Нулевой потенциал

— Пойдёмте, Матвей Палыч. До мобиля-то так и не дошли. Вам теперь принимать на себя заботы. Без Евлалии Степановны туго придётся.

Мы дошли почти до конца, когда за прозрачной стеной, искажаемой рябью время от времени, грохнул взрыв. Поверхность перегородки вспучилась, вытянувшись пузырём в нашу сторону, и втянулась обратно. Я присел от неожиданности.

— Полегче там, — рявкнул Антип. — Графа мне угробите. Как вы, Матвей Палыч? Сильно испугались?

— Да нет. Не ожидал. А что там, Антип?

— Да ещё один сброд дармоедов. Пистолеты новые вывести хотят. Чтобы тварей пробивали. Обычные-то на стихийной магии, урон наносят, но не убивают.

Вот она жизнь, а. Я только размечтаться успел, как бы оружие приспособить, а тут всё без меня уже наладили. Надо будет подбодрить как-то изобретателей. Стимулом. Чтобы их скорее осенило правильной идеей.

Антип подвёл меня, оглушённого валом информации, к неприметной дверке в конце ангара. И сразу стушевался как-то, засуетился.

— Вот ужо и моя вотчина, Матвей Палыч. Пойдёмте, посмотрим. Только сначала давайте в арочку пройдём. Она очистит от лишнего, а то вы всё смотрели, хватали. А ну как лишняя магия осела, а нам дальше ни к чему совсем…

Запоздало возникла мысль, что Антип мне зубы заговаривает. Но остановиться я не успел, шагнув под свод плотной арки из коричневого металлического сплава, отблёскивающего переливами золота и зелени. Ослепительно вспыхнуло, кольцо на пальце раскалилось и обожгло кожу, в голове загудело, и я рухнул, как подкошенный.

Сквозь темноту и гул в висках услышал, как Антип переговаривается с неизвестными.

— Следящее на нём. Вот как чуял, а, чуял.

— Зачем притащил?

— А что делать было? ЛяльСтепанна велела…

— Ты не болтай, поднимай давай. Вот приложило, а. Слухай, может, он и взаправду без магии?

— Быть не могёт. Я сам видал мальцом его ещё… Но долбануло знатно, да. Завтрева ничего не вспомнит. Осторожнее, не задень ногами.

— Как мы без графа-то?

— Там поглядим. Не спеши, не спеши, поворачивай. Да куда ж ты!

Голова мотнулась на чьих-то не слишком аккуратных руках, и я вырубился от боли, провалившись в глухую темноту.

Очнулся, чуя, как тонкие девичьи пальцы скользят по обнажённой груди, а к бёдрам прижимается нежная кожа.

— Ох, и горяч ты, Ваше Сиятельство. Саму до беспамятства доведёшь.

— Аня… напиться дай…

— Дуняша я.

Я приоткрыл глаза и увидел лохматую светлую кудрявую гриву, скрывшую лицо. Дуняша скользила губами по моему животу, уже достигнув пупка. Боль прошила голову от виска до виска, и я со стоном откинулся обратно. Дуняша восприняла мой голос, как побуждение к действию, и добралась, наконец, до вожделенной цели.

Боль смешалась с удовольствием. В теле происходило что-то странное. Непривычное. Сила не лилась, Дуняша ощущалась провалом. Но внутри меня магию словно через центрифугу пропускали. Это было приятно и мучительно одновременно. Начало слегка мутить, я вновь страдальчески застонал, пытаясь не дёргать головой, и Дуняша усилила напор.

Тело задрожало от сладкого спазма и расслабилось. Центрифуга отключилась. Я вновь перестал чувствовать магию и машинально пощупал пальцами кольцо. Странно. На месте. А как я тогда магию чую? Какого здесь вообще происходит? Где я?!

— Дуняша…

— Да ты спи, граф, спи. Кровь-то была плохая, порченная. Теперь всяко получше станет. Спи, касатик.

И я провалился в сон как по приказу.

Утро пощекотало ресницы игривым лучом. Я со стоном открыл глаза. Отголоски боли ещё блуждали в голове, но двигаться можно было без опаски.

Антип открывал шторы, закрепляя их широкими подхватами. Я лежал в своей кровати, в детской спальне Матвейки. Мягчайшая перина, тонкое, приятное бельё, ласково льнущее к обнажённому телу… Так, а когда я раздеться-то успел? Последнее, что помню, я в ангаре, в арке… А, нет. С Дуняшей. И, похоже, в этой самой спальной. Я повернулся на бок. От подушки пахло тонким женским ароматом. Да, выходит, с Дуняшей я здесь кувыркался. Вернее, она со мной. И мне ничего не приснилось…

— Антип, что со мной было?

— Проснулись, Ваше Сиятельство? — слуга повернулся и глянул на меня укоризненно. — Что ж вы память родителей-то позорите? Только приехали, а уже упились, девку крестьянскую заловили. А она и рада пойти, дурочка ведь местная.

— Когда же я успел? Я помню, вчера не ложился ещё, ты ко мне пришёл и повёл в гараж…

— В какой гараж? — выпучив глаза, удивился Антип. — Я вчерась допоздна сидел с мужиками, в карты резался. Потом уже увидал, что вы по имению бродите. Выпимши, значит. Хотел увести в спальную, да вам Дуняшка наша подвернулась. Вы меня отослали, а сами с ней и ушли. Вот только наутро к вам решился зайти.

Я озадаченно смотрел на Антипа. Обычно я не пил. Дело моё требовало высокого сосредоточения, и к хмельному я притрагивался лишь тогда, когда в безопасности себя чувствовал. Не мог я вчера напиться. И чтоб всю память отшибло.

Мне доводилось пару раз надираться до ведьминых портков, но я ни разу не терял память о произошедшем. Всё помнил, до мельчайших подробностей. Хотя, иной раз и забыть был не прочь. А тут, выходит, не только забыл, но и сон за явь принял.

Что же, мне это всё приснилось? И ангар, и работники, и чудесные изобретения?

— Умывайтесь, Матвей Палыч. Я скажу Прасковье, что вы проснуться изволили. Пусть накрывает. Или вам сюда принести? Головушка-то болит?

— Побаливает, — неуверенно согласился я.

— Ну так вы умывайтесь, а я вам пока рассолу приготовлю.

Антип, ворча под нос, вышел из спальни. Я поднялся, побродил по комнате, как медведь-шатун. Принадлежностей для умывания не обнаружилось. Выйдя в коридор, я открыл на пробу пару дверей и нашел ванную комнату. Не такую шикарную, как в штабе у АнМихалны, но тоже с горячей водой, бегущей из крана по первому требованию. По соседству обнаружилось отхожее место, с дивным, словно из камня выточенным, креслом с чашей. Всё, что попадало внутрь, хитрым образом отводилось куда-то по трубам. У Аннушки в гостях мне уже приходилось подобным пользоваться, поэтому я справил нужды, вернулся в ванную, умылся и рассмотрел своё лицо.

Вернее, не очень своё. Скулы похожи, да. Подбородок похож. Волосы светлые, как у меня. Глаза голубые, бледные, как чистый лёд. Но сами черты вроде как тоньше, изящнее. Кожа тонкая, молодая. Не огрубевшая в Гнили, не исчерканная шрамами. Фу, одним словом. Немудрено, что бабам нравится. Мне же больше по сердцу прежние черты мои были. Грубее, зато сразу видно, что жизнь не в развлечениях проходит. Мужик мужиком был. А тут пацан изнеженный. Побрившись и обнаружив на крюке у двери мягкий халат, я завернулся в него не без удовольствия.