Подвиг

На обширномъ двор Сорбонны Леночка видла разноплеменную молодежь, съ веселымъ говоромъ разбгавшуюся по гулкимъ корридорамъ и обширнымъ аудиторiямъ. Она видла негровъ и китайцевъ, англичанокъ и американокъ, учившихся вмст, слушавшихъ лекцiи. Между многими было дружное товарищество. Ихъ шутки, ихъ смхъ, озабоченная бготня, вся ихъ шумная толпа напомнили Леночк совтскiе ВУЗ-ы, но только не было среди нихъ совтскаго озлобленiя. Вс были боле или мене хорошо одты, и шутки и шалости этой молодежи были приличны. Леночка поняла, что тутъ, хотя у многихъ были «ами», нельзя было съ ними обойтись просто и отдаться, какъ говорилось у совтской молодежи «безъ черемухи», или попросить сдлать ребенка.

Въ полдень Леночка и Софи мчались на громыхающемъ автобус, или въ душномъ вагон подземной дороги куда-то за Этуаль, въ недешевый ресторанъ, гд ожидалъ ихъ «ами» Софи. Подл Сорбонны, въ Латинскомъ квартал, было сколько угодно маленъкихъ и такихъ, казалось, Леночк, симпатичныхъ студенческихъ ресторановъ и столовокъ, были и боле роскошные, но дешевые рестораны «Дюваля», но Софи и ея «ами» облюбовали Русскiй ресторанъ и хали въ него въ шумной полуденной Парижской толп, торопящейся завтракать.

Он выскакивали у Этуали и, если шелъ дождь, забгали подъ громаду Трiумфальной арки и стояли тамъ подл каменной плиты, уложенной вянущими внками и букетами. Леночка со страхомъ смотрла, какъ металось гд-то въ глубин неугасимое пламя. Ей казалось, что это душа солдата сгораетъ тамъ и не можетъ найти покоя. Она думала: «значитъ, душа-то есть».

Он спускались по широкому проспекту круто внизъ и входили въ маленькую, тсную, узкую уличку. У панели длиннымъ рядомъ стояли машины такси. Черезъ тсную дверь он попадали въ Русскiй ресторанъ. За узкими, длинными столами вдоль стны на диванахъ-скамьяхъ рядами сидли люди. И было такъ тсно, какъ въ совтской столовк. Было сумрачно и душно. Глухой гулъ и гомонъ голосовъ поражалъ посл притихшей въ тюлуденномъ отдых улички. Отъ табачнаго дыма першило въ горл. Но на столахъ были блыя скатерти и вжливая прислуга во фракахъ — какъ эти фраки первое время казались смшными Леночк — спрашивала, наклоняясь надъ ухомъ:

— Вамъ борща, или пирогъ съ вязигой? Какой напитокъ прикажете? Пиво или квасъ?

Жанъ, «ами» Софи, ожидалъ ихъ и берегъ имъ мста. Онъ кричалъ:

— Квасъ … квасъ … Donnez-moi du kwass!.. Странный человкъ былъ этотъ Жанъ. Онъ былъ французъ, но хорошо говорилъ по Русски и зналъ Россiю. Онъ былъ темный брюнетъ и, какъ тщательно онъ ни брился, его щеки и подбородокъ были покрыты гладкой синевой. Подъ самыми ноздрями торчали дв крошечныя кисточки, точно не совсмъ опрятенъ былъ носъ. Лицо было безъ морщинъ, блдное съ нездоровыми пятнами и прыщами. Онъ носилъ большiя круглыя очки въ черной роговой оправ. Прислуга ресторана называла его американцемъ и пыталась заговаривать съ нимъ по-англiйски. Леночка никакъ не могла опредлить, ни сколько ему лтъ, ни правда-ли, что онъ былъ французъ. Ему можно было дать и двадцать пять и вс сорокъ. Леночка опредлила его по совтски: «комиссаръ» въ какомъ-нибудь хозяйственномъ учрежденiи. Здсь онъ могъ быть и адвокатомъ и приказчикомъ, могъ быть и просто спекулянтомъ, или бирже-вымъ зайцемъ. Софи никогда не говорила, кто такое ея «ами». Леночка не ршалась спросить, кто онъ.

Сидли такъ тсно, что касались колнями другъ друга. Леночка оглядывала ресторанъ. Въ углу подъ аркой висла икона въ фольг. Противъ Леночки, на стн, въ рамочкахъ были развшаны раскрашенныя литографiи, изображавшiя Русскихъ солдатъ въ старыхъ формахъ. Наискось отъ Леночки у стны сидлъ желчный человкъ, обросшiй косматой, черной бородой, съ громадными, врно видавшими нечеловческiя муки, страдающими глазами. Онъ волновался, что ему долго не подавали кофе. И кофе ему подали въ какомъ-то странномъ прибор изъ стекла, напоминавшемъ химическую колбу. Въ немъ на спиртовой лампочк кипятили воду. Рядомъ съ Леночкой была хорошенькая свтлая блондинка съ подщипанными бровями и большими выпуклыми, карими Русскими глазами. Она разсказывала скромно одтой бдюнетк, сидвшей рядомъ съ нею, про какую-то Муру, устраивавшую прошлое Рождество елку, и какъ упала съ елки свча и сгорла скатерть на стол.

— Мура, конечно, очень огорчилась, — слышала Леночка свжiй голосъ блондинки сквозь гулъ ресторана. — Понимаешь … Такая непрiятность …. Надо выйти изъ положенiя …

Желчный бородачъ дымящейся папиросой тыкалъ въ кофейный приборъ и сердито говорилъ лакею во фрак:

— He закипаетъ вашъ кофе … А мн хать надо … Понимаете, хать надо.

Пожилая, гладко причесанная женщина, съ такимъ прiятнымъ Русскимъ лицомъ, что Леночка заглядлась на нее, стояла въ глубин, подъ иконой, у входа въ тсную гардеробную и внимательно смотрла, кто встаетъ, чтобы быстро подать пальто и шляпу съ тростью.

Въ этой тснот, за тарелкой борща, на Леночку находила откровенность, и она охотно разсказывала Софи и ея «ами» про свою совтскую жизнь, про прiздъ въ Парижъ и какъ она все нашла въ Париж не такимъ, какъ ей казалось въ Ленинград. Она разсказывала пра бабушку съ ея «винтиками», про полковника и про Мишеля Строгова. Ей казалось теперь смшнымъ ея увлеченiе Мишелемъ и мечты о миллiонахъ. Сорбонна съ ея лекцiями показали ей другую жизнь. Она вдругъ умолкала и прислушивалась. Ей казалось, что на мгновенiе смолкалъ и гулъ многихъ голосовъ. Время на мигъ точно останавливалось.

«Если время подчинить себ«, - думала Леночка, — «и допустимъ такъ: каждая секунда, что отбиваетъ пульсъ у меня въ рук, есть годъ, но только для другихъ, а не для меня».

Она смотрла на Жана. Ей казалось, что она видитъ, какъ на ея глазахъ быстро старетъ лицо Жана… Оно покрывается морщинами, желтетъ; посдли и полысли виски, стали падать волосы и уже стало лицо мертвымъ, потемнло, стало облзать … Какое ужасное зрлище. Обнажаются кости. И нтъ ничего. Маленькая лужица слизи, не больше, какъ плевокъ. Это все, что былъ Жанъ. Это все, что осталось отъ Софи, отъ нея самой. Весь ресторанъ сталъ казаться призракомъ и было жутко касаться колнями колнъ Жана.

— Что вы на меня такъ смотрите? — второй разъ спросилъ Жанъ.

Леночка встряхнулась.

— Я? … Нтъ, ничего … Я такъ … Представьте, какiя у меня мысли.

И она коротко и сбивчиво пересказала Жану т мысли, что ее мучили.

— А да … Я это такъ понимаю, — сказалъ Жанъ и отложилъ въ сторону папиросу. — Это въ васъ говоритъ славянская душа … А какъ же тогда ваши мечты стать звздою экрана, заработать миллiоны?

— Я эти мечты оставила. Мн надола жизнь. Знаете … На мигъ это даже не стоитъ, а вчнаго на свт нтъ ничего. Да и какъ сдлать эти миллiоны? Надо быстро, пока молода. Когда состарешься и миллiоны ни къ чему.

— Ho вы мн говорили, что обладаете какою-то тайной.

— Да, говорила … Но я даже не знаю, какая это тайна! — политическая или кинематографическая.

— О, мадмуазеллль, но это же дв большiя разницы. Это совсмъ различные источники доходовъ, разная расцнка гонораровъ и иной рискъ.

Леночку смшило, какъ Жанъ говорилъ ей «мадмуазелль», совсмъ не по французски … Можетъ быть, онъ и, правда, американецъ, только прикидывается французомъ, чтобы его не эксплоатировали.

— Какой же рискъ?

— Какъ какой? Вы мн разсказывали про кинематографическое общество «Атлантида», и вы мн дали понять, что вы подозрваете, что это общество политическое. Такъ, по крайней мр, вы слышали, какъ проговаривались вашъ дядя и ваша тетка. Допустимъ, что это такъ. Противъ кого можетъ быть направлено это общество?

— Противъ совтской республики, — не задумываясь, отвтила Леночка.

— Прекрасно. Но, если вы обладаете тайной, направленной противъ совтовъ, вы обязаны сказать объ этомъ французской полицiи или прямо въ полпредств. Зто вашъ долгъ.