Останови моё безумие

Она разрыдалась ещё сильнее и сама попросила меня обнять себя, молчаливо приткнувшись к моей груди. И снова плакала только она, за нас обоих. А себе я не позволил отпустить эту боль.

Она изменилась - Мира стала другой. Ко дню выписки - первого марта, это был совершенно иной человек, которого никто не знал прежде, даже я. Она не смеялась, «не могу просто» говорила она, спокойно пожимая плечами, не спорила по пустякам и по поводу, безучастно и молчаливо соглашаясь с первым высказанным мнением. Казалось, апатия проникла и отравляла красную жидкость, так подло заменившую её кровь и теперь сжигающую её вены день ото дня всё больше.

Я рассказал ей всю правду, как только её состояние перестало вызывать у меня неприятный мандраж страха, как только она сама спросила меня об этом. Она лишь кивнула. Молча и безучастно. Родители списывали всё на возобновившуюся болезнь, изнурившую её тело настолько, что она просто «немного устала», Лиза ещё больше отдалившаяся от младшей сестры, всё больше погружалась в хлопоты беременной женщины и не выражала никаких опасений состоянием Миры.

Я переживал.

Я волновался.

Я сгорал вместе с ней, но в одиночку.

Единственный человек, добившийся от Миры хоть чего-то, пусть это и было лишь полное игнорирование - был Олег. Ей нужен был палач собственного ребенка, и она нашла его в Олеге. Пока нашла.

Я видел её глаза, когда она смотрела на моего друга: в них не было ненависти. Ненависть предназначалась мне. Только мне. Просто время ещё не пришло.

====== Глава 45 ======

Комментарий к Глава 45 Я знаю, что никогда не советовала вам никаких композиций. И сейчас этого делать не буду. Просто поделюсь своими к концу главы: Sanna Nielsen – Undo и Evanescence – My immortal.

ВЛАД

«… - Влад, если она решит рожать несмотря ни на что, это будет большой риск, но, ни один врач не решится сказать тебе со стопроцентной вероятностью, что она не вынесет ребёнка и не сможет родить. Маленький шанс на то, что всё пройдёт благополучно есть всегда…»

Эта фраза в последнее время преследовала меня, и последовавший за ней мой категоричный ответ не желал отпускать мою смятенную душу.

« - Никогда, Олег, … никогда. Риск? Не с её жизнью, не Мирой. Я выбрал её. Я всегда выбираю её. Пусть это будет против её воли, но я всегда выберу её».

Мира отказалась возвращаться домой, просила придумать что-нибудь для родителей, пересекаться с Лизой, у которой потихоньку начал округляться маленький животик, ей было особенно трудно. Я понимал её, надеялся, что всё ещё понимаю.

– Я устроил для Миры путёвку в санаторий. Ей нужно набраться сил в более щадящем климате, - соврал отцу, когда они с тётей Ниной приехали в больницу за сестрой, в первый день безрадостно вошедшей в двери весны.

– Одну?
– разочаровался отец.

– Да. Она сама попросила. Ей хочется побыть вдали от нашей опеки. Постарайся понять её и скажи жене, чтобы не делала из этого большой трагедии, хотя бы в присутствии дочери.
– Я не хотел, но тон моего голоса мимо воли приобретал жесткий оттенок, я разговаривал с отцом грубо, и это вернуло меня к нашим отношениям шестилетней давности - холодным, отстранённым, отношениям малознакомых людей.

– Хорошо, сынок, - только и сказал он, кивая своей полностью седой головой и пряча руки в карманах простых брюк.

Все моменты прощания с дочерью тётя Нина неверяще пучила глаза но, ни слова не вымолвила, беззвучно открывая и закрывая рот, отец смотрел на Миру с грустью и тоской такой натуральной, точно они были соучастниками нашей с ней общей муки, ещё больнее въедающейся под кожу от немой невысказанности. Они не ожидали, что она даже не заедет домой для сборов своих вещей, я их заранее уже привёз в больницу сегодняшним утром. Мира также отказалась, чтобы родители сопровождали её в машине по дороге на вокзал и печали на лицах отца и тёти Нины в разы прибавилось.

Я как мог постарался успокоить их тревогу, заверяя, что поеду в санаторий вместе с Мирой и только убедившись с приемлемостью тамошних условий и удобно разместив сестру на месте вернусь обратно. Они согласно кивали, не возражая моему предложению, но устроив сестру на переднем сиденье автомобиля и обходя его спереди, я коротко бросил взгляд на обнимающуюся, поддерживающую друг друга чету, и тётя Нина в беззвучных рыданиях закрыла рот рукой, склонив голову к плечу мужа. Они словно прощались с Мирой, глаза обоих были настолько смиренными, в этот момент так ужасающе отражая глаза моей милой девочки, что ярость внутри закипала во мне чёрной лавой.

Они отпускали её: я - не мог отпустить.

– Мы и правда едем в какой-то санаторий?
– привалившись к стеклу, спустя некоторое время в машине спросила Мира, когда молчание в салоне приелось настолько, что стало почти осязаемым.

– Нет. Но если ты этого хочешь, то мы могли бы…?
– с надеждой спросил я, несколько раз взглянув на сестру, остававшуюся всё это время неподвижной.

– Не надо. Просто отвези меня на квартиру, - пожав плечами, проговорила она с безразличием.

И мы замолчали на весь остаток пути до нашего дома, теперь превратившегося для Миры только в квартиру, и уже не нашу. Я понял это, когда она бесшумно переступила порог, оставшись позади меня на несколько мгновений, застыла на месте и глаза её неузнаваемо впитывали царящую тишину, больше не ассоциирующуюся у неё с покоем.

– Ты должен побыть здесь некоторое время, чтобы они поверили в ложь о санатории, - с упрёком и в неудовольствии сказала она, проходя мимо в ванную.

Я мог бы уйти, чтобы сделать ей приятное, если она не хотела меня видеть прямо сейчас и просто побродить по ещё холодным улицам, по ещё лежавшему на асфальте снегу. Но оставить её в таком состоянии было больно и неправильно, а слыша эхом отбивающиеся от стен её слова, полные восторга, веры и внутреннего убеждения - больно и неправильно было оставлять одну её здесь.

Как сейчас я видел сияющее безграничным счастьем лицо моей девочки гораздо отчётливее, чем омытые страданием черты её видел сейчас.

«...
– представляешь, это будет наш с тобой малыш. Ты будешь замечательным папой, таким сердитым и недовольным. А я доброй мамочкой, которая наказывает грозного папочку за строгость к её любимому сынишке. Но пусть наш мальчик будет похож на тебя. Знаешь, ты у меня такой красивый… и высокий, а мальчики должны быть высокими … Мне даже не верится, что это правда. Ведь ты же не сердишься на меня, за то, что я не сказала тебе про свои недомогания сразу, и про беременность тоже. Не сердишься? Со мной всё в порядке. Даже больше, чем просто в порядке. Боже Влад, я люблю тебя!…»

Вода в ванной шумела, заглушая начавшиеся рыдания моей любимой, но дверь теперь постоянно оказывалась запертой для меня. Сейчас я даже желал, чтобы она плакала, потому что больше не слезинки не скатилось по её щеке с того утра. Я не верил, что она просто мылась, бесчувственно намыливая и ополаскивая голову, затем руки и тело, не верил, что сердце её очерствело, но отгородилось колючей проволокой, предпочтя такое знакомое одиночество нашему единению. Я так и стоял у этой запертой двери в ванную, не прислушиваясь к звукам стекающей в слив воды, но безуспешно пытаясь выключить звук теперь горьких воспоминаний.