Одного поля ягоды

— Я предпочитаю как можно меньше быть связанным с обеспечением магического правопорядка.

— Давай, дружище! Розье собирается подаваться в набор этого года, когда отменились его планы на карьеру в квиддиче. Грейнджер тоже. Если нас будет четверо, у нас будет чётное число, чтобы получить в напарники знакомого.

— Давай без «давай», дружище. Мне нечего заработать на работе в Министерстве, зато есть много чего, что потерять. Моё терпение, например.

— А что ещё тогда ты собираешься делать? Записывать родословные чужих семей до конца жизни? Даже если тебе не хочется денег, в этом всё меньше и меньше престижа, знаешь ли, — голос Трэверса снизился. — Они не такие популярные, как в прошлом веке. Вообще-то довольно грустно смотреть, сколько родов с трудом производят больше двух детей за поколение. Моя мама считает традицию преподносить записи о семейном древе в качестве подарка на свадьбу или крестины довольно бестактной в наши дни, как и многие другие достойные семьи, которые всегда считали «священный» список оскорбительным. Диггори — за их фамилией стоят века гражданской службы, даже бывший Министр! — Смиты, Фосетты, Блишвики, Маклаггены, Ургхарты, Белби. Юджин Слагхорн, отец старины Слагги, однажды объяснил моему о важности «тихого достоинства». Хвастаться — нести неуверенность nouveau riche.{?}[(фр.) нувориш ]

— У меня есть планы после Хогвартса. Ты узнаешь о них, когда узнаешь.

— Великие и таинственные планы, я надеюсь? — скептически сказал Трэверс. — Риддл разглагольствует такими же фразами, но, в отличие от тебя, он достаточно блистательный, чтобы поверить ему.

— Вот тут уж доверься мне, Трэверс: Риддл не настолько блистательный, насколько он думает, — сказал Нотт, свирепо нахмурившись. — В нём нет ни унции «тихого достоинства». Риддл… — Нотт осёкся. — Риддл по другую сторону книжного шкафа. Разговаривает с девочкой.

Этого было достаточно, чтобы резко остановить бешеные записи Гермионы:

— Ты знаешь, кто это?

Она, Нотт и Трэверс заняли менее популярную часть библиотеки Хогвартса, раздел волшебной юриспруденции. По другую сторону со своим собственным столом для занятий был раздел волшебной культуры. В нём держали книги о свадебных традициях, которые, как заметила Гермиона, Том читал во время приёмов пищи, а также выбор волшебной литературы, который, как вспомнила Гермиона, побудил Тома вести себя в необычайно скабрёзной манере, прижимая её к книжным полкам и требуя, чтобы она укусила его за шею. Эта мысль всё ещё заставляла её краснеть.

— Я не узнаю голос, — прошептал Нотт. — Что значит, она не из Слизерина. Но, возможно, ты сможешь.

Без единого звука он отодвинул свой стул и встал из-за стола, взмахнув палочкой в сложной последовательности движений. Он подошёл к шкафу, разделяющему две секции, и просунул палочку в просвет между двумя книгами, беззвучно накладывая заклинания. Он вернулся обратно к столу, осторожно держа палочку перед собой, будто принимал участие в гонке с ложками и яйцами{?}[Одна из традиционных в Англии игр на свежем воздухе, где надо первым пробежать до финиша, держа во рту столовую ложку с яйцом в ней, сохранив яйцо целым.], тонкая синяя нить соединяла полку с кончиком его палочки. Нотт поднял палочку над столом с грацией оркестрового дирижёра, пробормотал заклинание: «Сонорус Пройектум», и нить отделилась от его палочки, танцуя в воздухе с лёгкостью и нежностью паутины на ветерке.

Голос Тома, пронзительный и пересвистывающий, передавался по нити, которая колебалась взад-вперёд в постоянном ритме… как акустическая волна.

— Я изучал таинственные слуховые заклинания для своего проекта по рунам, — объяснил Нотт. — Ну-ка, посмотрим, может, мне удастся немного улучшить качество, — он указал палочкой на качающуюся нить, лишь слегка поворачивая её рукоятку, будто настраивая рычаг радиоприёмника. — Вот, так лучше.

Теперь звук разговора Тома был чётче. Трэверс наклонился ближе, чтобы послушать, его брови сдвинулись. Гермиона отложила перо в досадном любопытстве. Нотт держал палочку крепкой хваткой, сосредоточившись на том, чтобы удерживать, по-видимому, мудрёное заклинание.

— …Они всегда делают эти «действия», давай так их назовём, в одной и той же последовательности в книгах, которые не обрывают финальную сцену в часовне. Это условность жанра или это то, чего ожидают читатели в реалистичном сценарии? Я не могу сказать, что это кажется таким уж привлекательным, если быть честным. Некоторые из них поистине ужасающие. Зачем кому-то прикладывать свой рот… туда?

— Ты мальчик, — ответил высокий и девчачий женский голос. — Разве большинство мальчиков не фантазируют о подобных вещах? Или чтобы такие вещи делали с ними.

— Я не большинство мальчиков, — резко ответил Том. — Я нахожу даже мысль о том, чтобы сделать… это… чрезвычайно отталкивающей. Негигиеничной. Если меня не привлекает трогать эту область у самого себя, почему позволить кому-то её потрогать должно быть привлекательным? И мы говорим о том, чтобы трогать её руками. В книгах они идут дальше!

— Тебе не нужно делать этого, если ты не хочешь этого делать, — сказала девочка. — Писатели это используют, чтобы показать, что физическая близость — символическое продолжение эмоциональной близости.

— Разве писатели не могли расписать эмоциональную близость без… этого?

— Ну, думаю, могли, но где же тут веселье? — захихикала девочка.

В то же мгновение Гермиона поняла, кто это:

— Миртл Уоррен, пятикурсница Рейвенкло. Почему Том обсуждает это с ней?

— Ш-ш! — Нотт махнул в неё рукой. — Я пытаюсь слушать!

— К тому же, — продолжала Миртл, — разве ты не пробовал подумать об этом с другой стороны? Ты допускаешь мысль, что девочки могут думать о том, чтобы делать такие вещи или чтобы такие вещи делали с ними?

— Нет, — сказал Том. — С чего бы мне допускать эту мысль? И раз уж мы об этом, с чего бы им?

— Потому что физическая и эмоциональная близость ожидается в брачном союзе. Не говоря уже о том, что твоей жене это понравится. Боже правый, Риддл, у тебя круглые «превосходно» по всем школьным заданиям, но за умение быть человеком твои отметки ниже «троллей».

Трэверс кивнул:

— Девчонка права.

— Ты думаешь, ей бы это понравилось? Но чем именно? Она логическая и умная ведьма. Почему она не сочтёт мысль о том, чтобы быть исследованной в такой интимной манере, оскорбительной?

— Ответь мне на это: как ты думаешь, может, тебе могло бы понравиться принимать в этом участие? Ты сказал, что тебе нравится целоваться и всё такое. Это скорее как поцелуи на дополнительные баллы. Дело не в том, что авторы считают правильным для персонажей и сюжета, а в том, что кажется правильным для вас двоих. Любое определение неправильности лишь между тобой, ею и Богом.

На несколько долгих мгновений Том замолчал. Когда он заговорил, он казался задумчивым:

— Я думаю… Я не возражал бы слишком сильно, раз уж это Гермиона и она будет — она является — моей женой. Она не просто кто-то, и я никогда не находил никакую её часть ни в коей мере отталкивающей. По правде, я всегда считал волосы Гермионы одной из её самых симпатичных черт. Они такие мягкие и вьющиеся, и, если она такая же и там, то я не ожидаю никаких возражений, по крайней мере, с моей стороны…

— Ладно, достаточно подслушивания. Фините Инкантатем! — сказала Гермиона, показав палочкой на качающийся провод. — Прекратите слушать! — приказала она Нотту и Трэверсу.

— О-ой, — жаловался Трэверс, — Риддл как раз дошёл до интересных частей.

— Грейнджер не нравится, когда кто-то ещё слышит о её интересных частях, — заметил Нотт. — Что вполне объяснимо.

— А как бы ты себя чувствовал, если бы кто-то говорил о твоих интересных частях? — сказала Гермиона, одарив его уничтожающим взглядом.