Подвиг
Шрифт:
He разучился я здить. Никогда не думалъ, что это мн понадобится, да еще здсь.
Аллея уперлась въ лсъ. Калитка, обвитая проволокой преградила путь. Всюду на деревьяхъ на видныхъ мстахъ висли надписи: — «chasse gard^ee», «d^efence d'entrer au public», «pi?ges tendues».
Ранцевъ спрыгнулъ съ лошади и открылъ калитку. Густой лсъ былъ передъ ними. Дубы великаны, едва опушенные молодой, еще розового оттнка листвой росли среди молодыхъ буковъ. Ежевика, какъ лiаны цплялась за нихъ. Старый темно-бурый папоротникъ, поломанный непогодой глушился молодыми блдно зелеными побгами. Широкая зеленая проска вела вглубь лса. Временами ее перескали другiя проски.
Фазанъ птухъ, протянувъ вдоль земли золотисто пестрый хвостъ, съ тревожнымъ, присвистывающимъ квохтаньемъ бжалъ передъ лошадьми и вдругъ съ трескомъ крыльевъ взлетлъ, яркiй, блестящiй, золотой въ солнечномъ луч и полетлъ прямымъ полетомъ между частыхъ стволовъ.
Кролики сновали поперекъ дороги, сверкая блыми кончиками пушистыхъ хвостовъ.
Дорога стала топкой. Да, сюда и на велосипед нельзя было пробраться. Верхомъ, или пшкомъ… Лсъ разступился. Вправо была большая поляна, густо заросшая папоротникомъ. Рдкiя березы стояли по ней.
— Смотри, — сказалъ Ранцевъ, — дикiя козы.
— Да, знаю, тутъ есть всякаго звря достаточно, — равнодушно отозвался Немо. — Тутъ я кабановъ какъ то видалъ. Старая королевская охота тутъ была.
Козелъ и дв козы паслись шагахъ въ двухстахъ отъ нихъ. Они подняли головы, настремили уши, постояли мгновенiе въ нершительности, и пошли легкимъ упругимъ, неслышнымъ скокомъ, давая громадные прыжки черезъ невидимыя препятствiя и скрылись въ лсу. Тамъ въ темной чащ остановились они и долго провожали испуганнымъ взглядомъ всадниковъ.
У высокаго вкового дуба было то, что фраицузы называютъ «^etoile». Здсь проски сходились звздообразно. Въ глубин одной было видно небольшое каменное зданiе, окруженное стною. Немо направился къ нему.
— А хорошо было охотиться въ королевскiя времена, — сказалъ онъ. — Видишь въ каменной стн бойницы по направленiю проскъ. Кабана гнали по нимъ, стой и стрляй изъ-за бойницы въ полной безопасности. Положимъ, тогда и ружья были…. Кремневыя…
Въ розовыхъ лучахъ, спускавшагося къ вершинамъ деревьевъ солнца красивымъ и загадочнымъ казался домикъ старинной архитектуры. Онъ былъ ветхъ и необитаемъ. Срыя стны облупились. Щербатый камень осыпался. На окнахъ не хватало стеколъ. Оборванныя ставни висли съ жалкою старческою безпомощностью.
Правъ былъ Пиксановъ: — волшебница Наина должна была обитать здсь.
Капитанъ Немо слзъ съ лошади. Ранцевъ спрыгнулъ со своей и принялъ лошадь Немо.
— Привязывай у ограды, — сказалъ Немо, — да привязывай покрпче… Муха появилась.
Ранцевъ поднялъ стремена по путлищамъ вверхъ и привязалъ лошадей. Немо наблюдалъ за нимъ.
— Дйствительно, ты педантъ, — сказалъ онъ съ ласковой улыбкой.
Отъ домика раздавалось глухое гуднiе, точно тамъ гд то въ глубин его работалъ сильный моторъ.
На двери висло большое желзное кольцо. Немо постучалъ имъ. Эхо этого стука звучно отозвалось по лсу.
Прошло около минуты. За калиткой кто то неслышно подошедшiй старческимъ голосомъ, какъ говорятъ возгласы священники, проговорилъ:
— Господи, спаси Россiю!
— Коммунизмъ умретъ — Россiя не умретъ; — отвтилъ Немо. — Откройте, отецъ еодосiй.
Желзо замка заскрипло. Калитка медленно раскрылась. За нею показался дворикъ, мощеный камнемъ.
На дворик стоялъ высокiй Русскiй монахъ съ сдою бородою, въ черной ряс и скуфейк.
Чмъ — не волшебница Наина?…
XII
Какъ въ нкiй скитъ вошли Немо и Ранцевъ
въ жилище старца въ королевскомъ лсу Notre Dame. Горница съ каменнымъ поломъ была увшана иконами. Подъ лампадкой стоялъ легкiй переносный аналой. Книга въ темномъ кожаномъ переплет лежала на немъ. У стны было бдное, жесткое, скудное монашеское ложе. Пахло лампаднымъ масломъ, воскомъ и ладаномъ и, такъ не отвчая этой обстановк кельи, откуда то снизу, непрерывно и гулко гудлъ моторъ машины.— Пожалуйте, Ричардъ Васильевичъ, — привтливо сказалъ монахъ и, неслышными шагами обогнавъ вошедшихъ, открылъ скрытую, почти иевидимую дверь въ глубин кельи.
Передъ ними была довольно большая комната съ однимъ окномъ. И первое, что бросилось въ глаза Ранцеву въ ней — большой радiо-аппаратъ какой то особой невиданной формы. Отъ него поднялись навстрчу Немо два человка. Одинъ, высокiй старикъ съ окладистою, «лопатой», сдою бородою, худощавый и красивый сверною не русскою красотою, другой бритый полный человкъ съ актерскимъ лицомъ.
— Густавъ Эрнестовичъ, — сказалъ Немо, — я къ вамъ со своимъ помощникомъ и замстителемъ. Петръ Сергевичъ, это нашъ радiографистъ Густавъ Эрнестовичъ Лагерхольмъ, великiй изобртатель, а это его помощникъ Адамъ Петровичъ Шулькевичъ. Теб много придется работать съ ними и слышать ихъ, а видть придется рдко.
И, обращаясь къ Лагерхольму, Немо добавилъ:
— Какъ у васъ, не началось?
Сдобородый финнъ посмотрлъ на большiе старомодные часы, висвшiе у него на живот на золотой цпи и чисто по русски, безъ акцента, сказалъ:
— Еще полчаса.
— Мы пока пройдемъ къ Вундерлиху, — сказалъ Немо.
— Есть, — по морскому сказалъ Лагерхольмъ и за тяжелое кольцо въ полу поднялъ люкъ. Потянуло душнымъ аптечнымъ запахомъ. Желтый свтъ керосиновой лампы показался тамъ.
— Негг Wunderlich, — крикнулъ по нмецки Лагерхольмъ, — къ вамъ капитанъ Немо. Давайте, прошу васъ, лстницу.
Грубая, тяжелая лстница показалась у отверстiя. Желзные крючья отыскали скобы и зацпились за нихъ. Лающiй голосъ раздался изъ подземелья:
— Bitte sehr.
Немо, за нимъ Ранцевъ, спустились въ подземелье.
Тамъ, при скудномъ свт лампы, Ранцевъ увидалъ большую лабораторiю. По грубо сдланнымъ полкамъ стояли колбы, реторты и склянки съ желтой жидкостью, накрытыя стеклянными пластинками. На полу были ящики и жестянки съ уложенными въ нихъ маленькими скляночками. Отъ большого стола медленно приподнялась странная фигура.
Если бы Ранцевъ не ожидалъ увидть здсь профессора Вундерлиха, если бы фигура эта не была одта въ синiй просторный пиджакъ и такiе же штаны, Ранцевъ подумалъ бы, что въ подземельи ихъ встрчаетъ обезьяна. Передъ нимъ былъ глубокiй старикъ. Низкiй, совершенно обезьянiй продолговатый черепъ темнаго цвта былъ точно шерстью покрытъ неопрятными рдкими буро-сивыми волосами. Щеки и подбородокъ обросли шерстью. Широкiй плоскiй носъ торчалъ большими открытыми ноздрями, и Ранцевъ не могъ разобрать, — онъ таки стснялся разсматривать уродство — былъ этотъ носъ провалившимся отъ болзни, или онъ такой былъ отъ природы. Крошечные, узкiе, звриные глаза смотрли умно и остро изъ подъ глубокихъ глазницъ, поросшихъ косматыми бровями. Сходство съ обезьяной усугублялось еще тмъ, что человкъ этотъ не стоялъ прямо, но нагнулся надъ столомъ, опираясь на него руками. Рукава пиджака были высоко засучены и обезьяньи длинныя руки густо покрыты волосами. Вундерлихъ смотрлъ, часто мигая, на Немо. Въ острыхъ его глазахъ свтился умъ и вмст съ умомъ была и животная тупость ничмъ непоколебимой воли.