Первый инженер императора II

Мы двигались медленно, измученно. Лошади, пережившие не меньший стресс, чем люди, шли неохотно, часто спотыкаясь на корнях и камнях, которых в этой части леса было в избытке. Мышцы ныли от усталости, сказывалась и физическая нагрузка, и нервное напряжение последних часов, да и просто многодневный переход давал о себе знать.

Но главным грузом, замедлявшим наше продвижение, были не рюкзаки и не собственная усталость. Это были они — девять человек, вырванных из ментального плена Дикой Руны. Теперь же их ждал долгий процесс восстановления.

Мое решение вернуться в тот злополучный городок, где мы впервые встретились с Цепешем, многим показалось безумием. Олег что-то ворчал про здравый смысл, Руслан качал головой, а Иша бросала на меня взгляды, полные немого укора. Но Иван, предводитель хламников, человек, потерявший и вновь обретший брата и друзей, лишь молча стиснул зубы и кивнул.

Он, как никто другой, понимал цену припасов в диких землях. Оставить повозку с едой, водой и снаряжением, пусть даже рискуя нарваться на остатки тварей или, что хуже, на вернувшихся магов (хотя последнее казалось маловероятным после того, что я сотворил с Цепешем), было равносильно подписанию смертного приговора для ослабленных, только что спасенных людей.

Это рациональный риск. Я убеждал сам себя, пока мы осторожно приближались к знакомым руинам. Цепеш повержен. Его летающие твари и дикие звери перебиты после стычки с магами. Мозг услужливо подкидывал аргументы, пытаясь заглушить подспудное чувство тревоги. Инженер во мне просчитывал вероятности, но человек, столкнувшийся с магией и первобытным ужасом этого мира, не мог не ощущать холодок, бегущий по спине.

Городок встретил нас мертвой тишиной, еще более гнетущей, чем раньше. Но теперь это была тишина запустения, а не зловещего ожидания. Повсюду валялись останки тех тварей: огромные туши волков-переростков, обломки панцирей каких-то насекомоподобных монстров, перья невиданных хищных птиц. И ни одного живого существа, кроме редких ворон, уже слетевшихся на пиршество.

Воздух был тяжел от запаха крови, разложения и… озона? Странно, но именно этот запах, знакомый мне по работе с высоковольтным оборудованием, едва уловимо витал здесь. Остаточное явление после магической битвы? Вполне возможно.

Наша повозка, к моему глубочайшему облегчению, стояла на месте, притулившись к полуразрушенной стене. Чудо? Или просто никому не было до нее дела в пылу сражения? Колесо было слегка погнуто, видимо, от ударной волны или падения обломков, но в остальном телега была цела. Брезент, укрывавший припасы, был изорван в нескольких местах, но содержимое…

— Еда! — выдохнул Руслан, откинув угол полога. — И вода! Бурдюки целы!

Это была маленькая, но такая важная победа. Солонина, сухари, остатки сушеных фруктов, травы Иши — все было на месте. Не густо, но достаточно, чтобы продержаться до Хмарского и не дать умереть с голоду ослабленным.

Не теряя времени, мы перенесли ослабевших товарищей в повозку. Укладывали их бережно, стараясь не причинить лишней боли, подкладывали под головы свернутые плащи. Митя, брат Ивана, тихо стонал во сне, его лицо искажалось от невидимых кошмаров.

Иван склонился над ним, что-то тихо шепча, поглаживая по спутанным волосам. В его глазах, обычно суровых и непроницаемых, сейчас читалась такая смесь боли, надежды и нежности, что у меня самого перехватило дыхание. Тяжело видеть сильного мужчину таким уязвимым. Но это и делало его человеком, а не просто закаленным лидером отряда выживальщиков.

Мы выбрались из города так же быстро, как и вошли, стараясь не задерживаться и не привлекать внимания тех, кто мог еще скрываться в руинах. Отойдя на безопасное расстояние, нашли небольшую поляну, скрытую от посторонних глаз густыми елями, и сделали привал.

Первым делом — накормить спасенных. Развели крохотный костерок, больше для того, чтобы вскипятить воду, чем для тепла. Ариша тут же занялась своими отварами, добавляя в кипяток какие-то корешки и травы, от которых пошел горьковато-пряный аромат. Мы размочили сухари, смешали их с остатками солонины, превратив в некое подобие кашицы.

Кормили их осторожно, с ложки, как младенцев. Поддерживали головы, вытирали губы, а они жадно глотали пищу. Это хороший знак. Значит очень скоро восстановятся.

Путь до Хмарского растянулся на три дня. Три долгих, тягучих дня, наполненных монотонным движением, усталостью и молчаливым напряжением. Мы старались не останавливаться надолго, лишь короткие привалы, чтобы перевести дух и снова накормить тех, кто ехал в повозке.

Лошади выбивались из сил, приходилось часто вести их в поводу, давая отдохнуть. Ночевали под открытым небом, разводя лишь небольшой костер для видимости и отпугивания мелких хищников, которых, к счастью, почти не встречалось. Видимо, та бойня распугала всю живность в округе на много километров.

Я много думал в эти дни. О произошедшем в Старом Городе. О своей силе, вырвавшейся наружу. Это было пугающе и… пьяняще одновременно. Контроль. Вот чего мне не хватало. Я мог генерировать колоссальную энергию, но не мог ей управлять. Это было похоже на владение ядерной бомбой без инструкции и кнопки детонатора — опасно и непредсказуемо. Руна внутри меня, тот камень в сознании — он отзывался, он давал силу, но требовал чего-то взамен. Чего? Концентрации? Воли? Или чего-то большего?

Маргарита по-прежнему оберегала нас, скрывая ментальным заслоном от любопытных глаз на тот случай, если троица еретиков решит пуститься за нами следом и попробовать найти хоть кого-то из нас.

Она заметно уставала, бледнела, но держалась стойко, лишь иногда просила меня приобнять ее покрепче, чтобы «заземлиться», как она выражалась. Не буду лгать, эти моменты близости, пусть и вынужденной, были… приятными. От нее пахло травами, лесом и чем-то неуловимо женственным, несмотря на дорожную пыль и усталость.

И вот, на исходе третьего дня, когда силы были уже на пределе, а надежда начала таять, мы увидели его — знакомый силуэт Хмарского. Покосившийся забор уже заменили на новый, крепкий частокол. Крыша господского дома блестела новенькой черепицей — кровельщики, присланные царем, явно не сидели сложа руки. Из трубы кузницы вился знакомый дымок — Михалыч был на своем посту.

Нас заметили издалека. Василь выбежал первым, спотыкаясь и размахивая руками. Его лицо, обычно хмурое и озабоченное, сейчас светилось неподдельной радостью. Увидев телегу со спасенными, он осекся, снял шапку и торопливо перекрестился. Вера в чудо, такая простая и искренняя, была написана на его лице.

— Барин! Александр Иванович! Родные! — голос его дрожал. — Живы! Все живы! Господи, слава Тебе!

Он бросился помогать мне слезать с лошади, его руки тряслись от волнения. Подошел Андрей Михайлович. Его лицо, обычно суровое, сейчас смягчилось. Он не стал говорить лишних слов, лишь крепко, по-медвежьи, стиснул меня в объятиях, отчего у меня захрустели кости.