Нулевой потенциал
Шрифт:
— Вернулся! — удовлетворенно пробасил громила с окуляром. — А я тебе говорил, Антип, свой он, наш! Матвей Палыч вернулся!
Я удивлённо оглядывался. К подобному приёму был не готов. Надумал себе страшных тайн, слуг, предавших род… похоже, дела обстояли иначе.
— Пойдёмте, Матвей Палыч, чаю попьём, поговорим. Ничего, что я без титулов? Вы мальцом-то у меня в гараже чуть не ночевали. Я тогда тоже только учился…
Антип повёл меня в дальнюю часть ангара, рассказывая на ходу. Люди расходились по рабочим местам. Я едва успевал улыбаться, кивать, пожимать руки.
— Меня Павел Александрович подобрал
Антип горделиво распахнул передо мной дверь, уже не настаивая на проходе сквозь арку. Я шагнул в залитое неестественным светом помещение, пропитавшееся насквозь запахами технического масла, нагретого железа и едкой химии. Здесь царили чистота и порядок. Что на длинных полках вдоль стены, что на огромном столе с подвижными надстройками.
А в центре стояло громадное нечто, накрытое чехлом.
Кроме нас с Антипом внутри оказались два парня, лет тридцати навскидку. В комбинезонах и кожаных фартуках поверх.
— Прохор, Михаил, — походя представил их Антип и радостно добавил, — мужики, Матвей Палыч нам сейчас представление дал, не хуже Евлалии Степановны. Вернулся, соколик наш! Как ЛяльСтепанна и обещала. Давайте, давайте, расчехляйте!
Механики, вальяжно двинулись расчехлять. Щуплый русый Прохор воодушевленно пожал мне руку. Тяжеловесный и могучий Михаил, заросший тёмной курчавой бородой, лишь уважительно кивнул.
Атмосфера мне всё больше нравилась. Хорошая, правильная, рабочая. Аж тоска по Артели взяла. Мы там тоже достатком и родом не козыряли. Во внимание принимались талант и заслуги.
Втроём механики шустро стащили плотный чехол, и я разинул рот, позабыв закрыть. Да, это был мобиль. Я-то, понятное дело, ничего подобного не видел. Но Матвейка, будь он здесь целиком, а не только остатками памяти, тоже потерял бы дар речи.
Тёмная махина не бликовала в лучах яркого света. Громадная, вытянутая, более всего походившая на каплю, нацеленную ощетинившимся иглами носом в мою сторону.
— Да вы пройдитесь, не стойте, — подбодрил Антип, едва не подпрыгивая от нетерпения. — И вовнутрь пустим!
Я и прошёлся. «Мобиль» представлял собой металлическую каплю метра два с половиной в ширину и шесть, если не больше, в длину. Ряд огромных колёс, тяжёлые бока, узкие оконца. По нижней кромке — иглы, вроде жимедевых.
— Что это, Антип?!
— Гнилемобиль, — заржал тот. — Мы в механике сильны, со словами-то похуже дела обстоят. Ну да придумаем сообща, коли потребуется.
— То есть, на этом вот можно в Гниль?!
— Можно. Пробой,
и тот открывать умеет. Не быстро, правда. Но мы и над этим работаем.— И сколько человек туда влезет?
— В этот — шесть. Тяжёлый, сволочь, надо искать источник магии покрепче. Пока большее, что мы смогли соорудить.
— Так он ещё и на магии? Какой? Его же Гниль выпьет в момент, а дальше и думать страшно…
— Дык вы не думайте, Матвей Палыч, вы проверяйте. На магии смерти, знамо дело. Артефакты ЛяльСтепанна заряжала, над этим полгода потела, прошлый ей за четыре месяца дался.
Так, и артефакты моя «маменька» навострилась заряжать скорее прочих. Тот, что лежал в моём бывшем имении под Ярославлем, я заряжал лет пять. Ну, так он и держал Гниль на порядочном расстоянии до сих пор, судя по карте. Триста лет. Чем не повод для гордости?
А вот по скорости какая-то Ляля меня переплюнула.
— Такая громадина артефакт пережуёт за несколько часов, — усомнился я. — Как её потом из Гнили-то наружу волочь?
— А в этом и состоит базовое открытие. Мобили наземные — они же как ездят?
Я уставился на Антипа, делая вид, что это мне прекрасно известно, и вопрос совершенно риторический. Тот заминки не заметил, с удовольствием севшего на любимого конька специалиста продолжив:
— Магия жизни — она вокруг разлита. Требовалось только понять, как заставить накопитель, артефакт, механики зовут его «ядро», преобразовывать энергию из окружения. Пока мобиль едет — сам себя подзаряжает.
— С жизнью понятно. Но в магию смерти ещё и переработать надо…
— Знамо дело. Так мы с ПалЛяксанычем и дотёмкали, как переработать. А ЛяльСтепанна помогла ядро подобрать. Самолично паучицу угробила, железы достала и экспериментировала. Вы уже в Кроховке были тогда. Умная баба была, ЛяльСтепанна, чтоб её убивцев гролки задрали!
Я ещё раз обошёл по кругу чудо труда механиков, не веря, что оно вообще способно двигаться.
— А к чему такой огромный агрегат в Гнили?
— А как, по-вашему, мы сырьё-то тягаем? На своём горбу много ли унесёшь…
Я недоверчиво окинул взглядом «гнилемобиль». Он сверкал новизной и чистотой. Из ребристых колёс в жизни всю почву не вычистишь.
— Хочешь сказать, он в Гнили был?..
— Это-то? Нет. Пока не запускали. Пилота нет второго. А прошлые образцы уже годков пять как бегают.
Онемев от изумления, я уставился на Антипа. Почему у них тогда Гниль-то бесчинствует? Эх, коли бы нам в Артель такое чудо…
— Прошлые поменьше. На четырёх человек. И грузоподъёмность ниже. Но там одного пилота хватало. Этому красавчику два надобно. Да и пять человек прикрыть — одному непосильно, Матвей Палыч.
— А четверых — посильно?
— Троих. Четвёртый пилот. Да. ЛяльСтепанна бусинки давала экипажу. Защищали.
Я прикинул, мог ли ошибиться с противоядием так, чтобы оно дало побочный эффект в виде галлюцинаций. Нет, вряд ли. Но за реальность принять происходящее у меня не получалось.
— Матвей Палыч, а вы, что, правда ничегошеньки не помните? — вдруг подозрительно спросил Антип.
— Правда, — кивнул я, не отрывая взгляда от мобиля. — И менталисты постарались, и в Приморском порту меня подстрелили. Как выжил — не знаю. Думаю, Шестерня выручила. Но голова дурная, тут помню, тут не помню.