Отец на час. Работает спецназ

Когда подъезжаем к дому, солнце уже клонится к закату. Машины Федерики на парковке нет.

Хмурюсь.

— Пойдем, сынок, — Побединский небрежно мне кивает, выходит из машины и открывает заднюю дверь.

Его автомобиль припаркован у забора.

— Ну, — поторапливает сына. — Поедем уже…

Я постукиваю по рулю, оборачиваюсь и внимательно разглядываю Льва, снова крепко сцепившего челюсти, как в больнице.

Он смотрит прямо перед собой.

А глаза постепенно увлажняются…

Это кажется странным, потому что испытаний у парня сегодня была целая масса, но он ни разу не сдался и слез не показал.

Вспоминаю себя в шестнадцать-семнадцать. Дури было о-го-го и самоуверенности… если честно, хоть отбавляй. Молодость. Казалось, мне море по колено, а вот менять решения было стремно.

Люди вообще часто остаются где-то, потому что им страшно признать свою ошибку. Будто от этого она станет меньше или вовсе исчезнет.

— Он дома останется, — решаю за Льва, чтобы долго тут не рассиживаться. — Уезжай один.

— Что значит «дома останется»? Это что еще за новости? — папаня хватает сына за локоть. — Пойдем, я сказал.

Лев вырывается и… горько всхлипывает. Лицо опускает.

— Блядь… Николай… — рычу сквозь зубы, подаваясь вперед. Дать бы ему в бубен, так непедагогично получится. — Шел бы ты уже… репетировать. А он дома останется. Останешься ведь? — спрашиваю у пацана.

Он кивает и утирает слезы запястьем. Поворачивается к отцу и признается:

— Я к маме хочу. Я... соскучился.

Пианист, кажется, теряет дар речи. Хмурится, будто ноты вспоминает.

— Соскучился?.. Да пошли вы… — в итоге машет рукой и, прихрамывая, направляется к машине в одиночестве.

Лев тянется к двери.

— Пап… — зовет. — Ты только не обижайся... пожалуйста.

— Ай, иди ты…

Пианист садится в машину и резко газует. Уезжает.

Один.

— Покурим, — киваю, найдя заканчивающуюся пачку и поглядывая на Льва в зеркало. — Ты-то… Не куришь?

— Нет, — он уверенно мотает головой.

— Ну... и правильно, — закуриваю и бросаю зажигалку в карман. — Правильно. Вредно это, — смачно выдыхаю дымовое облако в приоткрытое окно. — Сильно вредно...

— Почему он такой? — задумчиво спрашивает пацан.

— Ты про кого?

— Про папу.

— Я… не знаю.

— Иногда думаю — и зачем мне такой?

— Да кто его знает? В жизни так много вещей, которые на хрен никому не нужны: прыщи, расческа для лысых, импотенция…

Он посмеивается и еще раз на нервяке всхлипывает, а я отворачиваюсь и смотрю прямо перед собой.

— Если бы у меня был отец, хотя бы такой… Я бы радовался.

— Правда?

— Конечно.

Вру.

А может и нет?

Так глубоко в себе не копался.

— Я не знаю, Лев. Из меня ведь тоже отец никакой. Наверное, это нормально. Быть так себе, если примера не видел, — усмехаюсь. — Мать у меня… Как ее назвали Брониславой, так и еде… в танке всю свою жизнь. Сильная, независимая, в гордом одиночестве.

— Как… мама?

— Вот еще, — смотрю на него с возмущением. — Мама твоя женственная и красавица невероятная, просто тащит все на себе... В общем, про то, от кого забеременела, моя мать никогда не рассказывала, а когда пришла в администрацию записывать и у нее спросили фамилию отца, так и сказала: «Запишите — Отец». Чтобы лишнего не сочинять...

— Я все думал, откуда у вас такая фамилия странная.

— Так и живу всю жизнь. Сам себе — Отец, — усмехаюсь и подношу сигарету к губам.

Лев долго молчит, а потом его словно прорывает:

— Я люблю его… Папа он… просто своеобразный… творческий… Но очень талантливый и на самом деле добрый.

— Это да… — закатываю глаза. — Добрый...

Для детей родители — всегда лучшие. Это нормально.

— Но я все равно его люблю. Каким бы папа ни был… Мы ведь не виноваты, что они с мамой развелись?

— Конечно, не виноваты, Лев. Просто… так бывает, е-мое. Пойдем уже…

Выкидываю окурок.

В дом зайти тихо не получается. Во-первых, с лестницы несется Пушистый — огромная, слюнявая морда, во-вторых, на Льва нападает Маша.

— Лео… Пливет, я так скучала!.. — запрыгивает к нему на руки. — Ты больше не обижаешься?

— Я и не обижался, Маш. — Лев стягивает единственную кроссовку и серьезно кивает Эльзе, разглядывающей нас со второго этажа.

Она хмыкает и, развернувшись, уходит в свою комнату.

— А где Сергей? — спрашиваю.

— Селега на кухне. Там у нас гости… Дяденька такой сельезный, но кла-асивый… В костюме и с челной болодой. — Маня перебирается ко мне на руки и доверчиво жмется. Пахнет как всегда — конфетами.

— Что еще за гости?..

Сердце забывает отбивать нужный ритм, когда из кухни выходит подполковник ФСБ Аскеров Ренат Булатович — человек, который позвонил мне в тот самый день после собеседования, пригласил к себе в Управление и настойчиво рекомендовал принять предложение о работе.

— Что-то случилось?.. — хрипло спрашиваю, быстро передавая Машу Леону.

Лицо будто кипятком обдает.

С ней что-то случилось...

— Пойдемте пообщаемся, Владислав Алексеевич… Дело не терпит отлагательств.

Глава 46. Влад

Путь от прихожей до кухни критически долгий. Маня со Львом беззаботно галдят за спиной. Ничего не подозревают.

Плотно закрываю дверь и, кивнув Сереге, спрашиваю без всяких межведомственных реверансов:

— Что-то с Федерикой?.. Где она?

— Сядьте, Владислав Алексеевич, — Аскеров спокойно кивает.

— Да говорите уже! — не сдерживаюсь.

— Федерика Теодоровна сегодня пропала.

— Что значит «пропала»? — зло смотрю на Азиата. — Я же просил!

Тот виновато опускает глаза.

— Она сказала, дело жизни и смерти: ей в офис надо, что-то там со складом связано, — машет рукой Серега. — Бабы!..

— Как это произошло?.. — снова обращаюсь к Аскерову.

Он смотрит будто сквозь меня. Всегда такой.