Отрада

— Испужалась, поди?.. — Храбр, придержал ее за плечи, помог ей подняться на ноги и принялся отряхивать поневу и рубаху от земли и налипших веточек. — Славная моя...

— Ты в крови весь, — Отрада цеплялась за его руки, словно за соломинку. — Раны открылись?..

Храбр качнул головой, сцепив зубы. Боль от прикосновений была острой, режущей; едва затянувшаяся рана неприятно пульсировала, равно как след от стрелы в плече.

Дыхание у него вновь сбилось, когда Твердята влетел в него с разбега и крепко вжался щекой в бок.

— Брат! — воскликнул тот.

Кузнец поморщился и коротко, тяжело выдохнул, опустив взгляд. Мальчишка глядел на него невинными, широко распахнутыми глазами, и ему тотчас захотелось отвесить ему пару затрещин за то, что ослушался и пошел за ним в лес. Но его вторую руку по-прежнему держала Отрада: он чувствовал прикосновение ее ледяных пальцев.

— Тебе что велено было? — он все же грозно нахмурил густые брови. — В избу воротиться следовало!

Твердяте хватило разума смолчать. Зажмурившись, он лишь пуще вжался лицом ему в рубаху. Храбр подавил вздох. Пожалуй, нынче наказать сопляка так, как следовало, он не сдюжит.

Он посмотрел на Отраду, и его взгляд потеплел. Она жалась к нему испуганной пичугой и ни на мгновение не отпускали руки. Словно боялась, что он исчезнет, коли она ослабит крепкую хватку. Храбр и сам не хотел ее отпускать. Не после того, что пережил за эти два дня, когда мыслил, что ее потерял.

— Ты прости меня... — повинился он глухо. — Не сразу тебя сыскал...

— Что говоришь такое?! — она вскинулась на него, задрожав, и еще сильнее сжала запястье. — Коли бы не ты... погляди, у тебя и раны сызнова открылись... все из-за меня... совсем дурную невесту ты себе выбрал, — и Отрада тихо, горько вздохнула, опустив взгляд.

Ей взаправду сделалось стыдно перед Храбром. За свою неказистую судьбу да родню. За то, что волей-неволей втянула его во все это, и нынче он платил сполна: своим здравием. А у нее даже приданого толком не было. Одни горести и беды она принесла в его славный род.

— Какая полюбилась мне, такую и выбрал, — Храбр усмехнулся, когда Отрада, просияв, вскинула на него блестящий взор.

Улыбка преобразила ее необычайно. Он и раньше скорее язык бы себе отрезал, чем посмел назвать ее некрасивой, пусть даже со всеми царапинами, ссадинами и синяками. Но нынче ее зеленые глаза сияли в темноте ярче солнца, и он не замечал ничего, кроме них, и тонул, тонул, тонул...

Валявшийся на земле мужчина закряхтел, и Храбр тотчас изменился лицом. Отодвинув за спину и Отраду, и брата, он повернулся к Избору и брезгливо пнул того в бок. Ответом им послужил еще один стон.

— Поищи-ка веревку, — велел Твердяте, и тот кинулся в кусты, на которые указала Отрада.

— Что делать станешь? — спросила она, коснувшись ладонью его затвердевшей, каменной спины.

— Не тревожься, милая, — Храбр скривил разбитые губы. — Назад в общину его приволоку. Будем творить суд.

50.

К моменту, как они вышли из леса, небо на горизонте окрасилось в яркие рассветные цвета. Пот градом катился по вискам и спине Храбра, промочив рубаху насквозь. Он дышал тяжело, с хрипотцой и неприятными свистами.

Он поднял взгляд, любуясь раскинувшимся над ним небом: пушистые багряно-медвяные облака медленно плыли по нему, к самому горизонту, окрашенному в светло-желтые, что липовый мед, цвета.

Ветер приятно остужал разгоряченные тело, трогал выбившиеся из-под шнурка волосы.

Было хорошо.

Еще бы не кряхтел позади Избор. Да не вздрагивала бы Отрада от любого, даже самого малого шороха...

Яркое, теплое солнце подсвечивало ее медвяные волосы, заставляло прикрывать лицо от слишком длинных лучей.

Что-то кольнуло, поскреблось в груди у Храбра. Он глядел на девку с теплой усмешкой. Все дурное осталось позади. Совсем немного надо потерпеть. Вот поговорит нынче он со старостой, и все.

Один Твердята шагал, улыбаясь. Еще и гордился собой. Как же, ведь дядьку Избора камнем он зашиб!

В общине, когда их заметили, поднялся страшный переполох. Сразу начались и причитания, и вопросы, и крики, и суета. Послали мальчишек, чтобы разыскали тех, кто ушел в лес али далеко вдоль берега реки, чтоб передали, что нашлась пропажа. Заплаканная Стояна чуть не задушила Отраду в объятиях и, схватив за руку, сразу же увлекла за собой: умыться да переплести косу.

Но, поглядев на Храбра, она осталась на месте и никуда не пошла.

Немного погодя на него налетела заплаканная Услада. Одной рукой она пыталась обнять старшего брата, другой — прижимала к себе младшего.

Вид дядьки Избора с разбитым лицом да головой, связанного веревкой, с кровавыми разводами на рубахе породил еще больше вопросов. Впрочем, коли присмотреться к кузнецу, то становилось ясно, кто его так отходил.

Вестимо, кликнули старосту, и тот явился, да не один. К тому моменту жители общины, не сговариваясь, потянулись в одну сторону и в конце оказались на небольшой свободной лужайке, с вытоптанной травой. Здесь обычно творили суд, коли была нужда, здесь же созывалось вече, и отсюда начинали любое благое дело: праздник какой, жертвоприношение Богам.

Нынче людей было — не протолкнуться. И шум стоял ужасный.

Отрада вертела головой, озираясь. Она была здесь как-то и знала, что ближе к опушке леса должен стоять невысокий деревянный помост — только с него удавалось перекричать вече, коли оно собиралось.

Стояна все же умудрилась накинуть на нее теплый платок и сунула в руки кусок каравая, и Отрада, пока они медленно брели до опушки, сгрызла его до самой крошки. Она бы и с Храбром поделилась, да токмо он шел от нее чуть в сторонке да о чем-то вполголоса говорил с мужами.

Нынче же, когда вся толпа остановилась, и их поневоле вытолкнуло вперед, Храбр взял ее за руку, крепко обхватив ладонь своей — привычно шершавой, теплой. Позади них прямо на примятую траву рухнул дядька Избор. Отрада вздрогнула и обернулась, кузнец же не повел и бровью. Он смотрел прямо перед собой.

Оказалось — приехал воевода!

Сопровождаемый старостой и его семьей, он шагал к ним с двумя своими ближними дружинниками. Когда он подошел поближе, и толпа нестройно загудела, Отрада, наконец, смогла получше его рассмотреть. Статный, еще не старый мужчина с побитыми сединой, некогда черными волосами; на нем был плащ и рубаха почти такая же, как носил обычный люд. Воевода был без меча, его ножны были пусты — в знак добрых намерений. Староста Зорян за его спиной, напрочь, выглядел так, словно был готов убить кого-угодно.