На заре земли русской

До Киева добрались быстро, за трое суток, непонятно было, куда так торопится княжич. Злата не раз мысленно поблагодарила отца за то, что он научил её в детстве ездить верхом. За три дня она почти не опускала ноги из стремян. С каждой новой оставленной позади верстой загнанные, уставшие лошади всё чаще замедляли бег, останавливались, задирая голову и кусая удила.

Альта

Киев встречал разноцветным блеском осени, золотом куполов Софийского собора, распахнутыми окнами ярких домов, шумными, людными улицами. Мстислав с гордостью рассказывал Злате о походах, о постройке главного храма – Святой Софии – его дедом, Ярославом Всеволодовичем, о бурной жизни в Киеве, но девушка слушала его невнимательно. Оглядываясь по сторонам и без интереса рассматривая улицы города, она думала о своём. Не было у неё никого родного в стольном граде, оттого он казался неуютным, неприветливым. Не у кого было и помощи спросить, неоткуда ждать её. У ворот, что вели на княжеский двор, Мстислав наконец остановился. На дворе стояла подозрительная тишина, несмотря на белый день, круг почти никого не было видно. Выпустив руку девушки, княжич велел ей дожидаться, а сам вошёл в дом. Злата поднялась на несколько ступенек и, подобрав подол, присела на нагретое солнцем крыльцо.

Неожиданно она услышала, как кто-то шёпотом звал её по имени. Обернувшись, она увидела богато одетого молодого киевлянина. Нельзя было назвать его красивым, но черты лица его были правильны и приятны. Тёмно-зелёные глаза смотрели спокойно и с участием. Поняв, что девушка его заметила, он подошёл и присел подле неё.

– У тебя глаза красные, – заметил он. – Плакала? Случилось что?

Злата неопределённо пожала плечами. Открываться чужому человеку совершенно не хотелось. После знакомства с Мстиславом она, сама того не сознавая, стала бояться людей, тем более незнакомых. Но молодой человек, сидевший рядом и смотревший на неё в ожидании ответа, внушал доверие.

– Ты сам-то кто таков? – тихонько спросила девушка.

– Богдан, Изяслава стольник, – улыбнулся тот и положил одну руку ей на плечо, по-дружески приобняв. Она напряглась, и он, тут же почувствовав это напряжение, убрал ладонь. – Да ты не бойся…

– Прости. Меня Златой зовут.

– Так что стряслось? Я никому не скажу более, – переспросил Богдан. Злата не ответила, молча подняла глаза на него и, встретившись с его пристальным, настороженным взором, тут же опустила их.

– Ладно, не хочешь – не говори, – вздохнул юноша. – Только вдруг я чем помочь могу?

Злата была близка к тому, чтобы расплакаться снова. Последние дни её состояние было совсем плохим. Богдан проникся сочувствием к ней, обладая чудесным даром видеть людей насквозь, он хорошо понимал, что не всё ладно у девушки на душе, посему хотел, чтобы она рассказала. Поделится горем своим – легче станет, он и по себе то знал.

– Счастливой быть мне на роду не написано, видно, – наконец промолвила Злата, печально вздохнув. – Отец слов моих и слушать не хочет, брат мой в Киев уехал уж почти год как и не воротился до сих пор.

– А ты просватана? – спросил вдруг Богдан, взглянув на тёмные локоны, неровно обрезанные. – Косы-то нет у тебя.

– За Мстислава Изяславича просватана, – сердито воскликнула Злата. – Да не пойду за него, видит Бог, не пойду! Другого люблю… А он…

Ещё один грустный вздох сорвался с её губ. Богдан осторожно обнял её, погладил по голове. Девушка тихонько всхлипнула, но тут же смахнула слёзы, стараясь совладать с собою.

– Ты тому, другому, не люба, что ли? Да быть не может, – фыркнул юноша, заправив выбившуюся рыжую прядь за ухо. – Ты красавица да скромница, тебя кто хочешь полюбит. Чего ж?

– Не ведаю, правду ли молвят, но сказывали мне, что он погиб давно…

Тяжело дались Злате эти слова, но она, поняв, что участие Богдана искренне, что он честен с нею, решилась рассказать ему всё.

– Кто он? Может, я знаю его?

– Навряд ли.

– А ты скажи…

Злата жестом велела Богдану наклониться к ней и едва слышно назвала имя Всеслава. брови юноши взлетели вверх, спрятались в длинной рыжей чёлке. Улыбка тронула губы его, он накрыл ладони Златы своими и почти так же тихо ответил:

– Погоди о нём слёзы-то лить…

Более он ничего сказать не успел, потому что тяжёлая дверь отворилась, и появился Мстислав. На нём была новая свитка, расшитая золотыми нитями. Едва заслышав скрип двери, Богдан вскочил, перепрыгнул через перила и нырнул за угол. Злата молча проводила его взглядом, сердце так и билось, казалось, вот-вот вырвется из груди. Как жалко, что не договорил Богдан! Быть может, у него хорошие вести!

– Ну, идём, – молвил Мстислав, подавая руку Злате. Она мягко отстранила его ладонь и поднялась сама. – Наши все в походе, скоро уж воротятся. Отец с ними, не нашёл я его.

Они вернулись обратно в терем. Злата, всё так же не отвечая, шла за княжичем и даже не старалась запомнить дорогу, потому что коридоров, поворотов и дверей было бесчисленное множество. Перед одной из горниц они наконец остановились, Мстислав, открыв дверь ключом, предложил девушке войти первой. Злата осмотрелась. Небольшая светлица с одним широким окном, маленький деревянный стол посередине, на нём – чистые рушники и несколько лучин для освещения, к стене придвинута постель, аккуратно заправленная.

– Ты покамест жди тут, – сказал молодой княжич с порога. – Я отцову и Святославову дружину встречу и приду за тобою. Веру менять тебе не придётся, раз уж ты и так христианка, дождусь благословения родительского, и тогда уж обвенчаться сможем.

Злата ничего не ответила, отвернувшись к окну. Ссориться с Мстиславом не хотелось, но и соглашаться с ним – тоже.

***

Войско отступало. Лёгкая конница, первой устремившаяся назад, сминала первые ряды пеших, разбивала и без того неплотные строи. Сотники Добронег и Афанасий по прозвищу Стрелок уж сорвали голоса, пытаясь безрезультатно призвать к порядку раздражённую, уставшую, наголову разбитую дружину. Один из конных воинов, обругав Афанасия и оттолкнув его с дороги, помчался в обратную сторону. Вслед за ним устремились и остальные десятки, не обращая внимание на обескураженных командиров. Князь Изяслав и сам развернул коня назад, догнал дружину, побитую, поредевшую. Но киевлян было мало, на помощь к ним в начале сечи подоспели черниговские полки, а потом сами же и начали отступление. Изяслав то и дело оглядывался в поисках Святослава, но его нигде не было видно, и Киевский уже боялся, как бы не прибрал его к себе Господь.

Задумавшись, Изяслав не слышал ничего вокруг, и молодому черниговцу Мирошке пришлось кричать, чтобы дозваться его. Когда наконец князь придержал коня, он, отдышавшись, молвил:

– Князь Святослав ищет тебя, просит, чтоб ты к войску подошёл. Там он, с нами.

– Живой, – вздохнул с облегчением Изяслав.

– Живой, да боюсь, недолго, – отвечал Мирошка, помогая князю спешиться.

Когда они вошли в черниговский стан, люди молча расступались перед ними. Кто-то читал молитвы, кто-то перевязывал раны, в сторонке кого-то хоронили. Святослав в окружении нескольких старших дружинников лежал на земле. Под головой у него был его же щит, а одежда, некогда светлая и чистая, была испачкана в крови. Изяслав медленно подошёл, опустился подле брата на колени.

– Господь поможет тебе, – прошептал он, сотворив крестное знамение сначала над собою, потом над Святославом. Тот лишь закрыл глаза и поморщился, точно от боли.

– Не Бога надобно в помощники призывать, а знахаря иль травницу какую, – с трудом проговорил он, приподнявшись на локте.

– Да где я тебе их найду посередь степи? – пробормотал Изяслав растерянно, поднимаясь.

– Домой, – прошептал Святослав. – В Киев…

С этими словами он откинулся назад. Глаза его были закрыты, дыхания не было слышно. Изяслав круто развернулся, отыскал в толпе Мирошку, жестом велел ему подвести коня.