Необратимость

– Не извиняйся.

– Я… не боролась… достаточно сильно.
– Еще больше рыданий, еще больше отчаянных объятий.
– Ты была жива… все это время.

– Ты не знала.

– Я должна была.
– Еще одно крепкое объятие.
– Иногда по утрам я просыпалась, веря, что ты все еще жива, потерялась и ждешь, когда мы тебя найдем, и чувство вины терзало меня. Давило на меня, опустошало тело и душу. А потом я засыпала ночью, думая, что ты паришь где-то среди звезд и смотришь на меня сверху. Умиротворенная.

Забавно, что у всех были разные точки зрения. Джаспер думал, что я умерла. Мама была уверена, что я жива. Эллисон мучилась от неопределенности, разрываясь надвое.

Потеря - это так субъективно.

А исчезновения - это особый вид потери. Ни завершения, ни ответов. Просто зияющая дыра неизвестности и душевной боли.

Со смертью проще. Смерть осязаема.

А исчезновения - это просто трагедия, нити которой вечно болтаются в недосягаемости.

Я не могу представить, как это было для каждого из них. Подернутыми дымкой глазами я смотрю, как Эллисон садится, примостившись на краю моего матраса. Ее обычно загорелая кожа приобрела землистый оттенок. В ней нет жизни. Я хочу вернуть румянец ее щекам.

– Расскажи мне, что я упустила, - прошу я, потянувшись к ее руке.

Ее глаза закрываются, она сглатывает.

– Так много. Все.

– Ты рассталась с Эриком?

Эрик был тем мужчиной, с которым она встречалась, когда меня похитили. Они были в ссоре после, казалось бы, провального отпуска в Белизе. Я до сих пор помню наши игривые текстовые сообщения той ночью. Наш последний разговор.

Эллисон заправляет свои тонкие рыжеватые волосы за уши и качает головой.

– Да. Все было кончено, как только мы приземлились в аэропорту. Я порвала с ним на выдаче багажа.

– Какая ирония.

Она выдавливает из себя легкий смешок.

– Да.
– Она отводит взгляд и поджимает губы.
– Твоя мама была для меня опорой. Она - частичка тебя… прекрасная частичка. Она взяла меня под свое крыло, и мы горевали вместе. Я нашла в этом утешение.

– Я рада, - мягко говорю я.
– Я рада, что вы поддерживали друг друга.

– Ты какое-то время поживешь у своей матери, пока не встанешь на ноги?
– Она смотрит на меня широко раскрытыми блестящими глазами.

Я хмурюсь.

– О… ну, я планировала вернуться в свой дом.

Она кивает.

– Верно… верно, конечно. Это хороший план.

Меня пронзает болезненная мысль.

– Мои вещи все еще там? Моя одежда? Личные вещи?
– Я не задумывалась о том, что Джаспер мог их пожертвовать. Продать или выбросить. Он думал, что я умерла, так что я не стала бы на него обижаться. И все же у меня сводит живот при этой мысли.
– Ничего страшного, если так. Я могу начать все сначала.

– Нет, нет, он этого не делал.
– Ее рука крепко сжимает мои пальцы.
– Все хранится на складе. Твоя мама не позволила ему ни от чего избавиться. Но… - Она осекается, прикусывая губу.
– Это было больно для него. Жить в этом доме одному, окруженному воспоминаниями о тебе, твоей магией, проникшей во все комнаты. Это было… слишком. Надеюсь, ты понимаешь.

Мое горло сжимается.

– Я понимаю. Мы все можем начать сначала.
– Я грустно улыбаюсь.
– Вместе.

На ее красивом лице отражается боль. Острая, физическая боль.

– Вместе, - шепчет она в ответ.

Следующий час мы проводим, наверстывая упущенное, начиная все сначала, рассказывая истории и превращая концовки в новые начинания. На мгновение кажется, что все как в старые добрые времена. Смех прорывается наружу. Слезы радости и заливистый смех. Она рассказывает мне о трех щенках, которых она усыновила, - трио Пеппер, Джек и Чиз. Я пролистываю снимки на ее телефоне, и ее искренняя улыбка наполняется жизнью. Это трогает.

Это то, чего мне не хватало.

Это то, чего я жаждала.

И теперь у меня есть второй шанс.

Наконец-то пришло время жить той жизнью, о которой я мечтала на протяжении двух мучительных лет.

ГЛАВА 31

На четвертый день после освобождения меня будит поток золотистого света.

– Господи, сделай так, чтобы это прекратилось.

– Доброе утро, солнце.
– Жалюзи поднимаются до конца, проникая сквозь мои веки, как огонь.

– Твою мать… - Я вытаскиваю из-под головы подушку и бросаю ее в направлении голоса. Девять недель и три дня, проведенные в камере без окон, заставили меня по-новому оценить солнечный свет, но…

– Я тоже рада тебя видеть, Люк. Бодрый, как всегда.

Сестра Ребекка вызывает у меня значительно меньше энтузиазма.

– Солнце только взошло, а я чувствую себя так, будто попал под поезд, - ворчу я.
– Моя бодрость впала в спячку. Навсегда.

– М-м-м… - Она отходит от жалюзи и подходит к кровати, поправляя трубку, подсоединенную к моей руке. Пусть моя новая мучительница носит розовый халат и улыбается, но, клянусь, ей тоже нравится заставлять меня страдать.
– Как мы себя чувствуем сегодня?

– Мы чувствуем себя так, словно оказались заперты в крошечной комнате с навязчивым человеком, который не хочет оставлять нас в покое… - Почему это кажется знакомым?– Неважно. Я собираюсь снова заснуть.
– Я переворачиваюсь на бок - заметьте, я пытаюсь, - но после того, как у меня получается достойная награды пародия на черепаху, завалившуюся на спину, я лежу и ругаюсь.

Моя медсестра стоит надо мной, на ее лице нет сочувствия.

– Когда закончишь пытаться разорвать швы, выпей это. Она кивает на лошадиную дозу таблеток, лежащих рядом с тарелкой яичницы и фруктами на прикроватном подносе.

– И съешь свой завтрак.

После того, как я более шестидесяти дней подряд питался подобными завтраками, доставленными людоедом, я не хочу больше видеть яичницу до самой смерти. Я не делаю из этого секрета.

– Ты садистка, Ребекка.

– А вы - лучик солнца, мистер Таннер.
– Подняв кровать в сидячее положение, она устремляется к выходу, одарив вошедшего многострадальной гримасой. Но она быстро превращается в милую улыбку, когда он приветствует ее, демонстрируя свои ямочки на щеках.

Она даже не догадывается, что причиной ее учащенного сердцебиения является настоящий мистер Таннер.

Я закатываю глаза.

– Твое природное обаяние тошнотворно.

– Наверное, это не лучшая идея - заставлять медсестер ненавидеть тебя.
– Таннер останавливается возле моей кровати с кожаным портфелем в руке.
– Просто говорю.

– Технически, медсестры ненавидят тебя.
– Я ухмыляюсь, демонстрируя зубы.
– А эта– просто чудовище, не дай ей себя обмануть.