Отрада

— Да-а-а, — Храбр притворно покачал головой. — Такого дурня мы нескоро оженим.

— Ты на себя сперва погляди! — развеселившись и расхрабрившись, Твердята надерзил брату, а тот погрозил ему кулаком.

Когда пришла пора Отраде уходить, он поднялся из-за стола ее проводить, но, верно, не сдержал болезненной гримасы и тяжелого вздоха. Жалостливое девичье сердечко тотчас дрогнуло, она замахала на него руками: мол, сиди-сиди, я сама дойду, тут рядом совсем, через лесок и все.

И Храбр, измученный, намаявшийся за день, с натруженными жилами, с болью в теле, ее послушал. Отвел до забора через двор и отпустил – только и мелькнули в косе две ярких ленты.

Ночью к нему прибежала встревоженная знахарка, всех перебудив.

До избы Отрада так и не дошла.

46.

Выслушав знахарку с недрогнувшим лицом, Храбр молча вернулся в горницу, из которой выскочил на шум, едва надев портки. Сонные, перепуганные Твердята с Милонегой толпились подле печи.

Верея прошла в избу и без сил рухнула на лавку за стол. Мальчишка, сообразив, поднес ей ушат с прохладной колодезной водицей, и знахарка смочила сухое горло.

Пока бежала по лесу, чуть весь дух из нее не вышел. Больше всего на свете чаяла найти неразумную, бесстыжую девку у кузнеца в избе. Уж лучше соромную, но живую.

— Ты куда собрался? — завидев вышедшего из горницы Храбра, спросила она.

Кузнец прямо поверх повязок, на которых уже проступила кровь из-за неловких движений, надел свободную рубаху из небеленого полотнища, перепоясал портки и принес из сеней тяжелый кузнечный молот.

— Потолковать кое с кем, — ощерился Храбр.

— Брат, постой, не ходи! Брат! — Твердята кинулся к нему и вцепился дрожащими руками в рубаху.

С видимым усилием кузнец оторвал от себя его ладони и потрепал по голове.

— Малец, девку в беде оставить – последнее дело. Не дай Сварог тебе так когда-нибудь поступить.

Твердята притих, но губы испуганно кусать не перестал. Перехватив поудобнее молот, Храбр спустился по крыльцу во двор. Верея – следом за ним. В дверях избы остались глядеть им в спины брат с сестрой.

Быстрая ходьба далась ему непросто. Из-за сломанных ребер он не мог дышать полной грудью. Правой рукой по-прежнему едва шевелил. Как станет замахиваться левой – даже не представлял.

Но, пока шагал через лес по тропинке с обрыва, об этом Храбр не думал. Перед глазами стояло лицо Отрады, когда та ушла накануне вечером из его избы.

«Отдыхай, устал ведь. Я быстро лесом добегу», — сказала она ему с ласковой улыбкой, и ладошками коснулась могучих плеч.

И он ее послушал. Не проводил. Остался в избе.

А она так и не добежала до избы через лес.

Такая мука разрывала грудь, что он и не ведал, почему тяжко дышать: из-за сломанных ребер али из-за того, что на месте сердца разрослась черная дыра гнева и тоски. Отраду, которая и мошки не обидит, забрали чьи-то злые руки. Умыкнули прочь, украли у него. Прямо из-под носа увели, а он все прозевал.

Пошел на поводу у собственной слабости. Послушал жалостливую девку, у которой и так глаза на мокром месте были из-за ран, полученных им на ловите.

Да лучше бы его сызнова вепрь подрал! Лучше бы он сызнова валялся в беспамятстве на столе, и знахарка вливала бы ему в глотку горькие снадобья, а мужики прижигали раны каленым железом.

Все лучше, чем так, как ныне.

Злость поднималась в нем, ярость оседала на губах, оставляя за собой горькое послевкусие. Ненавистное чувство беспомощности… Оно преследует его еще с зимы, тяжким грузом висит на шее, связывает по рукам. Нужно было с ним покончить.

Он скрипел зубами, подгоняя себя. Не было ничего для него страшнее, чем беспомощность. Ведать, что Отрада где-то одна-одинёшенька. Поди, боится, маленькая. Ждет его. Надеется, что он отыщет. Выручит из беды.

— Храбр, погоди! — он услыхал позади себя голос знахарки, но упрямо мотнул головой.

Останавливаться он не собирался.

— Не руби с плеча! — крикнула Верея, с трудом переводя дыхание.

Выйдя к общине, Храбр чуть замедлил шаг. Старая изба Отрады стояла поодаль ото всех, на опушке возле леса. Громовым ударом он сотряс хлипкий, ветхий забор, который никто так и не перестроил.

— Радко! Открывай! Открывай немедля!

Не утерпев дольше ждать, Храбр снес с петель калитку, державшуюся на одном добром слове, и принялся стучать пудовым кулаком уже в дверь. Вскоре из сеней на крыльцо выскочил встрепанный, заспанный мужчина, едва поспевший нацепить портки. Позади него слышались приглушенные, испуганные возгласы женщины.

— Где отец твой? Где Избор? — рявкнул Храбр, пока Радко остервенело хлопал глазами да смотрел на него так, словно мертвого перед собой видел.

По правде, так и было. Выглядел кузнец так, что на погребальный костер краше клали. Пот градом катился по его вискам и спине, промочив рубаху насквозь. Мужчина дышал тяжело, с хрипотцой и неприятными свистами.

— Батя? — дрогнувшим голосом переспросил Радко. — Так в избе у себя! Ты пошто по ночам народ пугаешь, полоумный?! — справившись с первым испугом, он выпятил вперед грудь и насел на кузнеца, но тот уже тяжело похромал с крыльца прочь.

Все, что чаял, он услышал.

Несложно было угадать, в какую избу Храбр пойдет следом. Верея, поглядев на него, махнула рукой и поспешила в другую сторону. Надобно разбудить Белояра. Коли он не сдюжит, то никто на кузнеца управу не сыщет.

Храбр спешил, как мог. Клял неповоротливое, тяжелое тело, к которому еще не вернулась ни былая сила, ни выносливость. Себя за дурость тоже клял, но уже поменьше. Что теперь говорить... Надобно исправить все, что натворил!

Яркие звезды и полная луна на небосклоне освещали ему путь, и он мыслил, что это – добрая примета. Может, и Отраде будет не так боязно, коли не в полной темноте она окажется, а увидит над собой яркие светила...

У Избора его словно поджидали. Не спала ни жена Купава, ни младшенький сынок Любим, при виде которого у Храбра на широком подбородке заходили желваки. Припомнил, как щенок Отраду обидел... Добро, не до него нынче было.

— Где Избор?! — рявкнул он, оглядывая одетых домочадцев.

Ночь на дворе глубокая, а те и не ложились словно... У бабы, Купавы, глаза на мокром месте, а на щеке – синяк. Щенок Любим тоже голову повесил, даже льняные кудри поблекли. Глядел на кузнеца словно побитая собака.

Сердце подсказало Храбру: верно он все угадал. Верно.

— Где?! — вместе с криком вывалился из ослабевшей хватки на дощатый пол и тяжелый молот.

В ночной тишине грохот прозвучал раскатистым, мощным громом. Любим вздрогнул, втянул кудрявую голову в плечи и, переглянувшись с матерью, робко заговорил.