Отрада

— Здравы буди, — он улыбнулся и заговорил; и его голос пришелся Отраде по душе: звучный, густой, уверенный.

Она отвлеклась, когда увидела, что Храбр принялся медленно пробираться вперед, оберегая правую руку. Воевода говорил что-то еще, и ему отвечали, но она больше ничего не слышала и не замечала. Только мужчину, уходящего все дальше и дальше от ее глаз.

— А правду говорят, свет Добрынич, что ныне всякий суда твоего просить может? — громко, раскатисто спросил Храбр и шагнул вперед, выделяясь среди окружавших его людей.

— Правду, — коротко ответил воевода. В его голосе явственно слышалось недовольство и раздражение, и он отводил взгляд, не желая смотреть на мужчину. — Токмо запамятовал ты, что по весне суд над тобой я свершил.

— Так то давно было, воевода, — Храбр усмехнулся, обвел взглядом людей и безошибочно нашел Зоряна, кривившего лицо. — А теперь я вот что показать тебе чаю, — он стащил с себя рубаху, чтобы стали видны его раны, не скрытые повязками.

По толпе прошелся ропот: многие, если не все, слышали о неудавшейся ловите кузнеца, о том, как его порвал и едва не убил кабан. Но слухи — это одно, а видеть своими глазами — совсем иное. Даже спустя три седмицы его раны выглядели устрашающе, не до конца зажившие, покрытые грубой коркой, оставшейся от прижигания. Синяки, некогда черные, теперь расползались по телу уродливыми, желтеющими пятнами.

Среди женщин кто-то вскрикнул, и Отрада видела, что некоторые отворачивались, отводили глаза. Там и впрямь нечем было любоваться…

— А еще — вот это, — сказал Храбр, выждав немного. Он резко вскинул левую руку с зажатым в кулаке обломком стрелы, чтобы стало видно всем. — В плечо мне угодила, посреди ловиты, в нашем лесу. А после вепрь меня и подрал.

Люди заволновались, заговорили громче и сердитее. Чей-то злой, намеренный умысел едва не лишил Храбра жизни — то было понятно без лишних слов. В лесу во время ловиты неоткуда было взяться случайной стреле. Никто с умом не сунется на разъяренного, разгоряченного вепря лишь с луком, не станет лезть под руку другому охотнику. А знать — стрела была пущено намерено. Кто-то ведал место, куда гонят кабана, ведал время, ведал, где укрыться от чуткого нюха зверя и острого взгляда охотника.

— Не о том говоришь ты, кузнец, — воевода прищурился и чуть кивнул ему за спину. — Лучше обскажи, как этот достойный муж оказался в путах да к тебе привязан, словно шавка. Лицо у него в кровь разбито, равно как и голова.

Староста Зорян за его спиной лучился довольством.

У Отрады от обиды потемнело в глазах. Пока она лежала, чуть ли не заживо погребенная в земляной яме, воеводе нашептывали на ухо дурные, лживые слова! Вестимо, не токмо про кузнеца, но и про нее — дурную девку, которой никто не был указ.

А вуй Избор, едва не погубивший ее из-за каких-то камней, был, выходило, ни в чем не повинен! Ну, как можно стерпеть эдакое непотребство?

Не помня себя, она рванула вперед, но Храбр перехватил ее, придержав за локоть. Краем глаза она заметила, как сбоку в толпе заметался Твердята, но и его остановили твердые руки сестры, легшие на плечи.

Толпа гомонила все больше и сильнее, и с изумлением для себя Отрада услыхала, что говорили-то люди против воеводы! Да против старосты, который, вестимо, все это ему в уши и наплел. По груди, вопреки всему, разлилось теплое чувство, а к глазам вновь подступили слезы. На сей раз, уже не от обиды. Никогда прежде она не помнила, чтобы за нее так заступались.

Даже воевода, привычный ко всему, выглядел малость опешившим. Он все пуще и пуще хмурился, пока брови и вовсе на сошлись на переносице.

— Достойный муж... — жесткая усмешка искривила его губы. — А он в путах оказался потому, что невесту мою погубить пытался. Сперва выкрал из общины, после — гнить в яму бросил. А когда меня увидал, так и вовсе чуть не убил.

Щеки Отрады запылали, когда все взгляды впились в нее. Ей мстилось, ее искололи костяными иголками. Но Храбр стоял подле нее и крепко сжимал ладонь, и закрывал широкими плечами от взоров старосты Зоряна и его семьи.

— Ведаешь ли, что до того было? — горькая улыбка коснулась губ Храбра, когда воевода не нашелся, что сказать в ответ на его слова. — Несколько седмиц назад мы приносили великую жертву Велесу, чтобы одарил он нас своей милостью и не дал дожду погубить урожай. Тогда староста общины нашей, Зорян, примириться мне предложил, былое позабыть. И честь мне оказал, своим правом первой ловиты одарил.

Если до этих слов лишь немногие косились на Зоряна и его род, то теперь к нему разом обернулся весь люд. Его сыновья — Перван и Лешко — вышли вперед, подперли широкими плечами отца. Оба высокие, мощные, довольные сытой жизнью, они внушали и страх, и робость.

— Я требую суда, воевода, — Храбр боле не улыбался и не шутил. Нахмурив лоб, он смотрел на старосту, и его голос звенел сталью. — Меня чаяли убить. Как и мою невесту. И я говорю, что то был староста Зорян. Пусть нас рассудит Сварог.

Отраде сделалось так больно, что она приложила ладони к животу и чуть склонилась, надеясь, что это поможет унять боль.

Но та шла вовсе не от живота, а от сердца, и потому тугой комок, мешавший ей дышать, принялся разрастаться все больше и больше.

В голове билась одна-единственная мысль: его убьют.

51

— Я требую суда, воевода, — Храбр боле не улыбался и не шутил. Нахмурив лоб, он смотрел на старосту, и его голос звенел сталью. — Меня чаяли убить. Как и мою невесту. И я говорю, что то был староста Зорян. Пусть нас рассудит Сварог.

— Ах ты! — староста, не утерпев, ступил вперед.

Но вскинутая рука воеводы мгновенно заставила того замолчать и остановиться.

— Скор ты на расправу, кузнец, — теперь он повернулся к застывшему на месте Храбру.

Скользнул взглядом до шатавшейся от слабости девке, застывшей подле него. Лицом она кого-то ему напоминала, и это было и странно, и чудно. Откуда бы так близко ему знать жителей общины? Пусть даже столь богатой и крепкой, как эта.

Он воевода княжеский, а не купец на торгу.

— Сперва я хочу его выслушать, — воевода чуть кивнул, и двое его кметей подошли и вздернули на ноги Избора.

Они же разрубили его путы на руках и ногах. Храбр дернулся было возразить, но взгляд воеводы пригвоздил его к месту.

Избор с трудом стоял на ногах. Его шатало, и он качался из стороны в сторону. Выглядел он воистину жутко. Косматые волосы были заляпаны кровью и торчали во все стороны рваными клоками. Лицо — разбито, со следами множества ударов, которые Храбр обрушивал на него один за одним.

Подняв взгляд на воеводу, он вновь бухнулся на колени и заголосил.

— Господине, едва не погубили они меня! Жизни лишить хотели, в лес заманили...

— Что говоришь ты?! — Отрада выкрикнула раньше, чем Храбр поспел ее остановить. — Как смеешь так нагло лгать?!