Над пропастью юности

Оба были в одежде, что оставалась единственным ограждением. В последнее время спать в обнимку друг с другом стало их излюбленным занятием. По крайней мере, для Фреи, которая не подпускала парня ближе и была особенно несговорчивой. Просто засыпать рядом друг с другом было для Джеймса достаточно непривычно, но он находил в этом и что-то приятное.

Казалось, на том кладбище она оставила свой голос. Её крик сорвал с деревьев обеспокоенных птиц и растормошил холодных призраков, чьи тени откликнулись едва слышным эхо. Когда Фрея устало упала на скамью рядом с парнем и положила голову на его плечо, он не стал ни о чем спрашивать. «Всё это слишком» — сказала перед их уходом из дома парней и больших объяснений Джеймсу не требовалось.

Фрея стала слишком тихой. У неё вошло в привычку теряться средь собственных мыслей и совершенно не замечать чего-либо, что происходило. Казалось, даже если бы вокруг неё весь мир погибал в пожаре, ей это было бы это безразлично. Она сгорела бы вместе с остальными, но испытывала бы при этом не страх, а скорее облегчение или свободу от повисшего камнем на шее чувства вины, преследующего её на протяжении жизни. Взгляд девушки стал остраненным и пустым, за любое дело она бралась неохотно и справлялась с ним чрезмерно медленно, все разговоры пропускала мимо ушей. Фрея почти не говорила, но если и решалась произнести слово, так только Джеймсу.

Положение дел было далеким от утешительного, но Джеймс давал ей время, по крайней мере, до тех пор, пока она не отталкивала его. Фрея перестала отвечать на поцелуи, поворачивая навстречу его губам лишь щеки, и игнорировала влечение тела, будто не испытывала прежнего вожделения. Была холодной и остраненной, но, невзирая на это продолжала ходить с Джеймсом по улице за руку, крепко сжимая его большую ладонь в своей, засыпала рядом в узкой кровати для одного, заключая в крепкое объятие, порой даже первой встречала возле аудитории или дома. Казалось, Фрея начала нуждаться в нем намного больше, чем прежде, хоть в то же время Джеймс нужен был ей рядом, как понимающий сложность её положения человек, а не нуждающийся во встречах с нею парень. Неожиданно для себя Джеймс сумел примерить роль, что доселе была ему не только чужда, но по большей мере отвратна.

Фрея стала избегать Рейчел, пыл которой немного утих. Девушка избегала её в ответ, а потому у обоих не выпадало возможности пересекаться даже ненарочно. Алисса металась между ними, хоть и большую часть времени была занята подготовкой речи. Фрея пропускала её слова мимо, когда Рейчел намеренно не слушала, надев на лицо маску обиженной неуступчивости, что Алисса пыталась игнорировать. Отношения между подругами стали странными, но все были слишком заняты, чтобы это замечать.

Теперь, когда Рейчел со Спенсом ненадолго уехали из города, чтобы посетить похороны Марты, градус напряжения спал. Фрея стала заметно мягче. В движениях пропала прежняя скованность, она стала больше, чем прежде, говорить, что свидетельствовало об улучшении состояния. Джеймс был нетерпелив в ожидании встретить её прежнюю. Пусть она бы оставалась ворчливой, предельно осторожной во всем и, как всегда, ранимой, но живой. Ему не хватало её улыбки, блеска в глаза, но намного больше, голоса, сорванного в протяжном неистомом крике.

Фрея считала лишним признаваться Джеймсу в том, что продолжала чувствовать на плечах груз вины, невзирая на все его возражения. В глубине души понимала, что не могла предотвратить или предугадать смерть девушки, но чужая нелепая случайность выдавалась ей чудовищной ошибкой, совершенной как будто бы ею самой. Она чувствовала себя соучастницей преступления, когда единственным её промахом было то, что её во время его совершения не было на нужном месте. Фрея должна была сыграть роль жертвы, когда её невольно забрала Марта.

Наверное, если бы убитой оказалась Фрея, вряд ли девушка испытывала бы по отношению к ней хоть долю жалости. Её смерть ни капли не огорчила бы Марту, не оставила бы даже неприятного осадка, оказавшись пределом жестоких желаний. По большей мере, гибель Фреи заставила бы её даже вздохнуть с облегчением и заполучить, в конце концов, того, что не могло принадлежать ей. Злорадство стало бы самой большой данью, что Марта могла отдать бывшей конкурентке, но в нем не было бы духа совести, который теперь повсюду попятам преследовал Фрею.

Наибольшую жалость она испытывала к молодости девушки. Марта была ненамного старше неё, они вместе стояли над пропастью юности, и исключительно по вине случая и дурацкой ошибки именно она упала в объятия вечности. Теперь она продолжала жить лишь на снимках и в памяти, где всегда оставалась молодой и красивой. Ей прощалась дерзость, высокомерие и разбалованность, сами собой забывались грубость, лицемерие и подлость, пропадали в небытие все недостатки и ошибки. Теперь её нельзя было ненавидеть. Кто это делал раньше, тому было самое время забыть, вычеркнуть имя девушки из своего списка и позволить памяти отпустить её. Кто же любил Марту, должен был любить её вечно, если только эта любовь в один день не превратилась бы в звездную пыль забвения.

Фрее выдавалось несправедливым, что кто-то должен был умирать так рано, будь это она сама или же Марта. В этом было что-то неправильное, чего, как ей казалось, можно было избежать, игнорируя обстоятельства. Фрея отказывалась понимать, что перестав во что-то верить, это что-то не переставало существовать. Умирали не только старики, но и младенцы, дети и молодые люди, вроде неё. Никто не в силах расчитать время своей жизни, если только не прекратит её намеренно. Она могла умереть в любую минуту, в точности, как и Джеймс, как Алисса и Дункан или Рейчел и Спенсер. Даже самый сильный дух не мог изменить хрупкости тела, в котором был уязвлен.

Невзирая на продолжительное молчание, голос разума на самом деле молчал. По большей мере, она не думала о случившемся, а пропускала его через себя. Всё возвращалось не в мыслях, а в чувствах, в которых Фрея тонула, как беспомощный котенок. И она тщетно пыталась выбраться из серого тумана, в котором потерялась, в силах рассмотреть сквозь густую пелену лишь знакомые очертания Джеймса. Только в нем была доля обезбаливающего облегчения, только он был единственным спасением.

— Я чувствую тебя, — сонно промычала, не открывая глаз. Она не могла его не чувствовать, когда прижималась так запредельно близко, что почти полностью лежала сверху. Когда её нога спустилась вниз по его, Джеймс почувствовал пульсацию, выбрасывающую в кровь электрический заряд, от которого тело охватывала приятная дрожь. Фрея намеревалась убрать и руку, чтобы перевернуться в очередной раз на другую сторону, но он задержал её, ухватившись за тонкое запястье. — Джеймс, я не уверена, что… — она приоткрыла один глаз и посмотрела на него сквозь сонную пелену.

— Всё нормально, — он бегло поцеловал её в щеку, прежде чем отпустить. Фрея же теперь застыла на месте. Потерла второй глаз, чтобы уставиться на него в оба и наблюдать, как он поднялся с места и перелез через неё. — Уже почти вечер. Ты проспала на час больше обычного.

Джеймс отвернулся, чтобы закрыть глаза и подумать о чем-то, что могло бы отвлечь его и снизить напряжение. Неторопясь надел брюки, набросил на плечи рубашку, когда Фрея продолжала лежать в постели, борясь со сном. Она плохо спала по ночам, оставаясь с Алиссой в одной комнате наедине, когда в объятиях Джеймса легко проваливалась в сон. Это было странно, но Фрея ничего не могла с собой сделать. Здесь её постоянно клонило в дремоту, когда в собственной комнате на неё нападала бессоница, справиться с которой она решительно не могла, поскольку даже не знала, как стоило пытаться.

— Думаю, тебе стоило поехать, — тихо произнесла вдруг. Фрея продолжала лежать, подмяв под себя подушку, и рассматривала спину парня, который быстрыми движениями застегивал пуговицы. Он посмотрел на неё лишь украдкой, поймав в выражении лица привычную холодную сосредоточенность и серьезность. — Тебе нужно было поехать на похороны.

— Ты ведь не хотела ехать со мной, — хмыкнул в ответ. Поддев пальцами платье, аккуратно сложенное на спинке стула, положил рядом с Фреей, намекая, чтобы и она следом за ним одевалась.