На заре земли русской

Восстание

Шум снаружи всё усиливался. Слышались крики, ругань, звон оружия и разбитого стекла. Иногда через это всё прорывались голоса слуг Изяслава, пытавшихся поначалу навести какой-никакой порядок, но потом и они потонули в общем невообразимом хаосе. Неизвестно, кто первым выкрикнул имя Всеслава – после говорили, что это был молодой стольник Изяслава, поднявший оружие в рядах начавших само восстание, – но остальные собравшиеся на площади подхватили.

В окна терема полетели камни и стрелы. Изяслав, про себя моля Бога о спасении, медленно подошёл к окну и отворил его. Увидев, что князь появился пред толпой, кто-то выкрикнул:

– Ага! Вылез!

– Изменник земли русской, собака! – с разных концов площади неслись ругательства и проклятия в адрес старшего Ярославова сына. Тот отшатнулся от окна.

– Поди угомони их, – хмуро приказал князь воеводе. Тот сначала развёл руками – ничего, мол, сделать не могу, – но Киевский резким движением схватил брошенный меч, и Коснячке пришлось покориться. Вылетев из дверей, он на мгновение замер перед бушующим человеческим морем, выкрикивал приказы один за одним, но его никто не слушал. Разошедшуюся толпу было уже не остановить. Дружинники, что оставались верны Изяславу, размахивали оружием, желая распугать народ, не проливая кровь, но горожане, опьянённые злобой и ненавистью, вступали в драку кто с чем: в ход шли ножи, топоры, кто-то бился врукопашную.

– Долой князя Киевского! – закричал один из младших дружинников, что был на лошади, и откинул с лица рыжие волосы. Вероятно, его было видно и слышно лучше оттого, что, сидя на коне, он возвышался над остальными. – Волю Всеславу!

– Волю князю Полоцкому! – слышалось отовсюду.

Людская река во главе с Богданом хлынула из ворот княжеского двора к срубу. Коснячка и несколько дружинников поспешили за ними. Шум стоял такой, что и из-под земли было слышно. Всеслав вслушивался в происходящее, но не мог ничего разобрать, и только когда подле дверей темницы раздался знакомый голос Богдана, отдававшего кому-то приказания, он всё понял. Он знал, что однажды это случится, знал, что Изяслав отказал народу в вооружении, что люди хотят мести за проигранную сечу.

Коснячка, выбрав момент, когда на него не глядели, подбежал к окошку сруба и несколько раз постучал:

– Эй, князь, подойди!

И всё же он был услышан до того, как Всеслав успел исполнить его просьбу. Спешившись, Андрей выхватил из-за пояса клинок, одним прыжком оказался возле предателя-воеводы и опередил его, резким движением всадив лезвие ему в спину. «Бог простит меня», – подумал юноша, со страхом и омерзением глядя на то, как воевода медленно оседает на землю. Тем временем Богдан и ещё один киевлянин, черноволосый, кудрявый и в изорванной свитке разгоняли людей, теснившихся вокруг и мешавшихся под руками. Когда им удалось отвоевать небольшую территорию в пару-тройку шагов, Богдан приказал:

– Ну давай, Ванюха!

В два удара мечом Ванюха по прозвищу Красный – за тёмно-бордовый ожог в половину лица – сбил замок, висевший на двери. Глухо скрипнув, покосившаяся дверь отворилась, и на свет божий вышел бледный сероглазый человек. Осенил себя широким крестным знамением, поклонился трижды:

– Спасибо вам, кияне, что вернули мне свободу…

На короткое мгновение наступила тишина, а после все голоса слились в единый, в котором слышалась и мольба, и радость. Поближе к Богдану и Всеславу с трудом пролез Данияр и передал князю его меч, доселе хранившийся у Изяслава. Самого же Изяслава в тереме не нашли.

Крепко сжав основание, Всеслав почувствовал такую привычную тяжесть оружия, холод металла, медленно поднял меч и коснулся лезвия губами. Руки его дрожали.

– Встань за Русь! – неслось со всех сторон. – Отомстим за реку Альту! Сохраним Киев-град!

– Сохраним, – тихо промолвил Всеслав. Толпа ликовала.

Из своей отдалённой горницы Злата слышала шум на площади и хотела посмотреть, что там творится, но, как назло, единственное окно выходило на иную сторону. Неожиданно дверь открылась, и без стука влетел взволнованный, раскрасневшийся Мстислав.

– Идём, душа моя, – он схватил Злату за руку, но она вырвалась и отступила к стене. – Отец уезжает спешно, кияне бунтуют, взъелись на него за проигранную сечу со степняками!

– Не пойду с тобою, – строго сказала девушка. – Трус он, подлец, как и ты.

Мстислав на секунду закрыл глаза, глубоко вздохнул, сдерживая гнев. Злата прижалась спиной к стене, почувствовала тепло, исходящее от дерева.

– Народ тёмный, все в неведении слепом, вишь ты, против князя своего же поднялись, – продолжал Мстислав, протягивая руку Злате, но она стояла, не двигаясь, и слушала его, глядя куда-то в сторону. – Отец не сумел их сдержать, пожгут они тут всё, до тебя доберутся, не боишься?

– Не боюсь, – прошептала Злата. – Мне всё равно.

– Я запру тебя, – пригрозил княжич, мельком поглядев в окно. – Братец твой тебя не найдёт, а более ты не нужна никому.

– Мне всё равно, – повторила девушка. Ничто не выдавало её испуга, кроме бледности.

Мстислав понял, что ничего от неё не добьётся, пожал плечами и направился к выходу, однако не торопился, надеясь, что она всё же одумается и пойдёт за ним. Когда он был уже у дверей, сзади послышался лёгкий шорох шагов. Мстислав обернулся, остановился.

– Что произошло там, на дворе? – спросила Злата.

– Горожане разбушевались, – буркнул он. – Забросали каменьями терем, потребовали освободить князя Всеслава…

– Так ты и впрямь лгал мне? – удивлённо переспросила Злата. Тёмные глаза её были широко распахнуты, изумление послышалось в голосе. Мстислав понял, что проговорился, и что его обман раскрыт. Ничего не ответив, он стрелой вылетел из горенки. По ту сторону двери послышался скрежет ключа и быстрые удаляющиеся шаги.

В главной горнице гулял ветер. Некоторые окна были выбиты, вещи разбросаны, высокие стулья с резными спинками перевёрнуты. Часть сундуков и ящиков стояли открытыми: видать, киевляне, подхваченные и ослеплённые общим духом восстания, разграбили покои Изяслава. Даже дверь, и ту сорвали с петель, когда пытались добиться того, чтобы бывший великий князь к народу вышел. После невообразимого шума и толпы на улице во всём доме казалось пусто и очень тихо. Не успели Всеслав и Данияр, следовавший за ним, обойти все горницы и осмотреться, как из длинного полутёмного коридора послышались голоса, а потом кто-то постучал по деревянной стене.

На пороге стояли двое, ожидая разрешения войти. Один – высокий, чернявый парень с узкими глазами и обожжённой правой частью лица, тот самый, что цепь с двери темницы сорвал, а другой – ничем не примечательный его сверстник. Данияр подошёл к ним почти вплотную, пристально разглядывая.

– Вам чего?

– Князю хотели слово молвить, – чернявый отодвинул с дороги десятника и прошёл в горницу, не дожидаясь позволения.

– Кто такие? – спросил Всеслав, тоже подходя к гостям и здороваясь за руку с первым.

– Меня Ванюхой Красным звать, – представился чернявый. – А это Симеон, товарищ мой. Слыхали мы, что ты оставаться у нас не хочешь, верно?

– Верно, – ответил Всеслав. – После похода на степняков в Полоцк вернусь.

Ванюха, на секунду обернувшись к Симеону, тихонько присвистнул: мол, слыхал? Тот лишь пожал плечами неопределённо.

– Остался бы ты, князь, – продолжал Красный, – чем тебе Киев не люб? Неужто север твой тебе милее?

– Да ну вас, – рассердился Полоцкий. Уже какой раз ему говорили о том, что хорошо было бы не покидать города, что не сможет удел держаться без правителя, о многом в том же духе, но он всё отказывался и отказывался. С давних пор он решил для себя не гнаться за властью над всем христианским государством и теперь отчего-то не мог объяснить этого тем, кто хотел именно его власти. Ванюха Красный и Симеон никак не могли понять отказа Всеслава, всё пытались уговорить его.