Подвиг

Очень подозрительно было и то, что въ рот два рзвода были иностранцы. Зачмъ?… А вотъ, чтобы связать и укротить непокорныхъ… Да, поистин, если такъ — какой дiавольскiй планъ!

Надо было быть на чеку, чтобы не попасть въ Чеку.

И дома, на вилл «Les Coccinelles» тоже приходилось быть постоянно на сторож.

Агафошкинъ со внукомъ Фирсомъ поступили въ кашевары роты. Ферфаксовъ ихъ охотно принялъ. Полковникъ попробовалъ уговорить поступить въ роту и сына. Ему было прiятно, чтобы и сынъ его испыталъ военную муштру и чувство строя, хотя бы и кинематографическаго.

Разговоръ былъ общiй, за чаемъ, посл ужина. Говорить на вилл «Les Coccinelles» наедин было безполезно. Стны слышали.

— Ты, Шура, сколько теперь зарабатываешь? — спросилъ полковникъ.

— Теперь, кризисъ… Хорошо, если въ день тридцать франковъ очистится, — хмуря брови узко поставленныхъ глазъ, сказалъ Мишель Строговъ.

— Значитъ — всего девятьсотъ.

Мишель промолчалъ. Открывать тайну своего заработка онъ считалъ лишнимъ, а таблицу умноженiя его отецъ вроятно зналъ не хуже его.

— Поступай, братъ, ко мн въ роту. Полторы тысячи чистыхъ на всемъ готовомъ.

Мишель Строговъ уставился на отца немигающими желтыми глазами.

— Зачмъ?…

— Все обломаемъ тебя. Человкомъ сдлаемъ. Можетъ быть, когда еще и пригодится.

— Я и такъ человкъ. Я свою карьеру ясно вижу. Буду боксеромъ. Миллiоны зрителей, гулъ толпы… Я видалъ это… Все равно, что богъ… Кумиръ толпы…

— Ну… а представь себ.. Вотъ такъ незамтно съорганизуются полки… И пойдемъ спасать Россiю.

Отвтъ Мишеля былъ рзокъ и неожиданъ. Онъ бичомъ ударилъ по сердцу полковника.

— На что мн Россiя?… Полковникъ не сразу нашелся, что ствтить. Мамочка зловще улыбалась. Ольга Сергевна сидла, опустивъ глаза, и такая усталость, такая скорбь и безразличiе ко всему были на ея лиц, что полковникъ не могъ на нее смотрть.

— Что ты говоришь, Шура?

— Я говорю то, что знаю. Повидавъ Европу, поживъ во Францiи, я никогда и ни за что не поду въ Россiю, какая она тамъ ни будь… Я французскiй подданный. И испыталъ все значенiе великой свободы, какою я здсь пользуюсь. Я обожаю Парижъ… Тутъ можно всего достигнуть. А что въ Россiи? Клоповъ кормить по уплотненнымъ квартирамъ?

— Ну, зачмъ же уплотненныя квартиры, — сдерживаясь и стараясь быть спокойнымъ, говорилъ полковникъ. — He будетъ большевиковъ, не будетъ и уплотненныхъ квартиръ. Все устроится и тамъ по настоящему. И это нашъ долгъ все это устроить.

— Съ кинематографическою ротой, — съ иронiей сказалъ Мишель Строговъ. — Нтъ… Я знаю… Это всегда такъ и будетъ. И Лена говорила то же самое. Большевики овладютъ всмъ мiромъ. Бороться съ ними безполезно.

— Значитъ они овладютъ и Францiей?

— Нтъ, Францiей они не овладютъ.

— Почему же?… Если всмъ мiромъ, то и Францiей?

— Францiя уже пережила большевизмъ. Она къ нему иммунна. Это, какъ дтская болзнь. Корь, или скарлатина. Францiя уже перенесла ее.

— Но Германiя?…

— Въ Германiи большевизмъ будетъ. Повторяю: — бороться безполезно. Я не Донъ Кихотъ, чтобы сражаться съ втряными мельницами.

— Но, Шура, — вмшалась въ разговоръ Ольга Сергевна. Ей жаль стало полковника. — Никто не говоритъ ни о какой борьб. Папа предлагаетъ теб поступить въ его роту, чтобы сниматься для кинематографа.

— Не желаю.

Леночка съ восхищенiемъ смотрла на двоюроднаго брата. Въ эти минуты она была влюблена въ него по настоящему. «Вотъ это герой», — думала она. — «Подлинный современный «типъ».

Эти дни она молчала. Сложная и трудная работа шла въ ея душ. Живя въ Совтской республик, Леночка съ дтства усвоила, что надо доносить. Она знала, что вс другъ на друга доносятъ, и въ школ, гд она училась — это было принято. Прiхавъ въ Парижъ, Леночка убдилась, что здсь доносить какъ то не ловко, да и некуда. Въ Троцк пошла въ домовый комитетъ и сказала, что слышала, какъ такой то говорилъ то то. А здсь, кому что скажешь? Домового комитета не было. На ихъ вилл не было даже консьержки… Хозяинъ — Леночка это сразу, точно звринымъ чутьемъ учуяла — никакими Русскими длами не интересовался. Да и о чемъ доносить?… Вс и событiя то были, что ощенилась Топси, и никто не могъ уничтожить ея щенятъ. Пришлось самой Леночк этимъ заняться.

Теперь было другое. Теперь была — тайна.

При одной мысли раскрыть, овладть этою тайной сердце Леночки трепетало, и смуглыя щеки пробивались темнымъ румянцемъ. Она слышала, какъ ея тетка сказала, что у нея фотоженичная наружность.

Посл чая, когда втроемъ: — мамочка, Ольга Сергевна и она помыли посуду, и полковникъ съ женой ушли въ свою комнату, а мамочка стала укладываться спать, Леночка услась передъ зеркаломъ, подперевъ кулаками щеки. Большiе, карiе, слегка косо поставленные глаза — въ Олтабасовыхъ текла татарская кровь, — устремились въ ихъ отраженiе. Они блестли алмазными искорками. Ротъ былъ маленькiй, пухлый — имъ можно десятиметровый поцлуй изобразить, какъ Сюзи Вернонъ — долго, долго впиваться въ губы, потомъ медленно оторваться, отодвинуть лицо и приложить пальчики къ губамъ партнера… Очень красиво!.. Очень даже красиво!.. И она можетъ… А вдь это миллiоны?…

И правда она не хуже Лили Дамита, а уже Ольга Чехова, или Киса Куприна!.. Нтъ, если ее хорошенько прiодть, волосы завить не самой, а у хорошаго парикмахера, укрпить и удлинить рсницы особыми мазями — не хуже будетъ. Но для этого надо, чтобы ее кто нибудь представилъ туда, гд берутъ артистокъ кино.

Изъ совтской республики Леночка вынесла убжденiе, что большевики всемогущи. Заграницей это убжденiе въ ней окрпло. Она ихъ не боялась. Если она придетъ къ нимъ съ «тайной», они проведутъ ее въ любое общество. Она подетъ не на какiе то острова Галапагосъ съ никому неизвстнымъ обществомъ «Атлантида», гд наврно одна Русская эмигрантская глупость и ничего путнаго не выйдетъ, но подетъ въ Холливудъ, гд станетъ знаменитостью, какъ Мери Пикфордъ, или Маргарита Морено. Она будетъ цловаться на цлые сто метровъ съ такими красавцами, какъ Морисъ Шевалье, или Рамонъ Новарро… Она читала бiографiи всхъ этихъ «старъ» — она знала, что тутъ ни образованiя, ни знанiй, ни даже таланта не надо — нужна наружность и красивое сложенiе, да еще глаза, которые сами бы говорили.

Леночка вздохнула, посмотрла на лежавшую лицомъ къ стн, на боку бабушку и тихонько, не скрипнувъ дверью, вышла изъ комнаты и легкой блочкой пробжала наверхъ въ комнату-гробъ Мишеля Строгова.

XVIII

Сквозь щели узкой двери Мишеля просачивался свтъ. Мишель Строговъ не спалъ. Леночка заглянула ьъ щелку. Мишель лежалъ одтый на постели и читалъ свою любимую «Le Sport».

Леночка прiоткрыла дверь и вошла въ комнату Мишеля. Тотъ не пошевельнулся. Мишель Строговъ считалъ, что хорошiй тонъ — быть самимъ собою и никмъ и ничмъ не стснять себя. Вжливость условна. Мишель никогда не уступалъ мста дам въ вагон и никогда не вставалъ, кто бы съ нимъ ни разговаривалъ. Тмъ боле не стоило стсняться передъ Леночкой, которая предлагала ему сдлать ей ребенка и бгала за нимъ.

— Мишель, — сказала Леночка. Она одна во всей семь такъ называла его и это подкупало Мишеля. Онъ опустилъ газету и, положивъ ее себ на животъ, посмотрлъ на Леночку.

— Мишель, вы хотли бы сдлать карьеру?

— Я ее и сдлаю, — спокойно сказалъ Мишель и уставился узко поставленными глазами на Леночку.

— Но, пора и начинать… Время уходитъ.

— Чтобы начать — надо случай. Всхъ знаменитостей бокса всегда выдвигалъ случай.

— Надо его искать.