Назови меня по имени

Если даже в этом случае соискатель попадал впросак, всё равно тревожиться за его будущее не стоило, ведь имелись иные способы помочь. Так, за спиной везунчика в течение нескольких минут появлялся один из членов комиссии. Он заглядывал в листочек, лежащий на столе, наклонялся и что-то шептал поступающему на ухо.

Все Алькины соседи по волшебной комнате, впрочем, как и она сама, прошли вступительные испытания с высокими баллами и стали первокурсниками.

Чтобы обеспечить попадание своего отпрыска в такую аудиторию, родители абитуриентов были готовы на многое. Однажды бывший председатель комиссии получил в подарок ни много ни мало огромную комнату в коммунальной квартире, принадлежавшую к старому фонду. Когда про взятку узнал ректор института, начальника сместили, на его место поставили секретаря. Соответственно, зам секретаря тоже поднялся на одну ступеньку, а освободившуюся во время сложных ротаций должность предложили профессору Иртышову. Люди продолжали идти к членам комиссии с пакетами, свёртками, конвертами – и отец учился вести себя так, чтобы руководство института не оставалось в накладе.

Алла поступила, настала очередь Маши. В дом снова пригласили Линнея. Маша послушно учила всё, что ей задавал репетитор, и, хотя большого интереса к биологии никогда не испытывала, старик пребывал в полном восторге от её способностей. Увы, саму Машу эти похвалы вовсе не радовали.

Когда Маша пыталась представить себя в халате, с фонендоскопом или – ещё хуже – со скальпелем в руках, её накрывала такая тягучая, серая тоска, что хотелось поскорее забыть этот мираж, разогнать его, так, как разгоняют дым или тучу мошкары.

«Поступит, непременно поступит, руку на отсечение даю!» – говорил Линней. Да Маша и сама видела, что экзамены в медицинском её не пугают, а темы, которые они проходят с репетиторами, даются ей без особого труда.

Нужно было видеть лицо профессора Иртышова, когда Маша зашла в его кабинет и сказала, что уже сдала все нужные предметы и с сегодняшнего дня зачислена в институт. Но поступила она не в медицинский, а в Педагогический имени Герцена, на исторический факультет. Выбор она сделала в последний момент, а копии документов подала тайком от сестры и родителей.

Отец, услышав сообщение дочери, весь как-то потерялся, заморгал, руки его в течение нескольких секунд не могли найти опоры. Наконец он облокотился ладонями о столешницу, но тут же опомнился, поправил воротничок, сел в кресло. В кабинете повисло молчание. Маша тоже не знала, что ей нужно теперь говорить.

– Дочка, – сказал отец, прерывая напряжённую тишину, – что же ты до сих пор молчала? Если бы я знал, что ты не хочешь быть врачом…

Он с каким-то особенным вниманием вглядывался теперь в её лицо, словно пытаясь обнаружить в нём то новое, что прежде не заметил, проглядел. Но Маша была такой же, как и раньше, – только, может быть, чуточку бледнее.

– Ну, мать – это понятно. – Папа смотрел на неё, а беседовал сам с собой. – Понятно, почему ты ничего не сказала матери. Но мне-то? Мне ты могла сказать всё! И я бы понял, дочка!

Папа был обескуражен настолько, что Маше даже стало его жалко. Но она не умела объяснить ни отцу, ни себе самой, что сподвигло её так резко изменить курс. Одно она могла сказать точно: представляя своё взрослое будущее, она не видела себя учительницей точно так же, как не представляла в роли врача. Преподавать детям историю и целые дни проводить в школе, которую она с таким облегчением наконец-то окончила, – нет, Маша никогда не мечтала ни о чём подобном. И всё-таки поступила в Педагогический.

Много лет спустя она, как и её отец когда-то, спрашивала сама себя: почему? Возможно, всё объяснялось очень просто.

К моменту поступления у Маши уже имелся молодой человек, состоятельный и перспективный. О своих далеко идущих планах он объявил Маше на первом же свидании. И, хотя предложение его тогда ещё принято не было, Маша отлично представляла себе, что, будучи его женой, она бы могла позволить себе вообще не работать. Получение высшего образования она воспринимала как ещё один необходимый этап, который внучке академика Иртышова нужно было преодолеть и забыть, но параллельно всё-таки попытаться извлечь из учёбы хоть что-то, что может принести радость и удовольствие. В медицине никакой радости Маша найти не могла и решение приняла почти наугад.

Машиного жениха звали Андрей Заряднов, и тогда невозможно было предположить, что он окажется совсем не тем человеком, рядом с которым было бы возможно Машино счастье.

Глава 4

Она ехала по трассе уже часа полтора или два, когда, метров за триста от указателя населённого пункта «Ложки», словно из-под земли появился серый с синей полосой автомобиль дорожной патрульной службы.

Свет фар выхватил высокую фигуру гаишника в зелёном жилете кислотного оттенка, надетом поверх комбинезона. Полосатый жезл указал Маше на обочину. Маша вдавила педаль тормоза в пол и вырулила за белую границу по правому краю дороги.

В зеркало заднего вида она наблюдала, как к её «тойоте» неспешно приближался мужчина в капюшоне. Он втягивал голову в плечи, словно только что вышел из тепла на холод и чувствовал себя неуютно.

– Инспектор Рыбкин, – представился патрульный. – Документы, пожалуйста.

Маша открыла сумочку, достала из неё права и свидетельство о регистрации.

– Мария Александровна? – задал гаишник обычный вопрос. – Машина ваша?

– Автомобиль принадлежит отцу. – Маша протянула инспектору маленький бумажный прямоугольник. – Езжу по доверенности.

Мужчина наклонился к водительскому окну.

– Знак видели? Дорожные работы, сорок километров в час.

Маша всё видела, но понадеялась на авось.

– А вы ехали?..

– Девяносто.

– К сожалению, больше. – Он показал Маше ручной радар с электронным табло. – Вот ваша скорость.

На сером фоне высветились цифры: 127.

– Пойдёмте, – сказал мужчина в форме. – Будем составлять протокол.

Она сидела в салоне патрульного автомобиля и понимала, что влипла. За превышение скорости более чем в три раза ей светило изъятие прав, тут уж почти без вариантов. Из динамиков громко, на разные голоса, разговаривала рация, но инспектор, закрыв за собой дверь, тут же подкрутил тумблер на панели приборов – и в маленьком пространстве установилась тишина. Было очень тепло, почти жарко; Маша помнила, как мужчина горбился на ветру – значит, до этого он в самом деле долгое время сидел в салоне, грелся.

Инспектор оказался мужчиной молодым, может быть, даже Машиным ровесником. Добродушное, очень симпатичное лицо. Словно из старого советского фильма, подумала Маша. Открытый взгляд, чуть полноватые губы, мягкая, но отчётливая линия подбородка. Было непонятно, что человек с такой внешностью делает в дорожной полиции; он вполне мог бы работать прорабом на стройке, или начальником цеха на заводе, или… учителем математики. Дети любят такие лица, потому что они внушают доверие. Хотя о каком доверии сейчас могла идти речь?

Инспектор бросил шапку на переднюю панель; Маша теперь могла рассмотреть его высокий лоб. Тёмные волосы мужчина убирал назад, но одна прядь постоянно падала ему на глаза.

– Куда мчались-то?

– В Петербург, за сыном.

Маша нервничала, поправляла серый платок на шее, снимала и снова надевала на палец левой руки тонкое серебряное колечко.

– А сыну сколько?

– Тринадцать.

Мужчина присвистнул.

– Тринадцать? – Он с интересом посмотрел на Машу. – А вам самой сколько? Ах да! Простите.