На заре земли русской

– Ты о них, почитай, позабыл, – Сокол бросил Димитрию свитки, чуть не рассыпав их. Юноша с недоумением взглянул на бумагу, исписанную непонятными буквами и значками, крупными, мелкими, прыгающими…

– Что это?

– Письма твои! – усмехнулся Стемид, протягивая замёрзшие руки к дрожащему пламени. – Я поглядел маленько, вроде как Изяславовы. Мои молодцы вон у него нашли, – атаман кивнул в сторону Василько. Димитрий тут же вспомнил, что с ним было накануне того, как он отправился в путь: зашёл к золотых дел мастеру, забрал вещи, коня, провёл там ночь, а наутро проснулся с головной болью и даже думать позабыл об этих письмах, чёрт бы их побрал. Василько и воспользовался его сном крепким, хотел было вернуть грамоты владельцу. Только малость просчитался, взяв их с собою, вот «молодцы» лесные их и вытащили.

– На что они тебе? – поинтересовался Сокол, когда Димитрий пролистал письма и убедился, что даже ни одно не потеряно.

– Всеслав что-то знает, я – нет, – юноша взглянул на Стёмку, и в голубых глазах его читалась благодарность. – Спасибо…

Сговор

Димитрий едва дождался утра. Василько пришёл в себя, и о давешнем напоминала только длинная кровоточащая ссадина на щеке. Улучив минуту, когда они оказались наедине, киевлянин спросил Димитрия:

– Отчего ты… так… отнёсся ко мне? Я ведь тебя, почитай, предал?

Он не договорил, но юноша понял, что он имел в виду.

– Ты меня давно предал, с тех пор как по твоей милости я в срубе том проклятом полгода провёл. Когда ты князю Киевскому донёс на меня. Когда письма у меня стащил, – бросил он и заметил, как молодой дружинник опустил голову при этих словах. – Да я приучен, знаешь ли, добром отвечать, – сказав так, Димитрий вышел из-под самодельного навеса. Дольше оставаться с Васильком не хотелось, да и сам он торопился домой.

– Погоди! – крикнул дружинник ему вслед, и Димитрий остановился у входа, обернулся через плечо. – Да кто ж отец твой? Хороший, верно, человек?

– Князь Всеслав отец мой, другого я и не знал никогда, – Димитрий поспешно вышел. Даже если он и считал Всеслава отцом, он никогда не называл его так, да и другим доселе ему не приходилось говорить этого, но что оставалось делать?..

Когда солнце поднялось и пролилось золотом на верхушки деревьев, он собрался в путь. Давешнее приключение весьма удивило его, ведь с ним не только не расправились, но и предложили кров и вернули важные письма. С атаманом Димитрий распрощался почти что другом.

– Где ж искать тебя, Стемид Афанасьич? – спросил он, отвечая на сильное рукопожатие Сокола.

– Ищи ветра в поле, сокола в небесах, – усмехнулся Стёмка, хлопнув юношу по плечу. – Мы люди вольные, приказов не слушаемся. Ну, бывай здрав.

Тихонько насвистывая, Сокол заложил ладони за пояс, развернулся и исчез среди деревьев. Проводив его взглядом, Димитрий пришпорил коня.

После ночной грозы день выдался хороший, солнечный. Последние остатки грязного снега сбивались в маленькие сугробы, прятались в тени деревьев, но и там их доставали тёплые лучи солнца. Мелкие речушки приходилось переходить вброд, но мелкое место не везде можно было найти, и вскоре в сапоги Димитрия набралась холодная вода. За четыре восхода и заката не одну сотню вёрст оставил он позади, пока не показалась знакомая земля полоцкая. Берега Двины-реки немного размыло после того, как с них сходил снег, а льда, сковывавшего водную гладь, более не было. Спрыгнув с коня, Димитрий на бегу развязал пояс, скинул рубаху и бросился в реку.

После суровой зимы вода ещё не прогрелась, и холод быстро выгнал юношу обратно. Замёрзшие пальцы плохо слушались, из-за этого Димитрий долго возился со скользким поясом, а после не мог держать крепко поводья. Растирая ладони и согревая их дыханием, он радовался возвращению, даже помахал рукой безмолвной златоглавой Софии Полоцкой. У самых городских ворот спешился, придержал усталого коня, склонил голову перед стражей. Один из стражников узнал его, поклонился в ответ.

– Долго же ты не был дома! – воскликнул он, сделав знак своему товарищу, чтобы тот пропустил юношу.

– В Киев стольный ездил, – улыбнулся Димитрий и вошёл в город.

За время его отсутствия ничего не поменялось. Всё такие же тихие чистые улочки, яркие наличники изб, вокруг дворов, что побогаче – высокие частоколы. А вот и дом Златы… В надежде застать девушку у себя, Димитрий несколько раз постучался. Сначала ответом ему был лишь звонкий лай пса, а спустя минуту-другую послышались шаги.

– Угомонись, чёрт тебя побери! – раздался женский голос. Ворота отворились, и перед Димитрием появилась Дарина, прислуга. Она была молода, немногим старше Златы. По всему её открытому, чуть кругловатому лицу были рассыпаны мелкие золотистые веснушки, зелёные глаза смотрели обыкновенно с хитринкой, но сейчас в них пряталась грусть, и уголки пухлых губ были опущены. Дарина была явно чем-то опечалена.

– Что ты так грустна, Дарина, аль случилось что? – спросил Димитрий. Дарина покачала головой и чуть не расплакалась.

– И зачем ты не пришёл ранее! – вздохнула она. – Боярин-то дочку против воли её обвенчать собирается с княжичем молодым. Авось ты бы и поговорил с ним, он тебя уважает, послушал бы… Всю ночь слёзы лила, никак не могла успокоить её, а утром вот, гляди ты, косу свою отрезала, чтоб обряд не свершился…

Дарина всхлипнула и вытерла покрасневшие глаза ладонью. Димитрий поражённо молчал. Вот тебе и не изменилось ничего… Известно дело, Изяслав послал сына своего старшего, Мстислава, наместником в Полоцк, и тот, познакомившись с Златой и узнав её ближе, влюбился. Воле княжеского сына не откажешь, тем более – своенравному Мстиславу. Димитрий лихорадочно соображал, что можно было бы ещё сделать, как сберечь Злату от него, но в голову совершенно ничего не приходило. Да и поздно уже было наверняка.

– Куда ушли они? – спросил юноша Дарину, всё ещё стоявшую подле калитки. – И давно ли?

– Да вот только, – ответила девушка немного удивлённо. – В соборе Софии Святой сговор, так Мстислав захотел. Что ж ты делать будешь теперь?

– Не знаю, – пробормотал Димитрий.

Дарина молча опустила голову. Юноша побежал в сторону храма, молясь про себя, чтобы не опоздать.

В храм вошёл он через чёрный ход, как когда-то в Киеве с Богданом. Отец Филипп неторопливо ходил из угла в угол, о чём-то размышляя и ожидая кого-то. Димитрий подошёл к нему и поклонился в пояс в знак приветствия. Церковник был несказанно удивлён его неожиданному появлению.

– Позволь мне остаться, святой отец, – молвил Димитрий, заглядывая тому в лицо с готовностью найти неодобрение. Но отец Филипп, вопреки ожиданиям, лишь улыбнулся одними глазами, что, верно, должно было означать разрешение.

– Я знаю, зачем ты здесь, – священник положил руку на плечо юноше, и рука его была тяжёлой. – На всё воля Божья, но сестра твоя названая не станет женою Мстислава. Я сделаю всё, чтобы не стала.

– Как же?

– Никто, кроме меня да её самой, не ведает, что она православная, – отвечал Филипп. – Княжичу об этом и подавно неизвестно. Ежели утаить от него это, он не станет со Златой венчаться.

– Но ведь это ложь, – изумился Димитрий. Отец Филипп пожал плечами.

– Всякая ложь имеет долю правды…

– Тебе виднее, святой отец, – вздохнул юноша. Он очень стосковался по Злате, очень хотел увидеться с ней, но из-за сложившейся ситуации у него не было возможности. Ещё раз поблагодарив Филиппа, он отошёл за одну из колонн прямо напротив алтаря, так, чтобы было видно всё происходящее.

Сговор проходил в храме. Отец Филипп привычно стоял у алтаря, и на груди его поблёскивал тяжёлый золотой крест. Пришедший вскоре после Димитрия Мстислав Изяславич стоял подле него и то и дело с нетерпением поглядывал на двери. Юноша с нескрываемым любопытством изучал его, заранее ненавидя. Злата вскоре вошла в сопровождении торжественно-сурового отца. Смертельная бледность сделала её милую красоту какой-то холодной, будто неживой. Не поднимая головы, девушка медленно подошла к церковнику и княжичу. Жалела она о том, что не успела поговорить ещё раз с отцом Филиппом, о том, что нет у неё выхода.