Омут

У любви бывает счастливый конец, Кир?

Алёна свой счастливый конец видит в избавлении мира от себя. Она загадывает это желание вот уже два года подряд на Новый год и день рождения. Надеется, что вселенная её услышит и поможет, потому что самой это желание выполнить не хватает смелости. В тот раз из неё вся высочилась. В тот раз, что почти стал последним. В тот почти счастливый раз.

– Алёна, о чём бы ты там с таким серьёзным лицом не думала, прекращай немедленно, - будто бы слышит её мысли Авдеев.
– И не думай об этом больше никогда.

Девушка опускает голову и неосознанно потирает запястья, где под браслетами скрывается её вторая постыдная тайна, вмещающая в себя шрамы от порезов. Через них она хотела выместить боль, перекрыть шрамы по другую сторону рёбер и почувствовать себя живой. Через них она надеялась найти выход, но только заблудилась ещё сильнее. Через них она обрела Олега и потеряла себя.

– Хорошо, Алёна? Обещаешь?

Отрадная нервно хрустит пальцами. Проглатывает комок из невысказанных слов в горле. И старается не думать как наверняка глупо сейчас выглядит в его глазах.

– Алёна?
– снова зовёт он.

– Я не могу тебе этого пообещать, так как знаю, что не смогу сдержать обещание.

Протараторив, юркает под его руку и забирается на сидение, смотря куда угодно, но не на него. Кир же в свою очередь только на неё и смотрит. Задумчиво, въедливо, остро. Под его взглядом девушке жарко, душно и отчаянно-абсолютно-начисто неспокойно.

– Я не прошу обещать мне, Алёна. Обещай себе.

С этими словами он закрывает дверь с её стороны и, обойдя машину, садится за руль.

65. Алёна

Шины мягко шелестят по асфальту и очень скоро университет остаётся позади. И Отрадной снова, как и утром, не страшно, будто бы для фобии сегодня внутри не было места. Будто бы золотой мальчик всё занял собой, вытеснив и плохое, и ужасное, и запредельно глупое. Парень молчит, увлечённый дорогой, а у неё его слова в голове на повторе крутятся.

Обещать себе? А зачем? Алёна ведь не ценит себя ни на каплю и не находит в своём существовании ни одного плюса. Разве перед таким человеком, как она, стоит держать обещание? Разве оно будет иметь хоть какое-нибудь значение?

– Алёна, - нарушает молчание Авдеев, продолжая смотреть лишь на дорогу.
– Когда мы приедем, ты… Ты не слушай Алека, ладно? Что бы он тебе не сказал, не слушай.

Девушка растерянно моргает.

– Почему я не должна слушать твоего брата?

– Потому что Алеку хочется причинить мне боль и он намерен это сделать любыми способами.

Тактично было бы промолчать, но неуёмное любопытство снова даёт о себе знать.

– А почему ты так в этом уверен?

– На его месте я бы сделал то же самое. Пытался бы сделать больно единственному человеку, которому на меня не наплевать, только бы в этом убедиться.

Парень говорит об этом очень спокойно, словно рассуждает о погоде или загруженности городских дорог. И Отрадной от этого становится тесно в груди.

– Поэтому, какой бы финт Алек не выкинул, не принимай это на свой счёт, ладно?

Кир всё-таки отрывается на мгновение от дороги, чтобы посмотреть на неё, и девушка только после этого понимает, что пялится на него уже достаточно долгое время, не переставая. Взгляд будто приклеился.

– Ладно, но…

– Но?

– Но будь с ним помягче. Алек же младше.

– С Алеком нельзя быть мягче асфальта, - по-доброму усмехается золотой мальчик, но всё же кивает.
– Обещаю, Алёна, подобной сцены, как вчера, ты больше не увидишь.

И лучше бы случилась сцена, как вчера. Лучше бы Алек ругался, злился и противостоял старшему брату. Лучше бы он вновь сказал всё, что о них думает, в лицо, пытаясь выместить на других людях свою боль и тревоги, чем...

– Проходи, Алёна, смелее, - мягко подталкивает её Кир в прихожую, открыв дверь квартиры, и зовёт: - Алек!

В ответ гнетущая тишина, на которую ни она, ни он почему-то не обращают внимание.

– Алек, ты всё ещё спишь?
– недовольно повышает голос одногруппник.
– Алек!

И снова молчание. И снова ощущение, будто в квартире, кроме них двоих, никого.

– Алёна, не стой, проходи. Я сейчас разбужу его и приду.

Золотой мальчик направляется вглубь квартиры, а Отрадная по привычке на кухню, где бывала чаще всего, по длинному коридору и мимо ванной, дверь которой по какой-то причине немного приоткрыта. Она бросает туда мимолётный взгляд, отстранённо замечая включённый свет и лежащую на пороге белую футболку с необычными багровыми вкраплениями, очень похожими на… Алёна резко останавливается. С трудом сглатывает. Неосознанно трёт руки, исполосованные белёсыми шрамами.

Помнишь, каково это? Когда больно не только эмоционально, но и физически? Когда от неприятных ощущениях на глазах выступают слёзы, а губы кривятся-ломаются в жалкой улыбке?

Девушка помнит. Помнит и понимает, что увидит, если откроет дверь шире.

– Алек… - голос не слушается, как и одеревеневшие от осознания происходящего пальцы, с трудом обхватившие дверную ручку.
– Алек, ты слышишь?

Дверь приоткрывается совершенно бесшумно, поэтому подросток её не слышит. Он похоже, вообще, никого и ничего не слышит, поглощённый своим мрачным миром. Алек сидит на кафельном полу в одних джинсах, прислонившись спиной к ванне и опустив голову вниз, из-за чего светло-русые пряди лежат у него на лице. Плечи и грудь чистые, тронутые лишь созвездиями тёмно-коричневых родинок, а руки, как и у неё, в шрамах, ранках, царапинах. Заживших давно и новых, нанесённых совсем-совсем недавно. Они разной длины и цвета, но больше всех её внимание привлекают алые, воспалённые, всё сильнее наливающиеся кровью.

– Алек… - снова зовёт она брата золотого мальчика, чувствуя, как от ужаса округляются глаза и слабеют колени.
– Боже мой, Алек…

Рядом с ним лежит телефон, лезвие, окрашенное тем же алым цветом, и фантики от шоколадных конфет. Подросток, продолжая её не замечать, приходит в движение и неловко тянется за чем-то из этих предметов и это приводит девушку в чувство. Испугавшись, что он вновь хочет причинить себе боль, Алёна срывается с места и падает на ноги рядом, игнорируя тупую боль в коленях. Дальнейшие свои действия не отслеживает, живёт инстинктами. Первым делом отбрасывает в сторону лезвие, затем включает кран в ванной, мочит в ледяной воде руки и левой проводит по лицу подростка, а правой перехватывает его ладони в свои и крепко их сжимает.

Он реагирует на неё слабым поворотом головы. Смотрит сначала непонимающе и хмурит брови, но потом в зелёных глазах проносится узнавание и по-девичьи пухлых губ касается ломаная улыбка.

– А, это ты, девочка брата, - вполголоса произносит подросток.
– Здравствуй.

– Да, это я, - Алёна снова смачивает свободную руку в воде и проводит ею по его лицу.
– Здравствуй, Алек.

Она не вдумывается в формулировку фраз и отвечает на автомате, пока пытается, оттеснив испуг и панику в сторону, оценить степень тяжести его состояния. Алек бледен и дезориентирован. У него мутный взгляд и слабый голос. Это пограничное состояние ей хорошо знакомо. Оно не вызвано алкоголем или другими влияющими на сознание веществами. Оно обусловлено внутренней болью, жить с которой каждодневно-ежечасно-ежесекундно становится всё труднее и труднее. Которой в какой-то момент становится настолько много, что не остаётся места для чего-то ещё, а вместе с ним не остаётся и сил, чтобы её терпеть. Она переполняет. Она душит. Она становится частью, неразрывной частью того человека, что когда-то умел искренне улыбаться. И когда, кажется, что ещё чуть-чуть и весь окружающий мир разрушится до основания, то внезапно находится выход. По-крайней мере, в первое время создаётся впечатление, что это именно он, а не вершина самоуничтожения, кроющаяся в алкоголе, сигаретах, запрещённых веществах, лезвии, запретных связях или других способах нанесения себе вреда. Алёне этот самый выход сначала виделся в нескончаемых спорах с мамой, затем в порезах, а после в отношениях с Олегом, ставших её личным неминуемым крахом. И конца с краем этому нет. По-крайней мере она его не знает. Также как и не знает, что делать с мальчиком, раненым собственноручно внешне и кем-то другим внутренне. Как привести его в чувство? Как помочь? Что делать? Боже…