Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Болгарин что-то кричал, указывая вдаль, Вавила глянул, и ему показалось, что он видит сон: на гребнистой синеве Адриатики смешались белые парусиновые облака с багрово-чёрными тучами пожаров - шло морское сражение. Он различал, как сходились большие корабли, осыпая друг друга тучами горящих стрел, пылающими бочонками смолы и земляного масла, сокрушая вражеские борта носами-шпиронами, как рушились от столкновений мачты и реи и на палубах сцепленных галер, дракаров, нефов и каравелл сверкали шлемы воинов, жала копий, топоров и мечей, Вавиле даже почудился крик убивающих и убиваемых. Часть кораблей облепляли малые гребные судёнышки. Иногда в них падали сверху бочки земляного масла, и в расплеснувшемся огне горели десятки людей, пылающими факелами сыпались за борт... Дракар удалялся в открытое море, стиралась, пропадала, картина сражения,

горизонт затянуло дымом, и Вавиле чудились посеревшие волны, покрытые чадящими остовами мёртвых судов, среди которых в пене и копоти плавали обломки и трупы, мелькали головы ещё живых пловцов...

Лишь в Константинополе их догнала весть о морском сражении у Кьоджи, пришедшая по Дунаю. Затянувшаяся война двух фряжских держав за право беспошлинно торговать во всех портах Средиземноморья, устанавливать свои таможни и свои порядки, открывать свои колонии на скрещении торговых путей - эта "тихая" война за неограниченную наживу разразилась, наконец, огнём и кровью. Говорили, что в морской битве погиб весь флот Генуи, находившийся у Кьоджи, пало три тысячи генуэзцев, сотни пленены, и среди них - командующий эскадрой.

У константинопольских причалов торговые генуэзские суда были сразу потеснены с лучших мест. Венецианский консул будто даже потребовал выселить генуэзскую колонию, занимавшую немалую часть города и обладавшую особыми привилегиями. Вавила спросил своего нового друга - усатого болгарина Александра, кто - лучше из фрягов? Тот рассмеялся:

– А скажи мне, брат Вавила, какой кобель лучше бы укусил тебя: чёрный или белый? Но для нас теперь хуже смерти - султан, для вас - ханы, они ведь тоже - одной породы, как те кобели.
– Болгарин помолчал.
– Правда, венецианцы всё же - не такие разбойники и людьми они поменьше торгуют. Но это пока им в Крыму не было воли. Посмотрим дальше. Султан их может прогнать с морей.

Наблюдая за гостями, которые приезжали из города на судно, Вавила начал догадываться, что их хозяин - не простой купец. Однако расспрашивать не решился. Он чувствовал благодарность к хозяину и капитану, поверив в близость свободы: грамоту об отпущении на волю у него не отбирали, а с ней он мог бы и теперь тайком покинуть судно, не страшась рабского клейма, выжженного на бедре. Но Вавила ни за что бы не нарушил чести. Работа была тяжёлая - грести в безветрие, скрести палубу, ворочать тяжести в трюмах, помогать опытным матросам управляться со снастями, нести в портах охранную службу, - и всё же впервые после пленения Вавила отдавался работе душой, и она наливала тело силой, делала его ловким, послушным, поворотливым. Морская болезнь его не мучила, кормили досыта, на отдыхе даже вино давали за обедом, а главное - ты вольный матрос! Он уже быстро взбирался на реи, под присмотром знающих моряков крепил паруса, управлялся с фалами. Малость пугала лишь морская пучина. Нет, не вода - он вырос на Оке, в семь лет переплывал её, а речная вода - опаснее морской, которая лучше держит человека. Но в море играли не только дельфины с улыбчивыми лобастыми рылами. За их кораблём увязывалась гигантская серая рыба, в зубастой пасти которой мог исчезнуть самый рослый человек. Моряки рассказывали о десятисаженных многоруких чудовищах, время от времени всплывающих из глубины и хватающих людей с палубы. Много тревожных часов провёл Вавила на палубе в свои ночные вахты.

Перед выходом из Константинополя капитан приказал заменить на мачте бело-красный, с чёрным двуглавым орлом византийский флаг на красно-зелёный болгарский. Глаза матросов повеселели, хотя знали, что между султаном Мурадом и тырновским царём нет мира, что турецкие войска на Балканах постоянно нападают на болгарские владения, а флот османов опустошает берега и атакует болгарские корабли. Может, у хозяина и капитана имелись какие-то расчёты, а может, гордость отвергала всякие расчёты и осторожность.

Русское море слегка штормило, предупреждая о грядущей осени, но было почти безоблачно и жарко. Вавила улавливал тревожное в разговорах и в глазах товарищей. Да и он, посматривая в полночную сторону, словно бы чуял в морском ветре запахи полыни и скошенного сена, и его глаза увлажнялись. Но далеко ещё - городок над Окой, окружённый земляным валом и дубовыми стенами. Жив ли, не спалён ли разбойным налётом? И страшно, страшнее смерти было - что вот-вот какая-то сила разрушит происшедшее, налетит, унесёт обратно в немилые жаркие страны, во власть жестоких

людей, чьи взгляды скользят по тебе, словно по бездушной твари.

И злая сила явилась. Уже у болгарских берегов к ним привязался средней величины парусник, в котором моряки опознали турецкую карамурсаль. То мог быть и купец, но настороженность уже не покидала команду. Долгое время парусник держался на расстоянии, люди начали успокаиваться, как вдруг преследователь выкинул дополнительный парус и совершил прыжок, оказавшись близко и отнимая у дракара ветер. Палуба карамурсали заполнилась вооружёнными людьми, и на болгарском судне пронёсся свисток, зовущий к оружию. Люди заняли места, зарядили баллисты, на рычаг кормовой катапульты подвесили бочонок с греческим огнём, подкатили два запасных, подняли щиты, ограждающие палубу от стрел и камней, препятствующие проникновению на судно абордажников. С карамурсали видели приготовления на дракаре, но продолжали приближаться.

– Пускайте ядра!
– Капитан перекрестился.
– Арбалетчики, стреляйте разом.

Почти одновременно два каменных ядра промелькнули в воздухе. Карамурсаль, соскользнув с волны, осела в водяную ложбину, и было видно, как одно ядро ударило в нижний край скошенного паруса и завернуло его с хлопком, второе, разбив голову одного из столпившихся на носу лучников, опрокинуло второго навзничь. Вопль ярости взлетел над морем, ещё двое упали, поражённые стрелами арбалетов. Ответные стрелы застучали по ограждению дракара, засвистели над палубой, дырявя паруса, кто-то вскрикнул. Толпа на носу пиратского судна рассеялась, нападающие попрятались за надстройки, потом подняли носовые щиты, из-за которых повели обстрел дракара. Противник наседал, и Вавила подумал: сейчас бы на корму одну из тех пушек, что отливали в оружейном цеху Флоренции по заказу миланского герцога. Зарядить её крупной сечкой да стегнуть по парусам врага - они станут лапшой, и карамурсаль отстанет. Несмотря на близость опасности, он изумился пришедшей ему догадке - уж и забыл, когда последний раз посещала его своя мастеровая мысль. Когда же? Наверное, ещё в пору тщетных надежд на побег. Надежды кончились, и он уже ничего не мог бы придумать своей головой. Что делает с человеком неволя!

– Огонь!

Вавила оглянулся, ища глазами пламя на корабле, а потом лишь увидел, как вспыхнул масляный бочонок в петле катапульты от поднесённого кем-то факела, со свистом повернулся дубовый вал с метательным "дышлом", пылающий снаряд пронёсся в воздухе по крутой дуге, а матросы у катапульты уже заработали воротом, обращая назад вал с рычагом из железного дерева. Бочонок не долетел до вражеского корабля, шлёпнул по волне, подскочил и раскололся в воздухе, выплеснув масло, схватившееся пламенем и словно бы взорвавшееся тысячью струй. Карамурсаль влетела в этот огненный вулкан, и огонь охватил её, присосался, пополз по бортам вверх щупальцами. Теперь ужас прорвался в криках на вражеской палубе. Вавила был наслышан о греческом огне - адской смеси, расплавляющей железо, пожирающей самое сырое дерево. Теперь он видел действие этой смеси. Недаром византийцы веками оберегали тайну её состава, заранее приговорив к казни и проклятию со всем потомством того, кто выдаст секрет их оружия в чужие страны - будь то даже император, - да и сами не применяли его без особой нужды. И ныне те, кто владеет секретом греческого огня, стараются помалкивать о нём, даже порох - гораздо известнее.

Враги прыгали в воду. Пылающую карамурсаль, брошенную командой, понесло ветром и волнами. Капитан, усмехаясь, велел убрать паруса, стал на руль, развернул дракар против ветра. Гребцы сели на вёсла, с бортов опускали спасательные концы. Гибнущие в море спешили к судну, и скоро на палубу стали втаскивать мокрых смуглых людей с затравленными глазами, чернобородых и безусых. Каждого заталкивали в пустой грузовой отсек. Подобрали с десяток, и капитан приказал ставить парус и добавил:

– Хватит нам этих, мы - не работорговцы. А рыбы хотят есть.

Нет, Вавила не жалел тех, чьи головы ещё мелькали в пене, чьи руки вскидывались над барашками волн, взывая о спасении. Они напали на мирный корабль, чтобы разграбить его, команду перебить или распродать в рабство. Он знал от новых товарищей, что на чужих землях османы жгут и опустошают селения, красивых девушек продают или превращают в своих наложниц, крепких юношей объявляют рабами султана, насильно обращают в ислам и создают из них отряды янычар, чтобы они добывали османам новые земли.

Поделиться с друзьями: