Нулевой потенциал

Глаза заплыли и почти не открывались. Били меня мало, больше магией потчевали. От ментальных зачисток я уже почти не соображал. Голова ныла постоянно, мерзко, тупо, от бровей до темечка. Боль вгрызалась с новой силой даже при попытке скосить взгляд. Поворот головы, казалось, меня убьёт.

О том, что мои родители казнены, я узнал на первом же допросе. И не только они. Слуги близкие, которых в имении изловили. Все до единого. По обвинению в измене.

Обыск проводили при мне, но я, отсутствовавший в родном доме восемь лет, ничем помочь не мог. Уезжал я отсюда десятилеткой, пацаном сопливым. Если у родителей и имелись какие тайники, мне о том было неведомо.

Радостью голоса сыскарей наполнились в сокровищнице, едва они обнаружили шестерню, небрежно покоившуюся на бархатной подушке.

— Откуда она у ваших родителей, Матвей Павлович?

— Понятия не имею, — честно пожал плечами я. — Должно быть, папенька купил на аукционе. Маменька моя всегда была охоча до безделушек. Её, наверное, порадовать хотел.

— Не притворяйтесь, Матвей Павлович! Это та самая шестерня, которая пропала из крепости вокруг столицы?

— Я не знаю, господа. По мне так обычная безделушка.

Смешки.

Я пожал плечами. Я не умею чувствовать магию. Не с моим потенциалом.

— Зачем вас укрыли в Кроховском имении?

— Так я ж ни к чему не пригоден. Магия по нулям. Учить меня было нечему. Отец готовил поступать в воинское училище. Честной простой службой послужить Государю, коли магией не одарён. Как раз к осени я должен был в столицу вернуться. Тренировался покуда. Тело закалял.

Вновь смешки. И затяжные допросы с мучительным взламыванием сознания. Я понимал, что обвинение против меня выдвинуто весомое. Но и вправду не имел никакого понятия о делах родителей. Мне нечего было ответить, кроме как «не знаю».

Мочалили меня почти месяц. А я весь месяц думал о шестерне. Что-то в ней было такое, притягательное. Родное и близкое. Хотелось взять её в руки и держать при себе. Возможно, память о родителях взыграла?

Скорбеть я не успевал. Тяжело горевать, когда сам едва живой от постоянных магических атак. Это маги умеют восстанавливаться, а мне-то куда с государевыми людьми тягаться? Оставалось только сжимать зубы и отвечать. Честно, как на духу.

Да и не верил я, что маменька с папенькой могли про Императора недоброе замыслить. В нашей семье служение Отечеству всегда почиталось. Считалось единственным предназначением благородной крови. Государя Императора уважали, отец всегда отзывался о нём в самых благоговейных выражениях.

На очередном допросе я узнал новости. Шестерню попытались украсть. Нападение отбили, но моих мучителей оно изрядно огорчило. Меня расспрашивали теперь о людях отца. Но что я мог рассказать? Из наших людей я знал только Агафью, которая недавно от сердца преставилась. Пожилая была нянюшка моя. Да и я сорванцом ей много крови попортил. Не выдержало сердечко. Да вот Захар, который в приступе безумия убил Полю и меня пытался. Никаких других слуг я близко не знал.

Однажды вызвали меня, позволив умыться и привести себя в порядок. Говорил со мной серьёзный тип. Важный, заносчивый. Одежда гражданская, знаков отличия нет, но я чуял, что не посторонний человек. Начальник. Бросая на меня пронзительные взгляды из-под широких, густых бровей, поведал мне о решении Государя помиловать Охотникова Матвея Павловича и дать шанс выслужиться перед короной. Загладить, так сказать, вину рода.

Требовалось доехать до Приморска, доставить туда Шестерню. А два отряда с подложным грузом направлялись напрямую к опустевшей крепости, чтобы отвлечь внимание. Я же должен был в Приморске зайти к градоправителю и встретиться с Потаповой Анной Михайловной. Вручить ей Шестерню и передать рекомендательные письма. Меня определяли на учебу в самое дальнее, самое плохонькое военное училище. С глаз долой, из сердца вон. Чтобы в столице не мутил воду, значит.

Поначалу всё шло гладко. Ехали поездом, под землёй. Вышли на вокзале, в пятнадцати километрах от Приморска. И там начались странности. Мобиль ожидавший нас, не завёлся. Поломан оказался. Отремонтировать быстро не было возможности, детали только в городе достать можно. Пришлось идти пешком. И на нехитром пятнадцатикилометровом марше я потерял всех пятерых сопровождающих, отправившихся со мной под видом слуг.

Почти у границ города меня начали преследовать. Я побежал, как волк от флажков. И тут дорогу пересекла Гниль. Испугавшись, я заложил крюк, силясь её обогнуть. Заплутал, сбился с дороги и вышел к Приморску со стороны порта только под вечер. Спросил дорогу у прохожего, но выбрал не того человека. Любезные указания завели меня прямиком в портовые склады. Где и зажали меня в тёмном углу двое.

Последним, что я помнил, был острый удар в голову. И горячее, прожигающее подкладку касание шестерни.

А потом наступила тьма.

Я открыл глаза и снова закрыл их. Надо мной полыхало белым перламутром. Тёплая магия обволакивала тело, мягко проникая в каждую пору. И только грудь невыносимо жгло.

— Ань, хватит, — рявкнул я, осознав ситуацию. — Ты чего это удумала? Сюда сейчас не только твари сбегутся, сюда вся Гниль стянется.

— Мне плевать! Ты бы себя видел! Глаза ввалились, кожа натянулась, горишь весь, как чахоточный! Я без тебя всё равно отсюда не выберусь!

Не слушая причитаний, я остервенело сдирал с себя куртку. Грудь пекло так, будто я на углях задремал. Выдравшись из рукавов, я раскрыл тайник, вытряхнул на землю монеты. Шестерня выкатилась последней. АнМихална ахнула.

— Всё-таки, донёс… Матвей, но почему ты не отдал сразу…

Шестерня, раскалившаяся добела, вдруг почернела и рассыпалась прахом.

Глава 8. Прыжок в никуда.

Шестерня, раскалившаяся добела, вдруг почернела и рассыпалась прахом.

— Что ты с ней сделал?! — завизжала Аннушка. — Матвей, это же не дамская безделушка! Это артефакт, Матвей, артефакт! Ты знаешь, как трудно их создать?! А зарядить ещё труднее! Над последней два мага умерли, высосала подчистую! Но она держит города, Матвей, она крепость держит!

— Не визжи. Просил же. Нервы ни к чёрту.

— Я тебя убью. Вот здесь, в Гнили и убью. И пускай сама не выживу. Тварева задница, я тебе поверила!!! А ты… видать, за дело твой род казнили!

Мне до зуда в кулаках захотелось отвесить ей ответную пощёчину. Я ж уже две задолжал. В груди заворочалась острая обжигающая ярость. Но бить женщину не по чести разведчику Пригранья. И дворянину, графу Матвею Павловичу Охотникову, тоже. А я, похоже, теперь он.

— Я ничего не делал с шестернёй, Анна Михайловна.

Слова вырвались чеканно, чуть не по слогам. Аннушка отшатнулась, почуяв сдержанную ярость.

— И, подозреваю, это — не ваша шестерня.

— Но как?.. Она же заряжена… И в сокровищнице лежала у Павла Охотникова…

Я, наконец, сел. Перламутровое сияние давно рассеялось, но магия Аннушки сделала свое дело. Восстановила тело, добавила сил. И выставила приметнейший маяк для всех тварей Гнили. Теперь они со всех ног бегут сюда, где накрыт обильный завтрак из вкусного и питательного мага жизни.