Поле Куликово

– Не скажи. Вдовцы посправнее только и женятся что на молоденьких, да ещё как живут! А ты - и не вдовец даже, ты вроде парень ещё... Пожилой да вон, какой красивый.

Вавила засмеялся:

– Это тебе нынче так кажется: выбирать-то не из чего - я да колченогий Роман. Вот явятся молодцы-удальцы...

– Нет!
– сказала она.- Видала уж я удальцов-молодцов. Ты - душевный, с тобой мне - спокойно и хорошо, никого больше и не надо вовек.

– Давай-ка, Анюта, не будем о сём говорить до Руси.

Засыпая, он услышал, как откинулся полог двери, дохнуло холодком. "Пора на смену?" Ещё была эта мысль в голове, когда кто-то чернее тьмы скользнул к нему, навалился, хватая за руки. Ошеломлённый, он позволил схватить их, но вскрикнула Анюта, и тогда ударом колена он отбросил нападавшего, откатился с ложа и услышал, как рядом ударил в потник кинжал. Угадав врага по звуку, он схватил его за руку, вывернул её и услышал, как рука хрустнула в суставе. Раздался вопль, Вавила ударил ножом и рванулся в угол, где продолжала кричать Анюта, выброшенной рукой натолкнулся на чужого, ощутив тело и резкий, душный запах, ткнул в бок скользким от крови кинжалом, вызвав стон, оборотился, прижался спиной к стене, выставил вперёд нож.

– Анюта, лежи, замри, молчи!
– и отскочил в сторону, ближе к выходу, опасаясь удара на голос. И заметил, как, сорвав полог, мелькнула в проёме двери фигура человека. Пока Анюта лежала на полу, он мог бить всякого, кто приблизится, не гадая, - тут его преимущество перед врагами. Если бы ещё меч в руке!
– но меч остался возле ложа. Анюта молчала - жива ли? Ничем не проявляли себя и нападающие. Он ждал, весь напружиненный, боясь громко дышать: враг мог таиться в одном шаге. Застонал раненый, грубые приглушённые голоса раздались за дверью, там вспыхнул огонёк, отсвета его Вавиле хватило, чтобы различить на полу две человеческие фигуры в звериных шкурах шерстью наружу и комочек в углу - девушка. Он бросился к своему ложу, переступив через лежащего врага, схватил меч. Значит, нападало трое, и один, напуганный криками соплеменников, бежал. Сколько их там, за дверью? Вавила выдернул чужой нож, вонзённый в потник, бросил Анюте.

– Держи, Аника-воин! Ежели с кем схвачусь - бей, да в меня не попади!
– С мечом он чувствовал себя почти всесильным. Но что - с Романом? Почему не предупредил? Не уж то убит?..

Свет приблизился. В проёме двери появился факел, но кто держал его, не высовывался. Наверное, другие издали заглядывали внутрь освещённой мазанки. Броситься бы вперёд, выбить факел, проложить дорогу мечом. Но сколько их там? И что тогда станет с Анютой?..

Факел отстранился, отошёл вбок, и на его месте возникло... Нет, это не было лицо. Но это не была и маска. У Вавилы на голове зашевелились волосы, холодом оковало члены, и он понял, что не сможет поднять меча, даже отступить, если это войдёт в мазанку и двинется на него. Может, он имел рога, но их скрывало подобие лисьего малахая, а под малахаем начиналось серо-жёлтое, плоское, без бровей и ресниц, без бороды и усов, лишь две щелочки открывали свирепые свиные глазки. Но взгляд осмысленный - взгляд существа с человечьим умом. Громадные вывернутые ноздри плоского носа подрагивали. Серые губы узкого рта пошевеливались. И всё это покоилось на широченных плечах без шеи, прикрытых грязной лохматой шкурой. Вскрикнула и умолкла девушка. Неведомое существо вдруг выросло, перешагнуло порог. Горбоватое, наклонённое вперёд, оно едва достало бы до подбородка Вавиле, но в каждом его движении, в покатом развале плеч, в отсутствии шеи, в руках, достающих до пола, а главное - в сверкании свиных немигающих глазок угадывалась осознающая себя звериная сила, перед которой ничто и смелость, и богатырская мощь человека. Это - как если бы медведю или вепрю вложили в голову человеческий мозг. Но в тот момент, когда оно сделало первый шаг по полу, Вавила потерял в его тени отвратительный, завораживающий взгляд, и рука поднялась.

– Прочь! Зарублю!..

Пришелец тоже поднял руку, в ней была зажата пудовая дубина из витого корня, окованная металлом. Он шагнул к Вавиле своими короткими ногами, замахнулся да так и застыл с поднятым оружием. Воинский клич разорвал тишину ночи, грохотом копыт обрушился на становище. Разом смешались крики людей, ржание коней, удары и лязг.

Вавила рванулся к врагу, рубанул мечом, но его удар пришёлся словно в скалу и руку отсушило. Лохматый повернулся, похожий на ощетиненного кабана, и шмыгнул в дверь, едва озарённую брошенным факелом. Вавила кинулся следом, но тот растворился в темени, изорванной факелами. Всадники крутились перед мазанкой, кого-то лупили, кого-то вязали, кого-то волокли, кто-то хрипел, пытаясь сбросить захлестнувший горло аркан. Вавилу тоже схватили арканом поперёк тела, он упал от рывка, тут же вскочил, всадник налетел с поднятой булавой и закричал:

– Купец!.. Не зарезанный! Бакшиш готовь, купец!

У Вавилы подкосились ноги, он сел на землю. Татарин соскочил с лошади, снял аркан и заглянул в лицо.

– Бедный купец. Но счастливый - ты. А где - твой раб толмач? Не съели его?

Их обступили всадники и заговорили. Вавила понял из их слов, что сбежал шаман, и татары окружают рощу, где он скрылся. Начальник стал отдавать приказания, Вавила наконец узнал сотника.

– Мой раб охранял нас, - стал объяснять татарину.
– Его, наверное, убили разбойники.

– Или опять сбежал?
– засмеялся сотник.
– Я слышал, наши уже ловили его. Ты - большой купец, а глупый. Беглого раба надо держать на цепи, ты же доверил ему жизнь... Там что?
– Сотник указал на дверь мазанки, потом взял у воина факел, с Вавилой вошёл внутрь. Оба разбойника скорчились в лужах крови. Девушка смотрела из угла испуганными глазами. Татарин похлопал Вавилу по спине:

– Карош, купец, карош, богатур!
– И по-татарски добавил.
– Однако нашёл ты себе слуг, купец!

Вышли наружу, с факелом осмотрели пятерых связанных разбойников. На всех - лохматые одежды из звериных шкур, у всех плоские жёлто-серые лица, чем-то похожие на то, что недавно явилось Вавиле, словно в жутком сне. Но эти - всё же человеческие лица.

– Ушёл их вождь-шаман, - сказал сотник.
– Мы обложили рощу, но он - как зверь. Страшный шаман: быка душит руками, кровь людей пьёт. Из живых пьёт...

– Я, кажется, видел его, - произнёс с содроганием Вавила.

– Подождём до утра. Надо найти его след. Он без коня далеко не уйдёт, а их коней мы взяли. Это - последнее племя людоедов в нашей степи. Надо вывести их корень.

Вавила отстегнул кошель и протянул сотнику.

– Не надо, - сказал тот.
– Я знаю: у тебя последние деньги. И за спасение от разбойников мы не берём платы - мы обязаны их ловить. За раба - другое дело. Пойдёшь назад с караваном - заходи в наше становище. Здесь - тоже аилы нашего племени.
– Вдруг засмеялся.
– И ты уже заплатил бакшиш - ведь вы были приманкой для этих шакалов. В степи сейчас - мало путников, мы знали - за вами станут охотиться, поэтому шли следом. Нельзя ночевать там, где ты стоял днём.

– Мы думали - тут уже неопасно.

– Везде - опасно, купец. Даже в больших городах водятся разбойники. Но в степи мы выведем грабителей - то приказ великого хана. Мамаю было некогда, он занимался лишь войной и развёл крыс. Торговцы стали бояться, это - плохо. Но пусть лишь выпадет снег - следы укажут нам воровские логова.

– Летом, глядишь, явятся новые.

– Пусть! Они пополнят число наших рабов и удобрят степь своей кровью. Приказано всех, кто не пасёт своего скота, а живёт грабежом и вымогательством, кто избегает ясачных списков и не придерживается указанных ему мест кочевий, кто бродит по степи без ярлыков, хватать и забивать в колодки, а тех, которые не годятся для работы, убивать на месте. Это - справедливо. Государство, которое терпит сброд, превращается в сброд.

От реки донеслись голоса, сотник насторожился.

– Кого-то ещё поймали...

Появились двое воинов, они волокли мокрого человека. Вавила ахнул: Роман!

– Мы нашли его связанного в воде, - пояснил воин.

Сотник следил за тем, как купец взялся растирать у костра синего, полуживого раба. Странные - эти русы.

– Они хотели его прополоскать, а потом изжарить.

– Не уж то правда, сотник?

– Зачем бы им класть его в воду? А из тебя или мальчишки шаман выпил бы кровь. Другого они приберегли бы к своему празднику или принесли в жертву рогатому богу. Поганое племя.