Одного поля ягоды

— Эм, — пробормотала Гермиона. — Д-думаю, да.

Она пыталась понять, с какого угла играл Нотт: было очевидно, что он разработал план, о мелких деталях которого — или вообще о деталях — не поставил её в известность. И только что он ловко обошёл правду, не сказав ни слова откровенной лжи, погладив тем самым и чувство тщеславия Тома. Она и не подозревала, что Нотт придерживается скрытой стратегии, совершенно непрозрачной для всех, кроме него самого. До сегодняшнего дня.

— В книге, вторичном или третичном источнике, существо описывалось как «ужас», оставленный Слизерином, чтобы те, кто придёт после него, могли очистить школу от нечистых или недостойных, — пересказывала Гермиона по памяти. — Сообщалось, что Слизерин мог управлять этим существом и передал секрет его управления своему истинному наследнику — в книге предполагается, что это один из его учеников, а само существо является чем-то редким, связанным с тёмной магией, и имеет увеличенный срок жизни по сравнению с обычными магическими существами, выращенными волшебниками.

— Редкое существо? — размышлял Том, поглаживая подбородок.

— Никто не знает наверняка, — сказала Гермиона, которая внезапно заволновалась из-за лихорадочного отблеска, появившегося в глазах Тома. — Но сотни лет люди отправлялись на поиски Комнаты, потому что там говорится, что это было местом, где Слизерин обучался редкой магии, которую хотел сохранить от остальных основателей. Никто ничего не нашёл, даже не пришёл ни к одной правдоподобной теории, чем бы могло быть это существо, — дракон бы уже умер, если только Слизерин не сохранил его в стазисе… Но я не представляю, чтобы кто-то боялся вылупившегося дракончика, ведь при таком размере против него сработают Замораживающие чары, а его шкура ещё не обладает магической стойкостью, как у взрослого.

— Спасибо, Гермиона, — сказал Том, поднимая взгляд, чтобы встретиться с Ноттом. — Поскольку, похоже, я не могу аннулировать долг с помощью обратного долга и могу предсказать решительное противодействие самому очевидному решению, которое я могу придумать, чтобы… Разобраться с тобой, у меня есть приемлемое встречное предложение. Нам осталось полтора года в Хогвартсе. Это верхний предел времени, которое мы можем потратить на поиски Комнаты. Если она не будет найдена к последнему дню нашего последнего года, то ты присягнёшь мне на верность.

Нотт нахмурился:

— И на какой срок будет эта присяга?

— Пожизненно, — сказал Том, одаривая его тонкой и невесёлой улыбкой. — Это самый убедительный аргумент, который ты мог бы привести в доказательство того, что Комната не сказочный квест. Жест доброй воли, понимаешь ли.

Нотт сгорбился, наморщил лоб и уже не выглядел таким уверенным, как раньше:

— Ладно, ладно. Я согласен на эти условия. Но если мне придётся принести клятву верности, то только о себе лично и о моём личном состоянии, без включения членов моей семьи, настоящих или будущих, или активов и имущества, причитающихся родовому поместью.

— Согласен, — сказал Том. — Гермиона, ты наш свидетель.

Не дав Гермионе вставить и слова против, мальчики согласились на сделку, устанавливая дальнейшие условия (что они пока будут придерживаться взаимного перемирия, что у любых найденных комнат должна быть однозначно доказана принадлежность Слизерину, что последний день поисков — утро июня 1945 года, в час, когда «Хогвартс-экспресс» отбудет с вокзала Хогсмид в Лондон). Ей было трудно понять, как два человека, которые так явно показывали, что они ни нравятся, ни доверяют друг другу, смогли прийти к такому соглашению так быстро и с таким радушием. Даже после заключения сделки каждый из мальчиков продолжал настороженно смотреть на другого. Нотт ни разу не убрал руку с палочки.

Но потом она состоялась, с такой скоростью, что Гермиона просто списала это на их прагматизм — способность слизеринцев откладывать свои разногласия в сторону, пока не наступало время делить добычу, полученную их совместными усилиями, и тогда о предыдущем союзе забывали, как будто его никогда и не существовало. Это было очень чуждое понятие для неё, пока Гермиона не подумала о том, что рейвенкловцы тоже от природы не были склонны к сотрудничеству: слизеринцы в Хогвартсе представляли себя на публике как сплочённый факультет, а у Рейвенкло не было даже этого. Будучи старостой, Гермиона помогала знакомить первокурсников с их предметами и читала им лекции о том, как правильно учиться, но никто никогда не поручал ей следить за тем, чтобы они заводили друзей.

Эмити перенесла их с Томом обратно в комнату Гермионы, сделав поклон, прежде чем аппарировать с «поп!» обратно в приёмную больницы Святого Мунго, где они оставили Нотта.

По возвращении Том упал в своё кресло-каталку, его лицо было белым, а брови сдвинулись от боли. Гермиона подбежала к нему, бросив шкатулку с зельями на свою кровать, где простыни всё ещё были в крови Тома. Она взяла его за руки, закатывая рукава больничной мантии, и провела большими пальцами по внутренней стороне его запястий, чтобы почувствовать пульс. Он был слабым, но уверенным: целители дали ему зелье для восстановления крови, но оно не лечило шок, через который прошло его тело после потери такого большого объёма крови в одночасье.

— О, Том, — сказала она, опускаясь на пол. Она почувствовала, как его пальцы гладили её волосы, которые сейчас были в полном беспорядке, — она не позаботилась о внешнем виде, когда торопилась с Томом в больницу, набросив магловское пальто на ночную рубашку и пару мягких ботинок для вождения на резиновой подошве. — Думаю, тебе стоит принять зелье — и ещё поспать несколько часов, если сможешь. И нам надо найти способ поставить тебя на ноги: мы не сможем объяснить, откуда ты взял каталку.

— Ты так и не объяснила мне, почему позвала Нотта, из всех людей, присоединиться к вечеринке. Насколько я помню, в его доме нет телефонной линии, — Том говорил мягким тоном, но она уловила нотки осуждения.

Гермиона не могла остановиться, издав короткий смешок:

— Ты не одобряешь? Я просто доставила тебя в больницу после непонятно чего, что ты с собой сделал!

— Конечно, нет, — жарко сказал Том, — не вдаваясь в подробности, как он заработал себе посещение больницы, — затем он сморщился и постарался скрыть это резким тоном. — Ему нельзя доверять. Даже на первом курсе он и пальцем не шевелил ради кого-то, если только не видел в этом пользу для себя. Ты видела его сейчас, как ему не терпелось назначить цену жизни.

— И ты переживаешь, что он постарается тебя увечить? — спросила Гермиона.

— Нет, — сказал Том. — Я могу позаботиться о себе…

Гермиона фыркнула.

— …Да-да, хихикай, — Том закатил глаза. — Но я думаю, ты должна быть осторожной с ним. Он не любит людей «нашего сорта», и ты знаешь это. Он лишь терпит тебя, потому что считает полезной для какого-то своего подлого маленького плана, который задумал.

Гермиона вздохнула, выпрямилась и залезла в карман за палочкой Тома, с которой хлопьями осыпалась высушенная кровь, и бросила ему на колени. Она достала собственную палочку и указала ею на простыни, призвав струю воды, чтобы замочить кровь, прежде чем вызвать очищающее заклинание. Она не была уверена, что ей удастся вывести все пятна, но она надеялась, что горничные, которые придут менять простыни, решат, что это её собственная кровь, и не станут поднимать шума, лишь посочувствуют их общим женским трудностям.

Не говоря ни слова, Том присоединился к ней, произнося очищающие заклинания, хотя остриё его палочки то опускалось, то взмахивало, и она видела, как впадают его щеки, когда он сосредоточенно кусал собственную плоть.

— Разве ты не думал обо мне так же? — сказала Гермиона. — А может, и сейчас так думаешь.

— Я не думаю о тебе как о каком-то «сорте». Ни как об инструменте, полезном, но заменимом, — сказал Том. — И уж тем более не как об одной из «наших несчастных меньших», — добавил он более высоким голосом с изменёнными гласными, чтобы соответствовать особенной манере речи миссис Риддл.