На заре земли русской

– Ступай с Богом, – прошептал он наконец. Димитрий нахмурился.

– А ты?

– Мы не можем так рисковать. За тебя Изяслав не интересуется, ты ему не особенно нужен. Иди же!

– Но ведь это… Пойми, княже, это, может быть, единственная возможность уйти отсюда!

– Не хочу рисковать чужой жизнью ради себя, – ответил Полоцкий. Он понимал, что своим побегом они ставят под удар Богдана, ведь ключи были доверены ему, и первое же подозрение падёт на него. Тот тем временем ждал, слегка раскачивая дверь.

– Возвращайся в Полоцк, – продолжал Всеслав, передавая Димитрию ворох грамот, сложенных в беспорядке, и оттого казалось, что их очень много. – Сохрани письма. Отдашь их мне… когда-либо. Может быть, позже у меня получится вернуть свободу без риска. Богдан, а что же стражник? – окликнул он молодого человека. Тот улыбнулся.

– Он пьян. Поутру проснётся и ничего не узнает. Веришь ли, княже, я бы и ранее сделал это, да вот ключ у меня только с недавних пор оказался. Когда Изяслав посылал меня за тобою, я ему и не вернул ключа.

– Димитрий, ступай, наконец, – молвил князь, протягивая ему руку. Юноша ответил на рукопожатие, но вдруг его ладони коснулся холод металла, и в руку скользнул клинок, тот самый, который Василько отдал Всеславу накануне.

– Возьми себе. Мне всё равно без надобности.

– Спасибо, – вздохнул он. – Ну, прощай.

Поднявшись по лестнице вместе с Богданом, он ещё раз с надеждой обернулся на Всеслава, но тот лишь молча покачал головой. Дверь перед Димитрием открылась.

Всю дорогу Богдан говорил без умолку: рассказывал о делах в городе, об угрозе, исходящей из степи, о мелких нападениях на пограничные города. Димитрий же слушал его не особенно внимательно, иногда поддакивая или кивая. Заметив, что он делает это иногда невпопад, Богдан посмеялся и на некоторое время замолчал, понимая, что тому надо некоторое время побыть со своими мыслями. Обрадованный неожиданной возможностью вернуться на волю, Димитрий тем не менее теперь не знал, что ему делать: вроде бы он опять вернулся к началу, как будто и не было этих пяти месяцев. Надо было начинать всё почти заново – за исключением того, что теперь у него был верный друг.

– Тебе бы в Византию, – вдруг нарушил молчание Богдан. Он не единожды думал о том, как ладно у Димитрия выходит ювелирная работа, и о том, что ему с таким талантом в удельном городке делать нечего. А в Царьграде он мог бы стать ни много ни мало известным. Тем более, что князь Изяслав, проведав про его исчезновение, просто так это дело не оставит и велит разыскать его, а там уж и неизвестно, что будет.

– Послы уезжают через месяц, как мне известно, – продолжал Богдан, поглядывая на шедшего рядом Димитрия и пытаясь понять, о чём тот думает, слушая его. – Ты бы попытался с ними. А в Царьграде и устраивай свою жизнь, как тебе угодно – и счастлив будешь.

– Подумаю, – наконец произнёс Димитрий, до этого ничем не выдававший свою заинтересованность. – Время пока есть, и я хотел бы вернуться к себе в город. Да и дела ещё…

Обман

Несмотря на тёплое время года, день выдался хмурый и ветреный. Димитрию не терпелось пуститься в обратный путь, и Богдан это понимал, поэтому даже не предлагал ему остаться погостить. Взяв с друга обещание хотя бы когда-нибудь воротиться в Киев-град и не забывать его, он распрощался с Димитрием. Обернувшись у поворота, юноша заметил, что Богдан всё ещё стоит, скрестив руки перед собою и смотря вдаль, и ветер треплет его неистово-рыжие волосы.

Возле дома ювелира Димитрий остановился, постучал в дверь. Улица была тиха и пустынна, и стук этот гулко отдался эхом. Открыл Василько, посторонился, давая нежданному гостю дорогу. Минуту-другую они молча смотрели друг на друга, и никто не мог первым начать разговор, но, к счастью Димитрия, Василько махнул рукой, глядя куда-то мимо него:

– Чёрт с тобою! Не скажу никому, коли дашь слово сей же день в Полоцк свой уехать.

– Так и собирался, – ответил Димитрий, всё же радуясь тому, что только что услышал. Конечно, он не мог полностью верить Васильку, однако даже если тот и доложит Изяславу, искать сбежавшего теперь будет бесполезно.

Они вошли в дом. Как и думал Димитрий, там почти ничего не изменилось, разве что свечей в плошках, которые он сам когда-то расставлял по подоконникам, более не было, и поэтому казалось, что в доме стало как-то темнее. В общей горнице всё так же стоял шестиногий стол, накрытый не особенно чистыми рушниками, лавки были отодвинуты к стенам, сундука, что занимал весь левый угол, тоже не было. Василько ненадолго вышел и вскоре вернулся с небольшим, плотно закрытым деревянным бочонком и двумя небольшими серебряными кубками.

– Я не пью, – поспешно отговорился Димитрий, но Василько, словно пропустивший сказанное мимо ушей, поставил один из кубков перед собой, а другой – перед ним. Юноша молча смотрел, как тёмно-красная жидкость полилась в кубок и наполнила его почти до самых краёв. Понюхал, чуть заметно поморщился.

– Вино, – полувопросительно, полуутвердительно заметил он.

– Нет, вода, – пошутил Василько, скривив тонкие бледные губы в презрительной усмешке. – Что ты как маленький?

Когда Димитрий поднял голову, кубок, стоявший перед дружинником, уже был пуст, и тот наливал себе вторую порцию. Рука почему-то дрогнула, когда юноша поднёс свой кубок к губам.

Густой, приторный запах винограда, хмеля и ещё чего-то терпкого ударил в нос. Зажмурившись, Димитрий медленно наклонил край кубка. На вкус напиток оказался довольно-таки приятным, хоть и немного странным. Во рту осталась сладость с какими-то нотками лёгкой горечи. Голова немного закружилась, Димитрий резко поставил кубок обратно на стол, так что из краёв немного выплеснулось, и закашлялся. Василько смотрел на него как-то снисходительно, действительно, как на малолетнего ребёнка.

– Я, наверно, пойду, соберусь… – пробормотал Димитрий, отчётливо чувствуя, что язык и руки не особенно слушаются.

– Куда? Допивай! По традиции, на дорогу!

«На какую теперь, чёрт возьми, дорогу», – подумал юноша, однако сделал ещё несколько глотков, со стыдом понимая, что ему нравится. Кубок вина закончился незаметно, так же незаметно наполнился второй. Поглядев на Василько, Димитрий с удивлением заметил, что и после третьего кубка он оставался всё так же сдержан и неплохо владел собой, разве что стал чуть более разговорчив, и бледная ниточка губ растянулась в улыбку. Вспомнив об отданных ему письмах, юноша опустил одну руку к поясу, проверяя, на месте ли они. Скрученные одним свитком, они были там, и он успокоился.

– А может, поразмыслить если, останешься в граде стольном? В дружину пойдёшь, вместе с тобою будем, а? – спросил Василько, поднимая очередной кубок. – Твоё здоровье!

Четвёртый кубок дался уже с трудом. Голова невозможно кружилась, голос разговорившегося киевлянина доносился откуда-то издалека, точно из-за запертой двери, руки дрожали и не удерживали ничего. По телу разливалось приятное тепло, а за окном гудел ветер, шелестел в ветвях деревьев, и от этого дом, пусть и не родной, казался ещё более уютным. Очень сильно клонило в сон; уронив голову на скрещенные руки, Димитрий какое-то время смотрел на дощатый пол под столом. В глазах всё расплывалось, на досках чудились какие-то замысловатые узоры, тут же тающие в тёмных кругах, плывущих перед затуманенным взглядом. На мгновение показалось, что возле ярко-алых сапог Василька разлито что-то бордовое, но через несколько мгновений пятна перед глазами слились в одно большое, закрывшее собою всё, и Димитрий провалился в пустоту.