Отрада

— Батя... он обезумел словно... ушел на ночь глядя. Куда – не ведаем. Не сказал ничего, лишь про камушки все бормотал да бормотал.

— Я остановить кинулась – ударил, — добавила Купава, загородив собой сына: уже больно недобро косился на того Храбр.

— Про Отраду говорил что-нибудь? Ну?! — вновь пророкотал, когда увидел, как забегали испуганно у обоих глаза.

— Сказывал... — Купава заговорила первой. — Вызнать он у нее что-то вознамерился...

Дослушивать Храбр не стал. Подавив стон, склонился за молотом, поднял левой рукой и медленно, без былой прыти вышел из избы.

— Брат! — зычный голос Белояра разнесся по округе, и кузнец повернул голову.

Наспех одетый, поднятый с лавки Вереей, мужчина торопливо шагал к нему. Он совсем запыхался, пока бежал. Все боялся не поспеть.

— Брат, что приключилось? Знахарка сказала, с Отрадой что?.. — он оборвал себя на полуслове, заглянув Храбру в глаза. И тотчас отшатнулся прочь, прокляв себя за секундную слабость.

Таких пустых, черных глаз Белояр не видал у него с той зимы, когда убили его отца и родню...

— От меня вышла, к Верее не дошла, — глухо, тяжело вымолвил Храбр и посмотрел на друга. — И Избора в избе нет. Жена его сказала, что тот Отраду поминал.

Белояр изменился в лице. Он не ведал, что сказать... Да и что тут скажешь? И как подсобить – не ведал. Он посмотрел на кузнеца. Тот не замечал, но на рубахе на левом плече выступила кровь. Стало быть, вновь раны открылись.

— Я иду потолковать со старостой, — Храбр посмотрел на молот, что с трудом, но по-прежнему сжимал в руке.

Белояр нахмурился. Этого-то он и страшился.

— Может, заблудилась? — сказал и сам устыдился прозвучавшей глупости.

Храбр даже взглядом его не ожег. Так, мазнул тускло и хмыкнул.

— Коли с ней приключится что – я его убью, — пообещал мрачно и тяжело зашагал прочь.

Белояр кинулся за ним.

— А что Избору-то от девки потребно? — спросил, чтобы не идти молча.

Храбр небрежно повел плечами. Не хотел признаваться в собственной слабости, но идти и говорить было ему не под силу.

— Точно ли он? — вновь забеспокоился Белояр. — Ты себя побереги, коли хочешь на суд поединком старосту вызвать...

Его слова – разумные, в общем-то, мудрые – всколыхнули в Храбре ярость, которая заставила его остановиться и заглянуть другу в глаза.

— За Отраду я его без суда вздерну, — сказал он обычным, едва ли не скучающим голосом, но у Белояра – взрослого мужа, отца – за шиворотом разбежались муравьи.

Пожалел, что не додумался дядьку Третьяка покликать. Вдвоем-то им было сподручнее. Эх, может, знахарка Верея прозорливее окажется. Она-то запропастилась куда-то. Его с лавки сдернула и была такова.

Изба старосты – обстоятельная, большая – глядела вокруг темными прорезями на месте слюдяных окошек, за которыми не угадывалось ни капли света. Добравшись до нее, Храбр остановился перевести дух.

— Брат, может, поутру придем... — Белояр заговорил с ним, чуть выждав. — А там, гляди, и воевода приедет, и Отрада отыщется...

Ответом ему послужил каркающий, хриплый смех кузнеца. Замолчав, тот сплюнул себе под ноги сгусток крови, утер рот тыльной стороной ладони и покачал головой. Отвернувшись от Белояра, он ударил обухом молота по воротам.

— Зорян! Открывай!

Сперва все было тихо. Храбр ударил снова и снова, пока, наконец, от избы не донеслось до них сонное кряхтение да ругань. Он ждал довольно долго, пока на крыльцо, держа в руках лучину, не вышел сам староста. Одетый как положено, даже подпоясанный. Совсем никуда он не торопился.

— Чего тебе, кузнец? Вепрь тебе разум отбил, добрых людей посреди ночи будишь?

— Говори, куда Избор Отраду дел, — резко выдохнув, прохрипел Храбр. — Говори, не то худо тебе будет! — он чуть повел левой рукой с зажатым молотом.

— Да ты и впрямь ополоумел! — Зорян постучал кулаком по лбу. — Нашто мне сдалась твоя девка? Да и Избору Брячиславичу она ни к чему! Ты что в избу-то мою притек, мыслишь, я ее тут спрятал? Ну, так войди, погляди!

Храбр, уразумев, что староста над ним глумился, едва сдержал в узде свой гнев. Белояр видел, как у того на шее вздулись жилы. Следом за кузнецом он поднялся на крыльцо и вошел в избу, сопровождаемый насмешливым взглядом Зоряна Неждановича.

Шум поднял с лавок всех его домочадцев. Белояру даже стыдно сделалось. Мол, и впрямь, может, Храбр лишку взял. Смотрели на них нынче с осуждением и бабы, и мужики, и малые детишки.

Он с тоской обернулся на дверь: поскорее бы убраться прочь. И потому не заметил, как Храбр, несмотря на все свои увечья, споро подскочил к Годуну, старшему сыну Первана и Русаны, и тяжелым кулаком стиснул рубаху у того на груди.

— Ты где был? Пошто ноги в земле? Рубаха от пота насквозь мокрая? Где шлялся ты, щенок?!

47

Вылупив глазенки, Годун открывал и закрывал рот, но не произносил ни слова. Перван ринулся на выручку сыну, а Храбр, растеряв всякое терпение, врезал мальчишке добрую затрещину: так и дернулась в сторону голова на длинной шее.

Руку тотчас обожгло, и он отпустил Годуна раньше, чем поспел его отец. Перван сграбастал сына, тряхнул еще пуще, чем тряс его кузнец, и поверх первой оплеухи добавил вторую – куда сильнее.

— Тебе где велено было быть, пащенок?! — после третьей затрещины мальчишка налетел спиной на стол и, заскулив, осел на пол, закрыв ладонями лицо.

Храбр скривился. И чем он лучше Первана нынче? Что тот колотит сына, что он сам... Русана ужом юркнула к мальчишке, закрыв собой от отца, который про Годуна уже позабыл. Ведь оказался он лицо к лицу перед кузнецом.

— Ступай прочь отсюдова, — Перван, насупившись, важно упер ладони в бока и окинул Храбра злым взглядом. — Воеводе обскажу, как ты на чужих сыновей замахиваешься! Я его батька, я его сам проучу, когда нужда будет.

— Где шлялся твой щенок? — тихо спросил Храбр, всеми правдами и неправдами уговаривая себя не терять рассудок. — И откуда вернулся ночью в потной рубахе да весь измазанный в земле? Об этом не чаешь воеводе обсказать?

Перван покатал во рту слюну. Руки у него так и чесались врезать кузнецу по бесстыжей роже. Тот и ответить в полную силу не сможет: и так стоял, шатаясь, да испариной весь покрылся от усилий.