Первый инженер императора II

— Вернулся, — пророкотал он, и в этом простом слове было столько всего — и облегчение, и гордость, и отеческая забота. — А мы уж тут места себе не находили. Думали, гадали…

Даже Скворцов, вышедший из дома и опиравшийся на свой неизменный посох, позволил себе легкую улыбку, едва заметную в уголках губ. Его пронзительные синие глаза изучали меня, словно пытаясь проникнуть в самую душу, прочесть все, что я пережил.

— Трудный путь вы избрали, барон, — произнес он своим тихим, но веским голосом. — И опасный. Но цель оправдала средства. Рад видеть вас в добром здравии. И ваших спутников тоже, — добавил он, кивнув в сторону хламников, которые уже помогали выносить из телеги своих обессилевших товарищей.

Началась суета. Женщины выбежали из дома, ахая и охая, причитая над истощенными телами спасенных. Их тут же унесли внутрь, уложили на импровизированные лежанки, стали обтирать влажными тряпками, поить теплыми отварами. Иша немедленно приступила к своим обязанностям полевого лекаря, осматривая каждого, накладывая припарки, шепча какие-то свои, только ей известные, заклинания или просто успокаивающие слова.

Вечерний ужин прошел в атмосфере тихой радости и глубокой усталости. Мы сидели за длинным столом, который теперь стоял не во дворе, а в большой зале на первом этаже — ее успели привести в порядок. Отремонтировали пол, застеклили окна, даже повесили на стены какие-то грубоватые, но чистые гобелены. Горели свечи в подсвечниках, создавая уют. На столе дымилась похлебка из свежей зайчатины и свежеиспеченный хлеб — Михалыч, оказывается, успел наладить и печь.

Я рассказал о нашем походе. Кратко, без пафоса и ужасающих подробностей. О том, как решили рискнуть и вернуться за повозкой в тот городок. О том, как нашли ее целой, а припасы — нетронутыми. О том, как тяжело было везти обессилевших людей, но как мы справились, поддерживая друг друга. Я умолчал о битве с Цепешем, о своей огненной ярости, об истинной природе кристалла и о Хозяине Леса. Не время и не место было для таких откровений. Главное — результат.

— И вот, — я кивнул на Маргариту, которая сидела рядом со Скворцовым, закутанная в теплое одеяло, и с аппетитом уплетала похлебку, — племянница государя, Маргарита Долгорукова, спасена и скоро отправится домой. Ее, — я посмотрел на Скворцова, — и Ивана брата, Митю, нужно будет показать лекарям. Остальные, кажется, приходят в себя, но наблюдение им не повредит.

Скворцов задумчиво кивнул, отхлебнув из своей чашки.

— Я осмотрю их завтра, барон. Мои методы могут оказаться действеннее городских костоправов.

— Был бы признателен, мэтр, — искренне поблагодарил я.

Затем, немного помолчав, я обвел взглядом всех присутствующих. Усталые, но живые лица моих людей — и крестьян, и хламников. Теперь они все были моими людьми.

— То, что случилось там, в Старом Городе… Это открыло нам глаза, — начал я, подбирая слова. — Да, там опасно. Да, там руины. Но там — ресурсы. Там — знания. Там — будущее, если мы осмелимся за него побороться. Шепота больше нет. Путь, по сути, свободен, если разобраться с местной фауной. Я считаю… я глубоко убежден, что мы должны начать думать об освоении этих земель. Не сразу, конечно. Но планомерно. Организовать экспедиции, зачистить районы, поставить укрепленные посты. Это даст нам… это даст всему государству толчок к развитию, которого не было сотни лет. Я намерен отправиться к государю в ближайшие дни. Представить ему Маргариту и… изложить свой план. Это рискованно. Возможно, безумно. Но я верю, что это правильный путь.

Снова тишина. Тяжелая, наполненная раздумьями. Иван смотрел на меня исподлобья, Михалыч кряхтел, Скворцов бесстрастно разглядывал узоры на своей чашке. Маргарита с любопытством переводила взгляд с меня на остальных. Хламники и крестьяне молчали, переваривая услышанное.

Путь домой был окончен. Но настоящий, большой путь — путь возрождения и прогресса — только начинался. И он обещал быть еще более трудным и опасным, чем поход в проклятый лес. Но теперь у меня была команда. Была цель. И была надежда. А это уже немало.

После ужина захотелось смыть с себя грязь и усталость не только дорожную, но и моральную. За время нашего отсутствия Михалыч и крестьяне успели не только подлатать дом, но и привести в рабочее состояние старую баньку, стоявшую на отшибе, у самой кромки леса. Маленькая, срубленная из почерневших бревен, она дышала теплом и запахом дерева.

Горячий пар обнял меня, стоило переступить порог. Каменка гудела, потрескивая, обдавая жаром. Я с наслаждением хлестал себя березовым веником, который кто-то заботливо оставил у входа, выбивая из мышц накопившуюся тяжесть. Вода в деревянной кадке была обжигающе холодной, но после раскаленного пара окунуться в нее было настоящим блаженством. Грязь, пот, страх, сомнения — все смывалось, уходило вместе с водой, оставляя лишь чистоту и звенящую пустоту в голове. Я сидел на полке, обернутый простыней, глядя на пляшущие языки пламени в каменке, и впервые за долгое время почувствовал что-то похожее на покой.

Вернувшись в свою комнату, я застал ее преображенной. Порядок, чистота, даже какие-то полевые цветы стояли в глиняном кувшине на столе. Приятно. Усталость снова навалилась свинцовой тяжестью. Я разделся, оставаясь в нижнем белье, и рухнул на кровать, которая теперь не скрипела и казалась верхом комфорта. Мысли лениво текли, перебирая события дня, планы на завтра… Доставка Маргариты и Мити в город, разговор с царем, освоение Севера… Голова гудела.

Тихий стук в дверь вырвал меня из полудремы. Я сел на кровати, нахмурившись. Кто это мог быть так поздно?

— Войдите, — сказал я негромко.

Дверь медленно отворилась, и на пороге появилась Маргарита. Она была в простой ночной сорочке, слегка прозрачной, которую ей, видимо, одолжила одна из женщин, ее огненные волосы распущены и волнами спадали на плечи, светясь в лунном свете, падавшем из окна. Босая, смущенная, она переминалась с ноги на ногу, не решаясь войти.

— Я… я не сплю, — прошептала она, глядя куда-то в пол. — Можно… к тебе?

Мое сердце сделало странный кульбит. Не могу сказать, что я не понимал, что происходит. Понимал очень даже явственно всем телом и умом. Усталость как рукой сняло. Я молча кивнул, отодвигаясь на кровати, освобождая место.

Она вошла, тихо прикрыв за собой дверь, и села на самый краешек кровати, все так же не поднимая глаз. Тишина в комнате стала почти осязаемой, наполненной невысказанными словами, напряжением и… чем-то еще. Притяжением?

— Спасибо, — наконец прошептала она. — За все. За то, что спас… дважды.

— Я делал то, что должен был, — ответил я спокойным тоном.

Она подняла на меня взгляд. Ее зеленые глаза в полумраке казались бездонными. В них плескались и благодарность, и страх, и… любопытство, которое я замечал и раньше.

— Ты другой, — сказала она едва слышно. — Не такой, как все. Сильный… и… непонятный. Тот огонь… он был страшным, но… он не был злым.

Я промолчал, не зная, что ответить. Она видела мой всплеск спонтанной магии? Ту темную яростную силу, что спала внутри и вырывалась наружу по пока что неизвестной причине?

Маргарита подвинулась чуть ближе. Ее колено коснулось моего бедра. Легкое, почти невесомое прикосновение, от которого по телу пробежала волна мурашек. Она протянула руку и осторожно коснулась моей щеки кончиками пальцев. Ее ладонь была прохладной и нежной.

— Я хотела… просто побыть рядом, — прошептала она, и в ее голосе звучала такая искренняя усталость и благодарность, что я не просто подался к ней.

Дистанция между нами таяла, словно весенний снег под солнцем. Лунный свет рисовал серебристые узоры на ее волосах, на изгибе шеи, на обнаженном плече. Мир за окном перестал существовать. Были только мы двое, эта тихая комната и серебристый лунный свет.

Я навис над ней, вдыхая свежий аромат ее волос, в котором слышался запах сирени и крыжовника. И где она только умудрилась достать эти масла?