Омут

Даже если печёт глаза и скребётся что-то острое за рёбрами.

Порядок действий в подобных ситуациях давно выучен, вызубрен и высечен изнутри ни одним, ни двумя и, к сожалению, не тремя предшествующими инцидентами. Это в первый раз, увидев младшего брата в таком состоянии, Авдеев совершенно не знал что делать, а сейчас… Сейчас он методично, аккуратно и чётко, несмотря на подрагивающие пальцы и ад в мыслях, приводит его в чувство. Обрабатывает и бинтует сильные порезы, игнорируя вялое сопротивление, сопровождаемое шипением и хныканием от боли, что отзываются в нём ожогами четвёртой степени, умывает, поднимает на ноги с холодного кафельного пола и практически несёт на себе до комнаты, где, как в детстве, укладывает в постель и накрывает одеялом, предварительно дав успокоительное. А потом сидит рядом на полу, слушает дыхание, смешанное с тихими всхлипами, и ждёт пока Алек, вымотанный срывом, болью и эмоциональным опустошением, погрузится в сон. Уже не такой бледный как в ванной, но всё равно сливающийся с белой наволочкой. Не такой маленький как ещё три года назад, но всё такой же беззащитный и нуждающийся в помощи больше, чем осознавал сам. По началу Кир ещё пытался донести это до него. Отчаянно пытался. Просил прислушаться, объяснял, давил авторитетом, а когда понял, что это не работает, изнывая от собственного бессилия и страха за него, прибег к угрозам, манипуляциям и насильному навязыванию общения со специалистами. Ничего хорошего из этого, конечно же, не вышло. Известная всем истина о том, что пока человек сам не захочет себе помочь, ему не поможет никто, работала без сбоев. Да и наглядный пример мамы, которая точно также уничтожала саму себя и не хотела с этим ничего делать, давал о себе знать. Изолировать его от этого зрелища и перевести к себе, Алек тоже не позволял, отдаляясь и закрываясь ото всех с каждым днём всё больше и больше. Отцом состояние жены и младшего сына воспринималось, казалось, только как имиджевые риски, а не вполне себе реальная угроза потерять их следом за дочерью. Чёртов замкнутый круг, надежда прервать который угасала с каждым новым срывом и возвращением в эту точку.

Однажды ты можешь не успеть, Авдеев.

Парень сгребает в кулак край одеяла и глотает крик, не позволяя ему вырваться наружу. Не сводит глаз с брата, по-детски боясь, что если моргнёт, то с ним снова случится что-то плохое. Прокручивает в голове последние сутки, а следом, не сумев вовремя остановиться, годы, толкая себя в пучину из бессильной злобы, сожаления и усталости пока дыхание младшего не становится ровным и спокойным. Пока не разряжается морально практически в ноль. Пока не загораются за окном уличные фонари, безуспешно рассеивая сумерки. И только после заставляет себя встать и на нетвёрдых ногах выйти из комнаты. Слепо бредёт в ванную, помня о творящемся там беспорядке, и вновь, как и совсем недавно, замирает на том же самом месте, потому что вопреки его ожиданиям в ней нет разбросанных вещей, аптечки и фантиков на полу. Будто и не было очередного срыва брата. Не было страха, алых пятен и сжирающей боли. Не было панической атаки и осознания мерзкого бессилия.

А что же тогда было?

Или…Кто?

Верно.Она… Была, есть и будетона.

Дорогие читатели, доброе пятничное утро! Планирую выкладку глав каждую пятницу с утра, поэтому не пропустите, и по традиции жду ваши впечатления в комментариях)

67. Кир

Кир идёт на кухню, не зная, а чувствуя, что девушка там. Он не просил её оставаться и не просил уходить. Не обозначал сроки, в которые сможет уделить ей время. Не ждал от неё участия и сопереживания. Да и сегодняшняя ситуация не тот случай, в котором чьё-то неравнодушие может оказать реальную помощь, но… Но парень видит Отрадную, одиноко сидящую за обеденным столом в компании двух наполненных, судя по виду, чёрным чаем кружек, и смолотые в крошево из-за переживаний внутренности словно пледом окутывает. Тёплым, мягким, пушистым.

Ты мне нужен, слышишь?

Слышит.

Всем естеством, душой, сердцем.

Слышит. Чувствует. Любит.

А ты слышишь, Алёна? Как давно, бесповоротно и без оглядки нужна мне?

Она отрешённо смотрит в окно и держит за ручку чашку. Вторая стоит напротив в ожидании его. Тонкие плечи напряжены. Губы поджаты. Глаз парень не видит, но помнит каждую крапинку в них наизусть и удостоверяется в этом в очередной раз, когда Алёна, заметив его, резко оборачивается и их взгляды встречаются.

В карих, почти чёрных из-за тусклого освещения радужках Авдеев растворяется мгновенно. Теряется без вести в густых ресницах. Тихо и безвольно тонет в звуках её голоса, когда она, очевидно переживая и тревожась, спрашивает:

– Как Алек?

– Спит.

И волнения не становится меньше, когда за первым вопросом от неё сразу же следует второй.

– А ты?

Соврать бы. Спрятать свою слабость и разбитость, чтобы быть перед ней сильным и всемогущим. Расправить плечи и натянуть маску если не безразличия, то хотя бы уверенности в том, что случившееся сегодня больше не повторится никогда. Да только ему себя-то не получается в этом обмануть, что говорить о той, из-за кого у него мир наизнанку раз за разом выворачивается?

– А я…

Я устал, Алёна.

Я чертовски, пи*дец как, устал.

Она сводит брови к переносице, хмурясь, и похоже понимает его без слов. И от этого хочется свернуться калачиком у её ног и остаться в таком положении навсегда.

– Мне жаль, Кир, - глаза напротив проникновенно блестят сочувствием.
– Мне очень-очень жаль.

– Мне тоже, Алёна.

Авдеев тяжело опускается на стул, будто к его двадцати годам добавилось шестьдесят лет сверху, и с силой трёт лицо ладонями. Девушка же не спускает с него внимательного взгляда.

Между ними тишина. Не та, что подобно гранитным плитам давит на плечи, а та, что ромашковым чаем по расшатанным в край нервам и пластырем на рваные раны.

Прошлое, наконец, замолкает. Настоящее ему вторит. Будущее неясно маячит где-то там, вдалеке, но им обоим не до первого, ни до второго и тем более ни до третьего.

Им сейчас только друг до друга. Физически - шаг, может быть два. Ментально - уже вплотную, до приятной тесноты и лёгкой нехватки кислорода.

– Не вини себя, пожалуйста.

Отрадная почти шепчет. Он с трудом сглатывает и давит на в ту же секунду повлажневшие глаза, даже не удивляясь тому, как точно и тонко девушка его читает.

– В том, что происходит с Алеком… Нет твоей вины, Кир.

Больная усмешка ломает губы и голос предательски срывается, когда Авдеев честно признаётся:

– Я бы хотел, чтобы это было так.

– Ты не можешь быть ответственным за всё то, что происходит вокруг.

Девушка натягивает рукава на запястья и это движение, абсолютно обыденное, видимо давно вошедшее у неё в привычку, кажется ему знакомым. Настолько знакомым, что параллель между ней и братом, белёсыми полосами на коже, тщательно скрываемыми одеждой, прочерчивается сама собой ярко-красной линией. Она пугает и хочется как можно скорее от этой мысли отмахнуться, но он вспоминает её реакцию на Алека в ванной, наблюдает за ней сейчас и видит, что Отрадная понимает. Понимает не его, Кира, а именно брата, словно… Словно была на его месте?

Почему?

Зачем тебе это?

От какой боли ты хотела сбежать? И сбежала ли?

Авдеев уже открывает рот, чтобы задать эти отравляющие вопросы прямо, но девушка опережает, вновь подтвердив, что его мысли для неё как букварь для доктора филологических наук.

– Не надо, Кир, не спрашивай.

– Алёнка, ты…

– Пожалуйста.

И уже эти слова вполне можно считать ответом да только легче от этого не становится. Наоборот. Парень чувствует себя так, словно его со всей дури под дых ударили, а потом протащили по щебенке раздетым пару километров.

– Алек… Он… Давно вредит себе?

От её взгляда никуда не деться и он даже не пытается спрятать подрагивающие ладони.

– Я не знаю, - признаваться в этом больно и тошно, но врать ей выше его сил.
– Я увидел и понял что он с собой делает, когда чуть не стало слишком поздно.

Она не удивляется, только наклоняется корпусом вперёд, не прерывая зрительный контакт и неосознанно стараясь быть ближе. Ближе к нему.

– Он объяснял тебе почему…?

– Да. Началось всё с аварии, в которой мы потеряли сестру, - дрожь в пальцах усиливается.
– Алек с Алисой - двойняшки. Были ими. Её потеря… Он не может пережить.

Помимо этого есть ещё другие факторы - родители и сложные отношения с ними, переходный возраст, непростой характер и безответные чувства к девочке. И, если не вдаваться в подробности и абстрагироваться от происходящего, у них, двух, казалось бы, очень разных братьев, общего гораздо больше, чем Алеку хотелось думать.

– Да и не сказать, что я сам смог это сделать.

Девушка тихо вздыхает и заправляет волосы за ухо. В её карих омутах он отражается не как поломанный, ни на что не способный, безнадёжный слабак, каким Кир ощущает себя на данный момент, а вымотанным в край, раненым и нуждающимся в хотя бы небольшой передышке мальчишкой с больным влажным блеском в глазах.