Ненавистная любовь и любимая служба в XIX веке

— Хм, — усомнился его прямой начальник Бенкендорф. Но подумав, признал: — государь может вполне согласиться. Ведь, при всем при том, вы все же его поданный! А государь это всегда высоко оценивает.

— Спасите меня и от смерти, — вдруг рухнул на колени душегуб, — век буду за вас Богородицу молить.

Сотрудники переглянулись.

— Нет, — отказался князь Долгорукий от такой сомнительной чести, — молить за нас Богородицу не стоит — очень сомнительно, что ответит. А вот рассказать о своих гнусных грабежах и кровавых убийствах очень даже надо. И нам, и народу публично.

— Все как есть доскажу, ваше сиятельство, — поклялся Савин. Попытался было перекрестится на иконы красного угла, но, конечно же, не нашел. Все-таки допросная — это не церковь, здесь не Богу молятся.

Тогда перекрестился на Елену Федоровну, сочтя ее определенным эрзацем Богородицы, и смутив ее до предела, а злодеев допрашивают и даже бьют для вразумления.

— Я вижу, здесь две проблемы, — обратил внимание князь Долгорукий окружающих и особенно трактирщика, — первое, как вас спасти от мучительной смерти. И я так и не услышал от преступника его желания избавиться от сожжения на костре. Вам действительно все равно, как умирать?

И второе после первого — как вообще избавиться от статей УК Российской Империи, дарующих смерть. Нуте — с?

— Что мне надо делать? — взмолился запутанный Савин. Если бы ему говорили только о мучительной смерти, то он, возложа молитву на Господа Бога, сжав зубы, молчал бы и ждал этого костра. Но этот странный господин, который так легко говорит от имени его императорского величества, даже не намекает, а прямо говорит о возможности спастись от костра, а то и от смерти.

— Для тебя — каяться и чистосердечно во всем признаться, — обратил к нему острый взгляд Константин Николаевич, — а нам — получив признание, соединить его в логическую картину преступления. И с этим пойти к императору. А там… Его императорское величество бывает добр. По крайней мере, есть некоторый шанс.

— Спрашивайте меня, милостивые господа! — вскричал еще недавно упрямо молчавший преступник.

— М-гм, — удивленно покряхтел Бенкендорф, обратился к находившемуся здесь чиновнику жандармского управления: — Алексей Григорьевич, будьте любезны, ведите допрос.

Князь, немного послушав Савина — а преступник пел, как соловей, — негромко отпросился у шефа жандармов, предложив, как положено, руку своей будущей жене.

Елена Федоровна помедлила, разрываясь между желанием остаться в камере и послушать откровения трактирщика и пойти в след за любимым. Наконец, любовь пересилила. Она решительно взялась за руку Константина Николаевича

— А почему ты ушел из этой камеры? — спросила его Елена Федоровна уже в коридоре, — боишься, что его показания не совпадут с твоими предположениями?

— Нет, милая, — улыбнулся князь официально, — преступник — убийца, он будет каяться и подробно рассказывать как, когда и каким образом он убивал невинных женщин, детей или стариков. С кровью, мясом и кишками. Ты хочешь это слышать?

Вначале девушка пыталась возразить и даже натянула соответствующую мину, но по мере слов Константина Николаевича она передумала.

— Ты такой логичный, — прошептала она, — вот за это я тебя очень люблю. А еще, милый…

По коридору прошел местный служащий в мундире жандармского унтер-офицера, и она замолчала. Хоть и низший чин, а неловко, но потом продолжила: — еще ты такой щедрый и хороший. Что ты хочешь, чтобы мы завтра еще делали помимо свадьбы?

Попаданец решил про себя по-мужски, то есть цинично и даже по-хамски, что его благоверная, амурно накручивая себя, заодно горячит и его. А ведь была, казалось бы, такая скромница. С другой стороны, девушка тоже человек, и ему тоже нравится заниматься любовью. Гораздо хуже, между прочим, если бы она была совсем фригидна, как сосновая колода. Ну, или еловая.

Что же недавнего будущего, то князь даже не думал, он твердо знал — завтра или послезавтра они обязательно едут в Москву. Ведь единственный сын женится, надо обязательно познакомить с родителями. А потом, они будут бурно, пусть и не счастливо, жить в Санкт-Петербурге. В принципе, это спокойный, даже дремотный XIX век!

Они поехали домой, пока еще в старый дом рода Савельевых. Уже завтра они поедут в новый, подаренный императором дом, большой и красивый, как и положено подарку августейшего повелителя, там у них будет их первая совместная ночь, ночь молодоженов с теми атрибутами и событиями, как и положено. Константин Николаевич, хоть и не любил свою будущую жену, но, как и обычный мужчина, «ночь любви» страстно желал.

Елена Федоровна, судя по быстрым взглядам на скорого суженого и стыдливому румянцу, постоянно думала о том же. Живой же человек, тоже хочет не просто жить, но и любить.

Ну, а пока приходилось не только мечтать, но и стараться об улучшении текущего и будущего бытия. Перво-наперво необходимо было как-то увеличить число семейных крепостных (купить, обменять, как-то получить у родителей). М-да, в Санкт-Петербурге возможности у князей Долгоруких были откровенно мизерные.

Невеста хотя им имела крохотное поместье, но с таким же крохотным количеством крестьян. Всего пять семейств из семнадцати ревизских душ. С женским полом, правда, было уже больше, всего тридцать шесть! Однако брать рабочие руки из любой пяти крестьянских семей было нельзя. И без того они едва кормились сами и платили оброк (барщину Елена Федоровна не вводила, понимала, что не женское это дело).

Константин Николаевич, входя, так сказать, в мужские обязанности, пока только посмотрел на это так сказать поместье. Оно его не впечатлило, показав самые дурные стороны. Держать такое маленькое поместье было никак нельзя. Либо вообще ликвидировать, либо увеличивать.

Надеяться же на государство было нельзя. Уже второй император государственных крестьян в крепость не давал, ограничиваясь «арендой», то есть денежной рентой на определенное количество лет. Князь Долгорукий, кстати, тоже имел две аренды за хорошую розыскную работу. Легкие деньги, но крестьян это не давало.

А вот презренный металл, эти гребенные деньги у князя были. Все-таки постоянно находится на глазах императора и получать августейшие благоволения, оставаясь без денег, это было смешно!

Единственно, что сдерживало попаданца — это то, что в столице стоимость крепостных было одной из самых высоких. Написал батюшке. Мол, дорогой папА, по повелению государя наконец-то женюсь и нуждаюсь в крепостных для поддержания в хорошем состоянии дома и вообще держать семью в приличном положении семьи. Сколько у вас стоят крепостные, скажем домашние служанки, комнатные мальчики, мужики по хозяйству, кухарки и протчие?

Написал он и о своих финансовых возможностях. Много получал Константин Николаевич, очень много, отцу и не снилось столько. Он ведь, если и не считать звонкого княжеского титула и громкой фамилии, был где-то чуть выше чиновничьей середины причем в провинции. Да Москва была в XIX век провинциальная глушь, вот так-то! Ну и уровень жалованья чиновников был соответственным. Николай Анатольевич, конечно, не бедствовал, но деньгами кидаться не мог.

Ответное письмо он отправил быстро, оно пришло где-то дней через десять. Сына поздравили с венчанием, понадеялись, что молодые обязательно приедут в Москву. Что же касается покупки крепостных, то в Москве, как и во всей России стоимость на них постоянно росла. Хотя, судя по показанным ценам, они все же стоили меньше, чем в Санкт-Петербурге. А самое главное, на что молодой князь Долгорукий в тайне надеялся, отец, опираясь еще на старинные связи, нашел продажу крепостных подешевле.