На заре земли русской

Увидев, что гость его уснул, Василько поспешно встал, отодвинув нетронутый кубок. Он не выпил ни глотка, выливая вино под стол, оттого и чувствовал себя совершенно так же, как и до произошедшего. Несмотря на довольно позднее время, он вышел из дому и, отвязав коня, поторопился к князю Киевскому. Выгнать его Изяслав не выгонит, да к тому же и благодарен будет за то, что собирался рассказать ему верный дружинник.

Небеса светлели, звёзды гасли, дорога была видна хорошо. Немного мешались письма, привязанные бечёвкой к поясу, и Василько боялся, что в один прекрасный момент вся связка рассыпется по дороге – не соберёшь. Когда он примчался, Изяслав не спал. По всей видимости, той ночью он спать и не думал: принимал у себя посадского воеводу, подлизу и наглеца Коснячку. Христианское имя Коснячки никто не ведал, кроме него самого, да и о каком христианстве могла идти речь, когда руки воеводы были залиты кровью чужой по самые плечи, а глаза так и заглядывали на великого князя, так и выслуживался пред ним пёс-воевода. Когда в светлицу влетел встрёпанный, запыхавшийся Василько, Изяслав вздохнул с облегчением: болтливый и острый на язык Коснячка порядком надоел.

– Чего тебе в такую рань? – князь сделал вид, что недоволен визитом дружинника, однако Василько не обратил на это внимания.

– Стольник Полоцкого бежал, – выпалил он, бросая Изяславу на стол связку потрёпанных писем. – И грамоты твои, что к его светлости королю польскому были отправлены, с собой увезти хотел.

Изяслав медленно поднялся из-за стола, сжав руки перед собой так, что хрустнули суставы. Злоба кипела в нём, точно в адском котле, распаляясь всё более. Письма… побег… и опять во всём винить больше некого, кроме Всеслава Полоцкого, чёрт бы побрал его…

Василько терпеливо ждал, пока Изяслав успокоится, вновь сядет на своё место, пролистает принесённые грамоты.

– Где он, ведомо тебе?

– Да у меня, – усмехнулся нахальный дружинник. – Напоил я его. Пока не проспится, а до утра точно, можно и…

– Ну тогда подождём, – бросил князь, отдавая письма Васильку. – Пускай пока у тебя побудут.

– А с ним что? – спросил Василько, имея в виду Димитрия.

– Да а что? Дождёмся утра, никуда он не денется. Всё равно сейчас ничего не поведает толкового. Ты мне лучше скажи, что нам с полонённым нашим делать. Мыслю я, парень уже многим растрезвонил, пока до тебя добрался. Люди соберутся, бунт подымут, известное дело, свободу Полоцкому воротить потребуют. Вон Коснячка крови хочет.

Воевода согласно кивнул, чуть ли не падая перед Изяславом на колени. Тот брезгливо отодвинулся и продолжал, более не обращая на того никакого внимания:

– Убить бы его, чтоб повода киевлянам не давать для бунта. Хотя после сего они, конечно, ещё более… Да и не смог бы я, хоть и ворог он мой лютый, я тоже православный, как-никак.

– Будь спокоен, княже, его кровь останется на душе у мальчишки, – хмыкнул Василько. – Ведь кабы не Димитрий, я бы не пришёл к тебе сей ночью.

– Да не могу я! – раздосадованно крикнул князь. – И не жителей града страшусь, а гнева Божьего! Не простит мне Господь кровь Всеслава, ох, не простит…

– Ну так мне простит, – неожиданно спокойно промолвил Коснячка, вытянув свой нож из-за пояса и полюбовавшись на начищенную сталь, сверкнувшую в свете лучины. – Хоть и крещён я, всё равно в храмы не хожу да постов не соблюдаю. Считай, не верую.

Изяслав молчал, задумчиво глядя в окно. Уже светало, до восхода оставалось совсем немного времени, а решение ещё не было принято. Князь Киевский хорошо понимал, что с одной стороны убийство Всеслава вернёт относительно спокойную жизнь братьям-Ярославичам, но с другой же – это не было самым благополучным выходом из положения. Да, кончится эта бессмысленная война, но грех на душе останется грузом тяжким. Так и не придумал он, как быть, в ту ночь.

Когда Димитрий проснулся, было уже светло. За окном, наполовину открытым, щебетали воробьи, серо-коричневыми нахохлившимися шариками рассыпавшиеся по ветвям черёмухи. Давешнюю ночь он помнил не очень хорошо, вспоминалось только то, что Василько то и дело подливал ему вина и пообещал никому не сказывать о его побеге, а после этого мысли в голове, которая едва не раскалывалась на части, путались совершенно. Поднявшись и убедившись, что ноги держат, он вышел из-за стола. Земля, конечно, немного покачивалась, но в целом равновесие юноша удерживал. Зайдя в верхнюю комнату, когда-то отведённую ему, он увидел, что вещей-то было не так уж и много, и не такие уж они были важные, чтобы за ними возвращаться. Закрыв поплотнее дверь, Димитрий спустился на улицу и вывел коня за ворота.

Тайна

За водой к реке Злата ходила поздно, когда народу на улицах было меньше, чтобы никто не приставал с расспросами. Она знала: скажешь что-то одному – вскоре весь городок будет знать. Немногие люди умеют хранить доверенное им в тайне. Подумав об этом, Злата вновь потянулась рукою к своему оберегу-крестику, спрятавшемуся под платьем. Прохладный металл приятно холодил кожу, тоненькая ниточка на шее почти не ощущалась, и девушка боялась потерять крестик, ведь это считалось плохим знаком, могло навлечь гнев божий.

Когда она вернулась домой, света в окнах видно не было – верно, отец и Мстислав, оставшийся у них гостем на неопределённое время, уже ушли спать. Тихонько открыв дверь, Злата поднялась по лестнице. Тишину нарушили чьи-то шаги за спиной.

– Доброго вечера, красавица, – усмехнулся Мстислав, будто случайно повстречавшись с Златой в дверях.

– Доброго вечера, – спокойно ответила она, отступая чуть назад.

Он коснулся руки девушки, сначала осторожно, потом сжал крепко её тонкое запястье. Злата остановилась и обернулась с тяжёлым вздохом.

– Не серчай на меня, – полушёпотом начал Мстислав, цепляясь за рукав её и чуть разворачивая к себе, так что глаза их встретились. Холод и плохо скрываемая неприязнь так и сквозили во взгляде Златы.

– Я не держу обиды, – так же тихо ответила она, отводя взор. – Ты получил мой отказ…

Упал на колени перед ней Мстислав, точно обезумев, вцепился в подол её платья, рванув к себе, прильнул губами к горячей руке её. Голосом, полным отчаяния, он шептал какие-то неясные, обрывистые фразы, задыхаясь посередь них, то и дело сталкиваясь с ледяным взглядом девушки и обжигаясь об этот лёд.

– Полно Бога гневить, Мстислав Изяславич! – сердито воскликнула Злата, отдёргивая руку и отступая на шаг от неотвязчивого киевлянина. – Разве непонятно сказала я? И мы ведь не одни здесь!

Но казалось, ему было всё равно на то, что могли подумать о нём другие. Поднявшись с земли, он коснулся губами щеки девушки, и она отворотилась, попытавшись вырваться.

– Скажи мне одно, отчего ты такая? Али не люб я тебе? – молодому княжичу, привыкшему к тому, что ему легко доставалось внимание всех девушек, на которых заглядывался он, опостылела эта будто бы показная неприступность Златы. Наполовину скрытый тенью, бледный, с растрёпанными тёмными волосами, расстёгнутым воротом рубахи и глазами, горевшими каким-то нехорошим огоньком, в свете луны он напоминал самого дьявола.

– Моё сердце другому отдано, – чуть слышно прошептала девушка, и нечаянная улыбка тронула её губы. Мстислав попытался обнять её, точно не обратив внимания на сказанное.

– Оставь же меня наконец!

Злата вырвалась, ударив Мстислава по рукам, и выскочила во двор. Белое платье, расшитое алыми лентами, мелькнуло в ночной тени деревьев. Рассерженный, Мстислав не спеша вышел за ней, прижался спиною к белому, стройному стволу ближайшей берёзы и проводил девушку взглядом, бормоча проклятия. Он ожидал ответа на свою любовь.