за правое дело лук поднять...

– Так чего не пойдёте? – воскликнул Димитрий.

– Да что мы одни сделаем? – насмешливо ответил Стемид вопросом на вопрос.

Разве одни? Вспомнив давние разговоры с Богданом, с византийцем Аврелием, Димитрий понял, что тех, кто на стороне Всеслава, на самом деле много, просто им не ведомо о том, что они не одни, потому и не могут они объединиться и стать одной сильной стороною. Если бы получилось уговорить атамана собрать самых верных своих людей и прийти в Киев… Стёмка, вероятно, понял, о чём думал юноша. В отблесках разгоревшегося пламени лицо атамана показалось страшным, бледным, длинный шрам, рассекающий бровь и тянущийся к тонкой верхней губе, сильно портил его. Димитрий старался не рассматривать Стёмку особо пристально, а тот, запрокинув голову, вглядывался в потемневший беззвёздный небесный свод. К ночи поднялся холодный пронизывающий ветер, волновал кусты, раскачивал обнажённые верхушки деревьев. Первые капли дождя тяжело упали на землю, и костёр зашипел, недовольно затрещал, сизыми лепестками потянулся по траве дым. Запахло мокрой листвой и гарью. Дождь припустил сильнее, и Стемид, быстро вымокший до нитки, ловко спрыгнул с поваленного дерева и закричал:

– Ребята, бросай костры, уходим!

Не дожидаясь остальных, он побежал к самодельному укрытию, выстроенному из ветвей и камней наподобие шалаша. Димитрий хотел было уходить к лошади, оставленной на дороге, но Стёмка позвал его.

– Входи, гостем будешь. Куда по экой-то непогоде поедешь?

Димитрий, пригнувшись, зашёл. Шорох дождя и шум леса остались снаружи, и вскоре остальные вольные птицы прилетели под кров. Разговоры понемногу стихли, Стёмка, Димитрий и ещё один немолодой разбойник сели у входа. Старик через какое-то время уснул, уронив голову на скрещенные руки; ливень не собирался прекращаться, и Димитрий вдруг вспомнил о том, что Василько тоже должен быть где-то здесь. Оглядевшись и не найдя его, спросил о нём Сокола. Тот нахмурился, помрачнел.

– Сдался он тебе!

– Сдался, не сдался, да приложил ты его здорово, – бросил юноша и поднялся. – Поможешь али как?

Со вздохом Стемид встал вслед за Димитрием, и они побежали к поляне, на которой собирался лесной народ днём. Василько лежал вниз лицом и неуклюже раскинув руки там, где его и оставили. Осторожно перевернув его, Димитрий заметил кровь на его лице, бледном, как полотно. Мокрые чёрные волосы завитками прилипали ко лбу, к одежде. Юноша беспомощно взглянул на атамана, до сих пор стоявшего чуть в стороне и смотревшего вдаль.

– Стемид Афанасьич, – окликнул Димитрий его, чуть запнувшись на непривычном имени. – Погляди, жив он, нет?

Стёмка подошёл, опустился подле Василько на колени, приложил ладонь к шее того. Под двумя пальцами слабо пульсировала тонкая голубоватая жилка. С минуту Сокол подождал, считая, и наконец встал, отряхнул руки о подол рубахи.

– Жить будет, – молвил он. – Оттащить его к нашим, что ли…

Уже когда они вернулись под навес и отогревались подле небольшого, но зато тёплого огонька, Стёмка вдруг встал и ушёл вглубь пещеры, а когда вернулся, в руках его был ворох измятых, пожелтевших свитков, перевязанный серой бечёвкой.