Омут

У Миши в глазах скачут смешинки, похожие на солнечные зайчики, а в голосе столько тепла и дружелюбия, что она просто не может не улыбнуться ему в ответ.

– Доброе утро, Миша.

– Привет, - Кир пожимает руку друга и обменивается с ним каким-то одним лишь им вдвоём понятным взглядом.
– Как я вижу, ты сегодня проснулся с хорошим настроением?

– Это я просто очень рад вас видеть.

– Ну, что ж, если такое дело, то, может, также будешь рад рассказать мне о фотографии со мной и Гордеевой крупным планом?

Романов в секунду меняется в лице. Досадливо морщится, из-за чего смешинки исчезают, уступая место чему-то тяжёлому, тёмному, горькому.

– Это всё-таки она подстроила, да?

Теперь в его голосе звучит лишь сожаление и разочарование, которое рвёт девушке сердце на части. Таким же тоном мама разговаривала с ней после несостоявшейся попытки распрощаться с жизнью. Словно что-то ломалось у неё внутри каждую секунду. Словно это что-то уже было невозможно подчинить, собрать, вернуть в прежнее состояние. Словно она уже никогда не сможет простить её за то окровавленное лезвие, шрамы на теле и, самое главное, намерение.

– Не знаю точно, Мишань, но так просто я это не оставлю.

Парень понимающе кивает.

– Ты только дай ей возможность объясниться, ладно? Может… Может, Лиля действительно не имеет к снимку никакого отношения? Я не думаю, что у неё есть такие связи.

– Спрошу у неё об этом, когда она придёт на пары, - решительно произносит Авдеев и бросает взгляд на наручные часы.
– Которые, кстати, начнутся через три минуты.

Алёна вновь тянется к своим вещам в надежде, что он ей их всё-таки отдаст, но Кир отступает назад, открывая ей проход ко входу.

– Отдам в аудитории, Отрадная, не переживай.

– Но я и сама могу…

– Я знаю.

– Почему тогда не отдаёшь?

– Не хочу, - спокойно пожимает плечами он и кивает на двери.
– Давай, Алёна, пойдём. Опаздываем же.

Не хочешь?

Как это понимать, золотой мальчик?

60. Лиля

– Спрошу у неё об этом, когда она придёт на пары.

Девушка прислоняется спиной к холодной стене и пустым взглядом смотрит прямо перед собой. У самой же в сознании на репите стоит образ парня, из-за которого у неё за пару секунд сердце превратилось в решето. Будто ему и так мало досталось за последние годы. Будто оно целое, ни разу не преданное, не разбитое, не собранное по кусочкам из последних сил. Будто оно для Кира Авдеева абсолютно ничего не значит.

За что ты так со мной?

Я же… Я же просто люблю тебя.

Мимо проходят две первокурсницы и, как назло, останавливаются неподалеку, не замечая её, застывшую, вновь ударенную ниже пояса в углу. В их глазах светится любопытство, а голос даже подпрыгивает от нетерпения обсудить главное событие утра и скорее всего дня, случившееся благодаря стараниям сына мэра и девчонки, которую он должен ненавидеть. Ненавидеть, ясно?! А не ездить с ней в одной машине, не разговаривать, не таскать её вещи, не смотреть так… Так…

– Нет, ты видела то же, что и я? Мне же не показалось?
– спрашивает одна из первокурсниц - брюнетка с ресницами как у коровы.
– Кир Авдеев, правда, приехал с этой девчонкой? Блин, забыла как её зовут, но моя двоюродная сестра учится с ними на одном курсе и она рассказывала, что он и эта девчонка друг друга на дух не переносят, что у них самая настоящая война, прикинь?

– Ну, не знаю, - тянет гласные вторая - крашеная в мерзкий рыжий цвет, больше похожий на ржавчину, чем на нормальный оттенок.
– Ты видела как они смотрят друг на друга? Какая там война? Он её глазами, кажется, сожрать готов. Да и ко всему прочему я видела как он нёс её на руках до медпункта, когда она упала, так что бред это всё. Между этими двумя точно не война.

– Нет, это правда! Я точно знаю! Моя сестра врать не будет! Она рассказывала, что они едва терпят друг друга и не упускают случая, чтобы начать ссору.

– А сейчас тогда почему они стоят и спокойно разговаривают?

– Вот именно это-то и хотят все знать!
– брюнетка смешно взмахивает руками, как курица крыльями.
– Тем более после того как вышло то фото с ним и той стервой-блондинкой.

– Это которая ведёт себя как последняя с*ка?

– Это которая превратит твою никчёмную жизнь в ад, если ты сейчас же не исчезнешь, - холодно произносит Гордеева.

Первокурсницы испуганно вздрагивают, оглядываются и натыкаются на острый, как бритва, взгляд подведённых чёрными стрелками глаз.

– Я не… - подаёт голос рыжая, но тут же тушуется и отступает назад, когда Лиля отходит от стены.

Прямая спина, ровные плечи, гордо вздёрнутый подбородок и искривлённые в презрительной усмешке красные губы. Червонная королева бы и та дрогнула.

– Ты не выдержишь и дня, если сейчас же не сделаешь то, что я сказала, малышка.

Неудачницы оказываются умнее, чем смотрятся на первый взгляд, и поспешно сваливают, оставляя её одну.

Впрочем Лиле не в первой. Лиля знает, что такое одиночество. Знает его вкус, цвет и запах. Знает каждый его тёмный угол. Знает всех демонов, там живущих, и дружит с ними, ничуть не опасаясь последствий. Она сейчас, вообще, ничего не боится, кроме того, что обсуждали две эти ссыкухи.

Он её глазами, кажется, сожрать готов.

Ещё месяц назад Гордеева бы доказывала с пеной у рта, что этого не может быть. Что это что-то на грани фантастики. Что имя парня, в которого она влюблена до помрачения сознания, и имя Отрадной никогда не встанут в один ряд. Но сегодня… Сегодня случилось то, что сейчас ежесекундно выжигает у неё на внутренней стороне ребёр клеймо “снова”.

Снова не ты, глупышка.

Снова не тебя.

Снова не с тобой.

И закурить бы, чтобы хоть немного попустило. Или выпить. Вот только уважающие себя принцессы не носят в сумочках бутылочку красного полусладкого. Лишь жвачку с ментоловым вкусом, любимую помаду и маленькое зеркальце, в отражении которого глаза кажутся не такими печальными, чем есть на самом деле.

Телефон вдруг оживает вибрацией и девушка нехотя вытягивает его из кармана пиджака. На экране красуется улыбающееся лицо десятилетнего Романова с торчащими во все стороны волосами.

– Да пошёл ты, Кудряшка, - зло цедит она сквозь зубы и сбрасывает вызов.

Но парень её не слышит. Набирает вновь и вновь, а Лиля вновь и вновь сбрасывает, направляясь прочь от университета. Его стены слишком хлипки и ненадёжны для месива из глухой ярости, боли и непонимания, что наполняет её до предела, подкатывая к горлу тошнотой, к глазам жгучими слезами и неконтролируемой дрожью в пальцы. В его стенахонс ней. С другой. С чужой. С той, котораянеего, тогда как Гордеева от светлой макушки до кончиков пальцев на ногах хочет принадлежать только ему.