Одного поля ягоды
Шрифт:
Фазан: Самосохранение, адаптация, социальное сознание, оппортунизм. Гордость, проницательность, творческое мышление. Ценит красоту и изысканность.
(от переводчика)
если вам кажется, что есть некоторая разобщённость достаточно жаргонного повествования и устной манерности Тома, то вам не кажется. этому есть объяснение, и это, честно, не мои лень и косноязычие [по крайней мере, не в этом случае] :) хоть Том и прописан говорящим на королевском выговоре и с напускной высокопарностью Тома Риддла из дневника, он всё равно вырос в среде рабочего класса. в его внутреннем диалоге очень много архаичного сленга. и в лучших традициях чемпиона ментальной гимнастики Том презирает мусорную речь других сирот, пока сам называет членов
====== Глава 56. Учёный Принц ======
1945
Наступила долгожданная Развязка Откровения{?}[Разумеется, в лучших традициях Тома Риддла здесь мы говорим об Откровении в религиозном смысле — открытии Богом себя самого и своей воли людям.], но, к разочарованию Тома, она мало походила на очаровательные вымыслы, изобретённые его воображением. Он мечтал об овациях и признании. А получил недовольство и тишину.
Волшебники суетливо расступались перед Альбусом Дамблдором. Выражение лица мужчины было мрачным и грозным, его присутствие пугало, несмотря на эксцентричный рисунок мантии в виде восточных львов с большими вытаращенными глазами. Никогда Том не видел своего профессора более разгневанным. Дамблдор вынул палочку, на кончике которой сверкало невызванное заклинание, и Том вздрогнул от ощутимых волн силы, которые рвались наружу, отдаваясь в барабанных перепонках, как биение его собственного сердца.
Оседлав волны волшебства, как листья во время тайфуна, плыли два феникса, сине-белый и красно-золотой, которые пронеслись через чашу амфитеатра с ловкой координацией зимних конькобежцев в Риджентс-канале. Они высоко поднимались по спирали и низко падали, каждая птица отражала другую в скорости и грации. Красная птица запела свою песню во время полёта, в то время как белая птица молчала, выискивая врагов в сводчатой высоте зала суда. Но дементоры были загнаны на самый верх потолка Патронусами авроров, и не было врагов, на которых можно было бы напасть, и медленно спирали птиц сжались всё туже, а красный феникс разочарованно загудел.
С последним подавленным поворотом белый феникс растворился, но красный феникс повернул голову и спикировал к давнему знакомому лицу.
— Слезь с меня, — прошипел Том домашнему фениксу Дамблдора, дёрнув плечом, чтобы острые когти перестали впиваться в его мантию. Птица упала, раздражённо каркнув, и полетела обратно к Дамблдору, выставившему руку как жёрдочку для посадки.
— Мне догнать его? — спросил Нотт, прижимая палочку к своему покрытому шарфом лицу и заново вызывая заклинание Приклеивания.
— Ему нечего нам вменить, — ответил Том, наблюдая, как столпотворение людей реагировало на молчаливое представление могущества Дамблдора, разговоры скатились в гробовую тишину, а рты звонко захлопнулись. — У нас осталась неделя до того, как мы уедем навсегда. Что он нам сделает, оставит после уроков? У нас была записка, он не сможет нас пришить за то, что мы ушли против школьных правил. Если он постарается, он сам будет плохо выглядеть, потому что он сам её и подписал.
Даже без покинувшей плечо Тома птицы Дамблдор моментально узнал их двоих. На Томе и Нотте были надеты наколдованные перчатки, чёрные плащи с капюшоном, и их лица были скрыты, единственной видимой кожей была узкая полоска между бровями и скулами. Но их пара отличалась тем, что им был предоставлен почтительный пузырь пространства, где они стояли на оживлённом полу зала суда, и даже авроры, казалось, не решались приближаться.
Но не Дамблдор, конечно.
Том не выказал ни малейшего намёка на раскаяние, хотя, судя по настроению профессора, Дамблдор вовсе и не ждал его от Тома.
— Твой план изначально был глупым, — сказал Дамблдор, которому по крайней мере хватило милости не кричать имя Тома перед государственными деятелями Волшебной Британии. — Но я ни в ком не разочарован больше, чем в себе.
— Я спас
сегодня жизни хороших ведьм и волшебников, — парировал Том, обводя взглядом комнату и махнув рукой на авроров, закатывающих бывшего министра Гектора Фоули на носилки, группу домашних эльфов, готовящих котёл горячего какао, и стариков в одеялах, прикладывающих пропитанную припарками марлю к своей воспалённой коже.— Твоё вмешательство обрекло их на эту участь, — Дамблдор подошёл ближе, его голос был тихим. — И что ещё ты подверг своему бездумному безрассудству? Никто в столь молодом возрасте не должен нести на душе такой груз.
— Уже слишком поздно для нагоняя, — сказал Том. — Дело сделано.
— Нет, — сказал Дамблдор с последним растворяющимся вздохом злости в восприятии Тома. Его плечи поникли. — Оно ничуть не сделано, и в этом суть проблемы. Как опрометчивая Пандора{?}[В древнегреческой мифологии — первая женщина, создана по велению Зевса в наказание людям за похищение для них Прометеем огня. Любопытная, Пандора открыла полученный от Зевса сосуд (он же ящик Пандоры), из которого тут же по миру разлетелись все несчастья и бедствия, а на дне, под захлопнутой крышкой, осталась одна лишь надежда], ты необратимо открыл сосуд: вот эту задачу ты выполнил воистину тщательно. Но все содержащиеся в нём проклятья и проблемы всё же проникли в мир.
— Я с самого начала говорил ему, что это плохая идея, — добавил Нотт. — Но Вы же знаете, какой он. Я, кстати, едва ли принимал в этом участие. Просто следил за временем и присматривал за корзинкой для пикника, не более.
— Если мы опускаемся до мифологических нравоучений, то ждать, что сосуд сдержит все проблемы мира — навсегда, — это высоты гибриса{?}[(прим. автора) отсылка к полёту Икара (прим. пер.) гибрис Гермиона вменяла Тому в гл. 35 («Случай в ванной»)], — сказал Том, устремив пылкий яростный взгляд на Дамблдора. — Только высокомерный романтик сочтёт это осуществимым решением.
Дамблдор вздохнул:
— Возможно, ты прав.
— Да, конечно, я обычно прав… — Том резко остановился. — Подождите, Вы соглашаетесь со мной?!
— Это не тот поступок, к которому я был бы особенно расположен, — сказал Дамблдор. — Я восхищаюсь смелостью отстаивать прямоту и порядочность, даже если она уклоняется от стороны законности. Но исполнение вызывает вопросы… Ах, в твоих глазах я, может, и старик, но когда-то я был молодым человеком. Когда я был в твоём возрасте, я слишком ясно ощущал холод моего таланта, растрачиваемого на размеренную жизнь пергамента и меловой пыли, чего все ожидали от волшебного вундеркинда. Эта неугомонность от Гриффиндора во мне и Слизерина в тебе, я думаю. Недаром мы не подошли Ровене.
Реакция профессора Дамблдора ничуть не сходилась с воображением Тома. Ярость, казалось, исчезла. Осталось лишь усталое смирение, угрюмое принятие. Он ожидал… По сотне ушедших очков в песочных часах Слизерина за него и за Нотта. Пламенного бичевания нераскаявшегося грешника со священной кафедры. Одну из тех двояких формальных отповедей с долгими улыбками над чайным подносом и отыгрышем безобидного школьного учителя и вежливого школьника, декламирующих строчки из сценария, который они репетировали уже дюжину раз.
В состоянии оцепеневшего непонимания Том, Дамблдор и Нотт вышли из зала суда, и в коридоре снаружи на них обрушился шквал обжигающих вспышек ламп фотографов. Министр бросился вперёд, чтобы поговорить с Дамблдором, но Дамблдор проигнорировал его, пронесясь мимо затаившей дыхание толпы с воистину поразительным флёром струящейся мощи и серьёзного достоинства. Том последовал за ним, сжимая рукоятку своей палочки и позволяя собственной мощи подниматься внутри него, как он делал, когда практиковался в легилименции, используя силу и волю без целенаправленного намерения. Нотт вздрогнул. Волшебники и ведьмы, заполнявшие коридор, попятились с дороги и выскользнули из открытого лифта, бормоча: «Я поеду на следующем, спасибо».