Над пропастью юности

Письмо взбудоражило Джеймса прежде, чем он успел его прочитать. Сложенная в ровный прямоугольник бумага горела во внутреннем нагрудном кармане пальто, выжигая кровавую дыру. Джеймс чувствовал вес конверта, с которым не мог справиться, из-за чего свернул в ближайший паб. Устроившись у стойки, заказал бокал пива, растегнул пальто и одним резким движением вскрыл конверт.

Торопливо пробежался по содержимому письма глазами, но вернулся к началу, когда вдруг ничего не понял. Нахмурившись, стал читать намного медленее, не торопя потерявшегося между ровных строчек взгляда. Игнорируя шум внутри паба, двигал беззвучно губами, чувствуя слова на вкус, что оказался горько-кислым.

Мистер О’Конелл не был намерен давать Джеймсу шанс. Первая половина письма была очернена обвинениями, что были справедливыми, но в тоже время непонятными. Мужчина разбрасывался выражениями, вроде «испортил мою дочь», «забрал её честь», «соблазнил против воли», «растлил», «извратил» и тому подобное, что выдавались слишком громкими в объяснении взаимной физической тяги, что между ними происходило и теперь. Это было не просто преувеличение, а во многом недоразумение, стоящее объяснений, в чем мужчина не нуждался. Во второй части письма он требовал от Джеймса, чтобы тот оставил Фрею в покое.

«Она ослеплена обманчивым чувством. У неё золотая лихорадка. Фрея сама не соображает, во что превращает свою жизнь, совершая этот глупый выбор, сделаный из соображений глухого к доводам рассудка сердца. Проявите большее благоразумие и перестаньте томить её надеждой, что никогда не станет явью. Вы и сами должны осознавать, что моя дочь надоест вам также быстро, как вы надоедите ей. Непостоянство — недостаток, с которым нет смысла мириться, особенно если он разрушителен. Прекратите эту игру и оставьте Фрею в покое. Не бойтесь разбить ей сердце. Ведь, как мы оба знаем, оно имеет умение достаточно быстро исцеляться».

Недоумение быстро сменилось злостью. Ярость жаром обдавала кровь, кипящую в огне нетерпимости. Всё напоминало большое недоразумение, глупую шутку, смысла которой Джеймс не мог понять. Прочитаное им письмо, как и сама просьба в целом, были до абсурда нелепыми. В тоже время между строк Джеймс мог заметить глубину отчаянья отца, чья дочь пошла против его воли.

Совсем выбили из колеи строки — «Я поставил Фрею перед выбором — наследство или нелепые отношения, у которых нет будущего. Пусть я могу дать дочери не большее состояние, чем то, которым располагает Ваша семья, но его достаточно для скромной беззаботной жизни, что мы привыкли вести. Тем не менее, она имела глупость отвергнуть мою признательность и наследство, выбрав Вас. Я считаю её решение вызывающе абсурдным, и прошу заставить Вас его переменить. У меня нет никого кроме дочери. Фрея — моя семья, и Вы безсовестно её разрушаете».

Это одновременно вызывало улыбку и недоумение. Фрея выбрала его, но когда именно это случилось, и при каких обстоятельствах? Может, старик что-то неверно понял, из-за чего сбивал с толку и Джеймса, которого эти строки отчасти обнадеживали. Если Фрея брала на себя смелость ради него идти наперекор отцу, ему это немало льстило. Обещание быть вместе однажды и навсегда обретало больше уверенности.

Осушив стакан пива, Джеймс перечитал письмо ещё раз, взьерошив волосы, что всегда оставались в беспорядке. Злости в нем поубавилось, но и решительности не прибавилось. Джеймс всё ещё не был уверен, как должен был воспринимать слова мистера О’Конелла, потому что в них было одновременно и обвинение, и утешение.

Он требовал, чтобы Джеймс бросил Фрею, будто это было возможно. Убедив себя, что их отношения были игрой, в которую двое заигрались, мужчина был ослеплен собственной упрямостью, которая мешала всем. Казалось, даже Кларисса Кромфорд дала заднюю, махнув рукой на то, как всё, в конце концов, сложилось. Осталась бессильной перед самоуверенностью Джеймса и вступившего с ним в сговор мистера Кромфорда. Если бы кто встал на сторону Фреи в убеждении отца, что они должны были быть вместе, покуда сами того хотели.

В конце концов, Джеймс решил не торопиться с ответом, прежде показав письмо Фрее. Ему было важно услышать, как она сделала выбор в его пользу, что должно было лишний раз порадовать самолюбие, но кроме того чтобы очередной раз убедиться в подлинности данного ею обещания. Кроме того им нужно было вместе обсудить, что стоило делать, а на что не обращать внимания. Утаивать от неё письмо мистера О’Конелла Джеймс не был намерен, насколько жестоким оно бы ни было. Ни к чему хорошему утаивания ещё не приводили.

Он решил не заявлятся к Фрее домой, для чего время было слишком позднее. Джеймс испытывал усталость, да и к тому же его ужасно клонило в сон, в чем можно было винить лишь погоду. Казалось, дождь усилился, сменив мелкую мряку. Талый снег наполнял обувь влагой. Спрятанные в карманы ладони были холодными. Мысли были слишком хаотичными, чтобы ими можно было делиться с кем-небудь. Их разговор мог подождать до следующего дня.

Джеймс подумал, что был бы непротив выпить немного горячего чая, чтобы согреться. Он снова надеялся, что дома никого не будет, но был обманут в собственном ожидании, стоило переступить порог дома. К его же удивлению среди ряда выстроенной обуви были не только две пары тяжелых зимних ботинков Спенса и Дункана, но ещё три пары женских туфель, среди которых узнал и те, что принадлежали Фрее.

У него появилось плохое предчувствие, стоило услышать из гостиной надорванный голос Рейчел, которая будто бы рыдала. Джеймс бегло расшнуровывал ботинки и растегивал пальто, прислушиваясь к голосам, среди которых узнал также Спенса и Алиссу. Прошло не больше минуты, прежде чем он оказался в гостиной. Его внезапное появление заставило всех вмиг умолкнуть.

В комнате было ощутимо напряжение, что сковало всех в одночасье. Джеймс чувствовал, будто случилось что-то, о чем ему забыли рассказать, что-то определено плохое, если не выпиюще ужасное. Он оторопело осматривал друзей, пытаясь угадать, что могло произойти, но это было напрасно. Укол дурного предчувствия заставил поежиться.

Джеймс не ошибся, распознав с прихожей, как Рейчел плакала, прислонившись к плечу Спенсера, который успокаивающе гладил её по спине и заботливо приобнимал. Они сидели на диване, когда кресло заняли Дункан и Алисса, которые стиха о чем-то перешептывались. Рука парня лежала на колене девушки, их пальцы были переплетены. Джеймс не заметил в комнате Фреи, что во многом озадачивало. Он почти был уверен, что видел в прихожей её обувь. Ему это не могло показаться.

— Это всё она виновата, — Рейчел спохватилась с места, чтобы одолеть в два шага расстояние и оказаться рядом с Джеймсом. Она толкнула его в грудь, что намеревалась сделать снова, прежде чем Спенс перехватил её запястья и оттащил назад. — И ты не в меньшей степени. Вы оба виноваты!

— В чем дело? — Джеймс обратился к Алиссе и Дункану, которые молча переглянулись между собой, будто соглашали, кто будет говорить и что скажет. Затем оба повернули головы к нему, чтобы посмотреть с угрюмой нерешительностью, которой он не мог понять.

— Её убили из-за неё. Во всем виновата она, — продолжала выкрикивать Рейчел сквозь непрекращающиеся слезы. Спенсер обнимал её сзади, но больше напоминало, будто он пытался удержать девушку на месте, хоть та больше и не пыталась вырваться. — Они должны были убить не её вовсе. Она не должна была умереть.