Нора Робертс. "Рожденная в грехе"

Она открыла глаза. Взгляд ее блуждал, но вынужденно замер, сфокусировавшись на его лице.

– Я люблю тебя, - он произнес это жестко, сурово впиваясь в нее глазами.
– Слышишь?

– Да, - она вцепилась ему в волосы.
– Да.

Мгновением позже она издала неистовый, торжествующий вопль, - так жестко и глубоко он вошел в нее. Оргазм прокатился по ней огненной лавой, и она лишь бессильно дрожала. Когда же снова закрыла глаза, он принялся терзать ее рот, продолжая неустанно проникать в нее.

В беспамятстве она словила его ритм, и теперь ее попросту штормило, - оставалось безвольно покориться вызванному ими же урагану. Казалось, она слышит раскаты грома и видит, как свирепые молнии раскорячились по всему небу. Тело ее взрывалось, разбивалось вдребезги и наконец, превратилось в безвольно полыхающую тряпку.

Руки будто лишились костей и упали с его спины. Она слышала, как он огласил ее имя, как ускорил толчки по спирали, содрогнулся всем телом и обмяк, повалившись на нее.

Пока унималась дрожь, зарылся лицом в ее волосы. Ее тоже трясло, но то было лишь следствием хорошего секса. Он бы с удовольствием погладил, успокоил ее, но не мог сейчас даже шевельнуться.

– Я вызволю тебя через минутку, - прошептал он.

– Только попробуй.

Он улыбнулся и завозился в ее волосах.
– Так хотя бы я могу тебя согреть.

– Не думаю, что когда-либо смогу теперь замерзнуть, - мурлыча от удовольствия, она обвила его руками.
– Сейчас ты лопнешь от гордыни, но я все равно скажу. Так хорошо мне не было ни с кем и никогда.

Не гордыня, но радость обуяла его.
– До тебя у меня никого не было.

Она лишь крепче обняла его и рассмеялась.
– Ты слишком виртуозен в этом, Мерфи. Я представляю, сколько женщин...

– То были всего лишь тренировки, - не дал он ей договорить и с усилием приподнялся на локте, чтобы взглянуть ей в лицо. Видя, как она сияет, хмыкнул.
– Ну, впрочем, пару раз, может, и было приятно.

– Напомни мне потом, чтобы я тебя стукнула, - она засмеялась, когда он покатился с ней в обнимку по одеялу на самый край. Уютно вжавшись ему в грудь, проведя пальцем по его мышцам, от бицепсов к грудной клетке, с улыбкой проговорила:

– Непременно надо будет тебя нарисовать. Хотя обнаженные натуры в последний раз я рисовала в художественной школе...

– Милая, когда я буду обнажен, тебе будет точно не до кистей.

Она ехидно усмехнулась.
– Верно, - прильнула к нему губами и на мгновение, вкусив удовольствие, забылась вновь. Вздохнула, уронила голову ему на грудь.
– Никогда не занималась любовью под открытым небом.

– Ты шутишь.

Она приподняла голову вновь, отрешенно произнесла:

– В моем окружении это порицается.

Она озябла, и он потянулся за вторым одеялом.
– Значит, эта ночь полна первооткрытий для тебя. Первое сейли, - он накинул одеяло на нее, тщательно подоткнув и убедившись, что теперь она укрыта как следует.
– Первый вальс.

– Это все из-за вальса. Нет, не совсем, - она качнула головой, затем переместилась поудобнее и охватила ладонями его лицо.
– Вальс меня соблазнил, да. Но лишь когда ты запел, я изумилась, как и почему могла тебе отказать.

– Придется взять на заметку и петь тебе почаще, - он поднял руку и обхватил ее за шею.
– Прелестная зеленоглазая Шаннон, любовь всей моей жизни. Иди же, поцелуй меня.

Когда небо на востоке стало розоветь, он нехотя пробудил ее от легкого забытья. Она так сладко дремала, так блестели, покоясь на щеках, ее ресницы. Жаль, что на рассвете не будет времени любить ее еще. Семья, а с нею будничные дела, ожидали его.

– Шаннон, - нежно погладил ее по щеке и поцеловал.
– Милая, уже почти утро. Звезды догорают.

Она шевельнулась, хныкнула во сне и крепче прижалась к его руке.

– Почему ты не останешься? Почему? Разве можно было возвращаться, только затем, чтобы снова покинуть меня?

– Тсс, - он притянул ее ближе к себе, припал губами к ее бровям.
– Я здесь. Здесь. Это просто сон.

– Если бы ты и впрямь любил меня, ты бы не уехал.

– Но я люблю тебя. Открой же глаза. Ты бредишь.

Она послушалась его голоса и открыла глаза, как он велел. Минуту блуждала меж двух миров, каждый из которых мнился знакомым и достоверным.

Рассвет, уже почти рассвет, в полудреме осознала она. А еще пахнет весной. Расступается мгла, и уже отчетливо видны серые, холодные камни вокруг. Руки любимого крепко обнимают ее.

– Твой конь, - она принялась озираться по сторонам. Она ведь только что слыхала, как звенят вплетенные в его уздечку бубенцы, как нетерпеливо бьет он копытом, снаряженный в дорогу.

– Они еще в конюшне, - Мерфи крепко охватил ее подбородок и снова повернул ее лицо к себе.
– А где ты?

– Я...
– она моргнула и наконец, очнулась совсем.
– Мерфи?

Он внимательно посмотрел ей в лицо, в его сощуренных глазах мелькнула горечь.
– Ты помнишь, что там произошло? Что я совершил, почему потерял тебя?

Она мотнула головой. Отчаяние и страх улетучивались.
– Я спала, думаю, вот и все.

– Скажи, что я сделал.

Но она уткнулась ему лицом в плечо, найдя в нем спасительное тепло и поддержку.
– Это просто сон, - упрямилась она.
– Уже утро?

Он хотел было допытаться, но сдался.
– Да, почти. Я должен увести тебя в гостиницу.

– Так быстро.

– Я бы повернул солнце вспять, но не могу, - крепко обнял ее еще раз и встал, чтобы взять одежду.

Свернувшись под одеялом, Шаннон проводила его глазами и ощутила, как волна сладострастия накатывает вновь. Она села, одеяло сползло вниз, к бедрам.
– Мерфи?
– Он обернулся, и она отметила не без удовольствия, как помутнел его взгляд.
– Люби меня сейчас.

– Это лучшее, чем бы я хотел заняться, но в доме сейчас вся семья, и никто не знает, когда хоть один из них...
– он осекся, когда она поднялась в полный рост, стройная и прекрасная в своей наготе. Одежда выпала у него из рук, она двинулась к нему.
– Люби меня, - повторила она и обвила руками его шею.
– Быстро и безжалостно. Как было в последний раз.

В ней таилась ведьма. Он знал это с той минуты, когда впервые увидел ее. Теперь ее чары расцвели и нагло, вызывающе сквозили в глазах. Хоть и засипела она, когда, ухватив за волосы, он откинул ей голову назад, взгляд не поколебался.