Поле Куликово

На том повернул князь обратно, чуть-чуть до реки большой не доходя. Но места те оные все ж обозначил по-своему и назвал их Поволжьем всяким.

– Будут люди сюда паволоками снедь стягивать по земле сухой вне воды всякой. Оттого назовем ее землей паволочной, токмо проще будет паволж /или Поволжье уже в дне настоящем/.

Обозначив землю так, князь повернул обратно и пошел на Киев.

Лишь в одном месте ближе к югу опустился, да там и зимовать остался. Долго та зима длилась, и снег буграми везде вздымался. Думал князь в начале весны в путь рушить, но зима не отступала и словно крепостью вокруг стояла. Вот тогда и сказал Владимир ратникам своим:

– Обосную я тут город на месте этом, возвышенном самим снегом, с неба падающим. Пришлю людей сюда, и пусть здесь терема понастроят. Белым городом зваться будет от снега сего изобилия и будет промежутью слыть меж землею киевскою и паволжью. Крепостью будет город сей и в год какой

подмогой стать многим сможет.

Так оно затем и произошло.

Вскоре по возвращению люд туда направлен был и обосновал город Белгород, как князь великий того и хотел. Уже позже город менял название свое, но вновь возвращался к тому же. Знать и по сей день стоит в имени этом и память о князе Владимире по-своему сохраняет.

Есть место то, стоянкой обозначенное, и есть предметы многие тех лет воспроизводства или сходно рядом состоящие.

Сам князь в снегу том великом и уже по весне ближе утерял гребень свой, разукрашенный всяко, да так и простился с ним, не дожидаясь пока снег до конца сойдет.

В гребне том сила великая состоит. И кто его обнаружит - то вовек славиться будет. Так тогда князь тот повелел и всяк по роду какому велел передавать.

– Пусть, сохраняется в земле этой, - так он говорил тогда, - может, кому-то надобно то более станет, нежели мне самому. Одному Богу известно, зачем

то все делано. Знать ему же то и понадобится в дальнейшем.

Вот такие слова и совсем не пустые. Только Бог к тому же еще добавляет. Земля станет воочию ближе и поднимет гребень тот ярче, на солнце кому-то в глаза сверкнув им. Но знать, может другое состояться, коль гребень ранее добыт будет и об том речь повсюду пойдет, доходя до Бога самого, на земле и в небесах правящего.

Такие вот слова неземные, к вам на землю опущенные и понять суть их заставляющие.

Воротившись в Киев, князь за другие дела принялся. По приказу его и внутреннему божьему велению, люд киевский начал собор-терем княжеский воздвигать во славу лет восходящих.

Обложили снизу камнем все то и поверх стены начали вершить. Но связать верх с низом не удавалось никак, потому в грозу какую вновь возведенное сразу рушилось. Говорили про то люди так:

– Перун разгневался на нашего князя за походы, им совершенные. Знать, в Киеве только сидеть должен и порядок какой вести среди нас.

Но не так думал про все то сам Владимир. Часто думая о том, как стены более мощные воздвигнуть, он неизменно обращался к гласу своему внутреннему, пытаясь в нем усмотреть на что ответ.

И вот однажды глас тот поведал ему, что для того, чтобы соединить те две основы требуется материал особый на яичной гуще замешанный и с глиной белою перемешанный. Туда же смесь иную, как смоль добавлять надобно и растворять все то в днепровский воде, которая тогда еще Припятью звалась, так как под пятой была, значит рядом.

Тогда собрал Владимир мастеровых и поведал об том воочию. Усмехнулись многие тогда, думаючи так:

– Мудрит наш князь что-то. Знать того не ведает, а нас делать заставляет.

Но все ж подчинились они его воле и начали один пробный раствор готовить. Яиц набили великое множество, со всего Киева понатаскав их ко двору княжескому.

Оттого в летописях он так и значится иногда, как яичный двор-терем. Составили смесь ту, что князь говорил, на смоле обычной /в день солнечный тающей/ да еще из глины той белой и самих яиц. Размешав все то в посудине одной, вылили затем на пол и дожидать начали, что будет с ним.

Долго масса та лежала и уж дожидать все устали. Под вечер разошлись все, а на утро вновь собрались, чтоб усмотреть то.

Часть та пробная к тому времени комом взялась и отвердевать начала, да так, что и не раскурочить ее силою.

Подивились люди тому и тут же наново сколотили, на сей раз камень о камень перемазав и друг на друга возложив. Вновь ждать долго пришлось. Вязь та на солнце таяла и слабо из-под камней тех проистекала.

Тогда, сказал Владимир:

– Надо ей выстоять немного, а затем перемазывать, когда погуще она станет.

Так и поступили тогда. А на утро дня следующего проверили вязь ту, что камни перемазали. Все то скрепилось так, что не отодрать друг от друга. Вот тогда и сказали люди о своем князе не одно слово, из которых все же одно, как дань времени тому приводится.

– Велик наш князь Владимир. Знать и вправду бог Перун на ухо ему шепчет что. Такое только ему и под силу.

И пошла молва с той поры по всей горе киевской, вскоре других достигла, а надальше и к землям иным долетела.

С той же поры птицы, голуби значит, домоседью пошли, тоесть заводить специально их начали для дела того.

Уже позже птиц других приспособили из роду тетериного и по-другому именовали. Курью они обозначились. От простого слова "курить", что значит, пыль пускать по ветру, когда птица та где в шелухе, пепле греблась ногами.

Но поначалу все то дело на голубином яйце сотворялось, вплоть до самих близких годов времени настоящего.

Так воспроизвелся первый каменный дом на Руси и по праву Владимиру он принадлежен был. Так и говорили люди:

– Заслужил то наш князь сам. Постарался умом своим с божьей помощью разной, на ухо шептанной ему воочию.

Вскоре слава о деле том по всей Руси пошла и аж до Святиполка докатилась.

– Велик будет Владимир, - сказал тогда тот, едва услышав за такое, - многое сотворит во благо дела какого. Знать, не ошибся я, когда на посад киевский посадил его. Знать, так Богу угодно самому было все то.