На заре земли русской
Шрифт:
– А то у меня от тебя счастье, – огрызнулся Димитрий, даже не удостоив взглядом дружинника. – Дай пройти, не к тебе.
С этими словами юноша обошёл его и направился в заднюю горницу, служившую мастерской. Василько хмыкнул и нахмурился: не узнавал он тихого, скромного мальчишку, что доверился ему год назад.
Димитрий был погружён в себя и в работу. С каждым днём он всё сильнее тосковал по Светланке, которая даже не знала, где он. Подходящего случая уехать в Полоцк всё не было, а отпроситься на время юноша стыдился, боясь, что, если он уедет, то не успеет закончить работу в срок и подведёт князя. А в Киеве ему не нравилось: большой город, незнакомый, многолюдный. Единственное, что пришлось ему по душе – церковные службы. Стоя в огромном, красивом, наводнённом жителями
– Почему ты домой не воротишься? – тихонько спросила Оля, слегка коснувшись руки Димитрия и заглянув тому в лицо. Втайне она надеялась услышать, что он останется в Киеве навсегда, но она предполагала, что это невозможно.
– Дела, – коротко ответил юноша. Служба подходила к концу, люди начинали расходиться, и он тоже направился к выходу из церкви. Оля побежала за ним, запутавшись в длинной юбке, споткнулась на пороге. Димитрий успел подхватить её. Минуту-другую они просто стояли; Оля крепко держала юношу за руки, а он поддерживал её. Убедившись, что твёрдо стоит на земле, она отпустила его.
– Аккуратнее, Ольга Владимировна, – шепнул Димитрий, невзначай коснувшись губами волос девушки. На её щеках вспыхнул румянец. Тогда, прошлой зимой, Оля просто была благодарна юноше за то, что он спас её от навязчивого молодого дружинника, а сейчас чувствовала, что влюбилась. Она ждала присутствия Димитрия и в то же время боялась и стеснялась его. Краснела, когда он изредка заговаривал с ней, старалась быть ближе, но не всегда ей это удавалось. Пока Димитрий, Всеслав и Злата жили в их доме, она очень сблизилась с юношей, а теперь, когда его не было рядом, будто бы не было и тех тёплых, дружеских отношений. Встречаясь с Олей на улице или в храме, Димитрий улыбался ей, кивал или подмигивал в знак приветствия, а она, смущаясь, даже не отвечала ему, пряча глаза. Когда же он обращался к ней по имени-отчеству, девушка и вовсе теряла голову. Она никогда не любила христианское имя, поэтому она раньше предпочитала то, которое дали ей при рождении – Любава, – а потом свыклась. Однако ей очень нравилось, когда её имя произносил Димитрий. И, когда они вышли, он вызвался проводить её; Оля даже не поблагодарила его, забыв об этом от радости.
– Ну, позже свидимся, – улыбнулся на прощание Димитрий, остановившись у калитки дома. Оля задержалась. Сейчас или никогда, подумала она и, волнуясь и запинаясь от волнения, шёпотом спросила:
– Скажи, я… я нравлюсь тебе? Хоть немножечко?
Димитрий изумился такому вопросу. Он как-то даже и не думал о том, чтобы у него что-то было с Олей. Только дружба, редкие встречи, порою даже случайные, и ничего более.
– Нравишься, Ольга Владимировна, – так же тихо ответил юноша, и Оля снова почувствовала, как сердце замирает, – очень нравишься, правда. Только есть у меня ладушка в Полоцке. Ждёт уж больше солнцеворота, да и я по ней стосковался…
К горлу подкатил ком. Боясь расплакаться, Оля грустно улыбнулась, поднялась на носочки, едва ощутимо коснулась губами щёки Димитрия и убежала в дом. Проводив её взглядом, юноша медленно пошёл в сторону княжеского двора, то и дело поднося ладонь к пылающей щеке. Оля действительно нравилась ему, и он даже огорчился, что расстроил её, но Светланка…
Однажды Димитрий зашёл к Всеславу, когда тот говорил с десятником Данияром. После того, что Данияр сделал, князь относился к нему подозрительно, с недоверием, и о городских делах расспрашивал с пристрастием. Иногда задавал вопросы, на которые знал ответ заранее, чтобы увериться в том, что десятник не лжёт. Данияр же, в свою очередь, едва не боготворил Всеслава за то, что тот не обошёлся с ним плохо. Конечно, за это нужно было благодарить Злату, любимую князя, но ведь Всеслав мог и не послушать её…
– Я, верно, не вовремя, –
заметил Димитрий, поклонившись Всеславу и глядя в упор на Данияра. Тот, не выдерживая его взгляда, уставился в пол.– Оставайся, – ответил князь. – Скрывать мне нечего.
– Мне, кроме брата своего, тоже скрывать нечего, – буркнул Данияр. Всеслав взглянул на него с любопытством: раз хочет скрыть, зачем сказал? Знает ведь, что спросят.
– Что за брат? – поинтересовался он.
– Да повздорили мы с ним крупно в юности, – нехотя отвечал Данияр, опустив голову. – Он вообще дерзок и горяч. Наговорили друг другу… А он осерчал на меня, ушёл из дому, с той поры не видал я его… Да только знаю, что с разбойниками лесными дружбу завёл, не по той дорожке Бог повёл Стемида…
– Стемид Афанасьич! – Димитрий вдруг вскочил, едва не опрокинув лавку. – Это он?!
Данияр побледнел, услышав имя Стёмки. Димитрий и Всеслав были несказанно удивлены тому, что эти двое – братья.
– Это уж как посмотреть, – тихо произнёс князь. – Каждому своя дорога, и каждый сам для себя решает, что верно, а что – нет. Стемид был не таков, как ты. За спиной чужою не прятался.
– Был? – со страхом переспросил Данияр.
– Погиб он, царствие ему небесное, – Всеслав перекрестился широким движением руки. Хоть он и не знал Сокола хорошо, в той сече Стёмка показал себя героем, в отличие от Данияра. Воистину, если бы десятник сам не проговорился, он никогда бы и не подумал, что они братья.
– Каков он? – неожиданно спросил Димитрий. – Расскажи о нём!
– Да что рассказывать-то, – махнул рукою Данияр. – Не дружили мы с ним никогда, матушка из-за нас натерпелась горя. Он моложе меня, хитрее, бойчее был. А стрелял как… С десяти шагов в гривну. Я ему тетиву рвал, а он в драку лез. Ну это, конечно, дети были… А потом угораздило нас в девчонку одну влюбиться, Марьяшу, дочку тысяцкого… На том и не поладили, чем дальше, тем хуже. Стёмка так любил её, более жизни своей, наверно, а она – меня… Он её на руках носил, из лука стрелять учил, даже косу заплетал – он умеет, – а она всё равно не тянулась к нему. Бывало, подхватит её, кружится с ней, целует, а она хохочет, отбивается. Жаловалась мне на него больно много. Я ему как-то и наговорил всего да одним махом. Он и обозлился, дверью хлопнул, на двор выскочил, а у самого слёзы. Да и я хорош, мог бы и смолчать…
Данияр умолк, вспомнив тот самый день, когда они со Стемидом поругались из-за гордой девчонки. Хоть он и недолюбливал брата, всё равно за произошедшее с ним он чувствовал виноватым себя. Когда Стёмка исчез, Марьяша спустя какое-то время вышла за Данияра, а о брате его с той поры – ни слуху ни духу.
Вечер выдался хороший. Солнце садилось, и снег под его лучами переливался, искрился. Горизонт был окрашен алым, далёкие лиловые тучи походили на такие же сугробы, что были на земле. В воздухе чувствовался лёгкий морозец, на улицах немного пахло дымом – топили на ночь печи. Пропустив заутреню, Всеслав ушёл в храм к вечерней службе, и Злата, хоть на заутрене была, пошла с ним вместе. Ей не хотелось оставаться одной в холодном, неприветливом городе.
Когда они возвращались, было уже совсем темно. День зимний короток, солнце садится рано. К ночи мороз крепчал, Злата поглубже укуталась в шаль. От холода дрожали руки, и Всеслав, заметив, что она замёрзла, укрыл её своим плащом.
– Как же ты?
Он только рукою махнул.
Какое-то время шли они в молчании, и никто не решался заговорить. Наконец Всеслав без всяких предисловий спросил тихонько:
– Послушай… Ты бы пошла за меня?
Злата почувствовала, как сердце забилось быстрее обыкновенного.
– Без отцова-то благословения? – она грустно вздохнула. Отец и сам говорил, что позволил бы, когда б Всеслав посватался к ней, но он навряд ли знал о случившемся в Киеве и теперь считал, что Злата стала супругою Мстислава… – А коли он против будет?
– Всё уладится, – возразил князь. – Я сам скажу ему. Ну так… Ты согласна?
– Без отцовского слова не могу, – Злата отвернулась, опустила голову. Ветер запутался в тёмных волосах, бросил пряди на лицо. Она подняла руку, чтобы смахнуть их, и Всеслав задержал её ладонь.