Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
Хотя просвщеніе иноземное принадлежитъ почти исключительно высшему, такъ называемому, образованному классу Русскаго народа, а первобытное просвщеніе Россіи хранится, не развиваясь, въ нравахъ, обычаяхъ и внутреннемъ склад ума, такъ называемаго, простаго народа, — однакожъ, противорчіе этихъ двухъ просвщеній отзывается равно вредными послдствіями на оба класса. Ни тутъ, ни тамъ, нтъ ничего цльнаго, однороднаго. Ни иноземная образованность не можетъ принести даже тхъ плодовъ, какіе она приноситъ въ другихъ странахъ, ибо не находитъ для себя корня въ земл; ни коренная образованность не можетъ сохранять своего значенія, потому что вся вншняя жизнь проникнута другимъ смысломъ. Въ нравственномъ отношеніи такое противорчіе еще вредне, чмъ въ умственномъ, и большая часть пороковъ Русскаго человка, которые приписываются разнымъ случайнымъ причинамъ, происходитъ единственно отъ этого основнаго разногласія Русской жизни.
Самый образъ распространенія вншней иноземной образованности посреди Русскаго народа уже опредляетъ характеръ ея нравственнаго вліянія. Ибо распространеніе это совершается, какъ я уже сказалъ, не силою внутренняго убжденія, но силою вншняго соблазна, или вншней необходимости. Въ обычаяхъ и нравахъ своихъ отцевъ Русскій человкъ видитъ что-то святое; въ обычаяхъ и нравахъ привходящей образованности онъ видитъ только приманчивое или выгодное, или просто насильственно
Здсь коснулись мы такого предмета, о которомъ едва ли можетъ говорить равнодушно человкъ, сколько нибудь любящій свое отечество. Ибо если есть какое зло въ Россіи, если есть какое либо неустройство въ ея общественныхъ отношеніяхъ, если есть вообще причины страдать Русскому человку, то вс он первымъ корнемъ своимъ имютъ неуваженіе къ святости правды.
Да, къ несчастію, Русскому человку легко солгать. Онъ почитаетъ ложь грхомъ общепринятымъ, неизбжнымъ, почти не стыднымъ, какимъ-то вншнимъ грхомъ, происходящимъ изъ необходимости вншнихъ отношеній, на которыя онъ смотритъ, какъ на какую-то неразумную силу. Потому, онъ не задумавшись готовъ отдать жизнь за свое убжденіе, претерпть вс лишенія для того, чтобы не запятнать своей совсти, и въ то же время лжетъ за копйку барыша, лжетъ за стаканъ вина, лжетъ изъ боязни, лжетъ изъ выгоды, лжетъ безъ выгоды. Такъ удивительно сложились его понятія въ послднее полуторастолтіе. Онъ совершенно не дорожитъ своимъ вншнимъ словомъ. Его слово — это не онъ, это его вещь, которою онъ владетъ на прав Римской собственности, то есть, можетъ ее употреблять и истреблять, не отвчая ни передъ кмъ. Онъ не дорожитъ даже своею присягою. На площади каждаго города можно видть калачниковъ, которые каждый торгъ ходятъ по десяти разъ въ день присягать въ томъ, что они не видали драки, бывшей передъ ихъ глазами. При каждой покупк земли, при каждомъ ввод во владніе собираются вс окружные сосди присягать, сами не зная въ чемъ и не интересуясь узнать этого. — И это отсутствіе правды у того самаго народа, котораго древніе путешественники хвалили за правдолюбіе, который такъ дорожилъ присягою, что даже въ правомъ дл скоре готовъ былъ отказаться отъ своего иска, чмъ произнести клятву!
А между тмъ, лишившись правдивости слова, какъ можетъ человкъ надяться видть устройство правды въ его общественныхъ отношеніяхъ? Покуда не возраститъ онъ въ себ безусловное уваженіе къ правд слова, какимъ вншнимъ надзоромъ можно уберечь общество отъ тхъ злоупотребленій, которыя только самимъ обществомъ могутъ быть замчены, оцнены и исправлены?
Но это отсутствіе правды, благодаря Бога, проникло еще не въ самую глубину души Русскаго человка; еще есть сферы жизни, гд святость правды и врность слову для него остались священными. На этой части его сердца, уцлвшей отъ заразы, утверждается возможность его будущаго возрожденія. Много путей открывается передъ мыслію, по которымъ Русскій человкъ можетъ идти къ возрожденію въ прежнюю стройность жизни. Вс они съ большею или меньшею вроятностію могутъ вести къ желанной цли, ибо достиженіе этой цли еще возможно, покуда силы Русскаго духа еще не утрачены, покуда вра въ немъ еще не погасла, покуда на господственномъ состояніи его духа еще лежитъ печать прежней цльности бытія. Но одно достоврно и несомннно, что тотъ вредъ, который чужая образованность производитъ въ умственномъ и нравственномъ развитіи Русскаго народа, не можетъ быть устраненъ насильственнымъ удаленіемъ отъ этой образованности или отъ ея источника, — Европейской науки. Ибо, во первыхъ, это удаленіе невозможно. Никакіе карантины не остановятъ мысли и только могутъ придать ей силу и заманчивость тайны. Во вторыхъ, если бы и возможно было остановить входъ новыхъ мыслей, то это было бы еще вредне для Русской образованности, ибо въ Россіи движется уже такъ много прежде вошедшихъ понятій Запада, что новыя могли бы только ослабить вредъ прежнихъ, разлагая и разъясняя, и доводя до своего отвлеченнаго основанія, съ которымъ вмст должны они или упасть, или остаться. Ибо въ настоящее время все развитіе Европейскаго ума, сознаваясь, разлагается до своего послдняго начала, которое само сознаетъ свою неудовлетворительность. Между тмъ какъ, оставаясь неконченными и несознанными, но только требующими приложенія и воплощенія, прежнія понятія Запада могли бы быть тмъ вредне въ Россіи, что лишились бы своего противодйствія въ собственномъ развитіи. Если бы не узнала Россія Шеллинга и Гегеля, то какъ уничтожилось бы господство Вольтера и энциклопедистовъ надъ Русскою образованностію? Но, наконецъ, если бы даже и возможно было совершенно изгнать Западную образованность изъ Россіи, то кратковременное невжество подвергло бы ее опять еще сильнйшему вліянію чужаго просвщенія. Россія опять воротилась бы къ той эпох Петровскаго преобразованія, когда введеніе всего Западнаго, только потому что оно не Русское, почиталось уже благомъ для Россіи, ибо влекло за собой образованность. И что же вышло бы изъ этого? Вс плоды полуторастолтняго ученичества Россіи были бы уничтожены для того, чтобы ей снова начать тотъ же курсъ ученія.
Одинъ изъ самыхъ прямыхъ путей къ уничтоженію вреда отъ образованности иноземной, противорчащей духу просвщенія Христіанскаго, былъ бы, конечно, тотъ, чтобы развитіемъ законовъ самобытнаго мышленія подчинить весь смыслъ Западной образованности господству православно-Христіанскаго убжденія. Ибо мы видли, что Христіанское любомудріе иначе понимается Православною Церковію, чмъ какъ оно понимается Церковью Римскою или протестантскими исповданіями. Затрудненія, которыя встрчало Христіанское мышленіе на Запад, не могутъ относиться къ мышленію православному. Для развитія же этого самобытнаго православнаго мышленія не требуется особой геніальности. Напротивъ, геніальность, предполагающая непремнно оригинальность, могла бы даже повредить полнот истины. Развитіе этого мышленія должно быть общимъ дломъ всхъ людей врующихъ и мыслящихъ, знакомыхъ съ писаніями св. Отцевъ и съ Западною образованностію. Данныя къ нему готовы: съ одной стороны, Западное мышленіе, силою собственнаго развитія дошедшее до сознанія своей несостоятельности и требующее новаго начала, котораго еще не знаетъ; съ другой, глубокое, живое и чистое любомудріе св. Отцевъ, представляющее зародышъ этого высшаго философскаго начала. Его простое развитіе, соотвтственное современному состоянію науки и сообразное требованіямъ и вопросамъ современнаго разума, составило
бы само собой, безъ всякихъ остроумныхъ открытій, ту новую науку мышленія, которая должна уничтожить болзненное противорчіе между умомъ и врою, между внутренними убжденіями и вншнею жизнію.Но любомудріе св. Отцевъ представляетъ только зародышъ этой будущей философіи, которая требуется всею совокупностію современной Русской образованности, — зародышъ живой и ясный, но нуждающійся еще въ развитіи и не составляющій еще самой науки философіи. Ибо философія не есть основное убжденіе, но мысленное развитіе того отношенія, которое существуетъ между этимъ основнымъ убжденіемъ и современною образованностію. Только изъ такого развитія своего получаетъ она силу сообщать свое направленіе всмъ другимъ наукамъ, будучи вмст ихъ первымъ основаніемъ и послднимъ результатомъ. Думать же, что у насъ уже есть философія готовая, заключающаяся въ св. Отцахъ, было крайне ошибочно. Философія наша должна еще создаться, и создаться, какъ я сказалъ, не однимъ человкомъ, но выростать на виду, сочувственнымъ содйствіемъ общаго единомыслія.
Можетъ быть, для того благое Провидніе и попустило Русскому народу перейти черезъ невжество къ подчиненію иноземной образованности, чтобы въ борьб съ чужими стихіями православное просвщеніе овладло, наконецъ, всмъ умственнымъ развитіемъ современнаго міра, доставшимся ему въ удлъ отъ всей прежней умственной жизни человчества, и чтобы, обогатившись мірскою мудростію, истина Христіанская тмъ полне и торжественне явила свое господство надъ относительными истинами человческаго разума. Ибо, не смотря на видимое преобладаніе иноземной образованности, не смотря на тотъ вредъ, который она принесла нравственному характеру народа, поколебавъ въ одномъ класс чувство правды, въ другомъ поколебавъ вмст и правду, и истину, — не смотря на все зло, ею причиненное, еще остались въ Россіи, еще есть въ ней несомннные залоги возрожденія въ прежнюю православную цльность. Эти залоги — живая вра народа въ Св. Православную Церковь, память его прежней исторіи и явно уцлвшіе слды прежней внутренней цльности его существованія, сохранившіеся въ обычномъ и естественномъ настроеніи его духа, — въ этомъ еще не замолкнувшемъ отголоск прежней его жизни, воспитанной внутри однороднаго общественнаго состава, насквозь проникнутаго православнымъ ученіемъ Церкви. Такъ, разсматривая внимательно и хладнокровно отношеніе Западной философіи къ Русскому просвщенію, кажется, безъ самообольщенія можно сказать, что время для полнаго и общаго переворота Русскаго мышленія уже не далеко. Ибо когда мы сообразимъ, какъ неудовлетворительность Западнаго любомудрія требуетъ новаго начала, котораго оно не находитъ во всемъ объем Западнаго просвщенія; какъ это высшее начало знанія хранится внутри Православной Церкви; какъ живительно для ума и науки могло быть развитіе мысли, сообразное этому высшему началу; какъ самое богатство современнаго вншняго знанія могло бы служить побужденіемъ для этого развитія и его опорою въ разум человка; какъ нестснительно было бы оно для всего, что есть истинная въ естественныхъ пріобртеніяхъ человческаго разума,—какъ живительно для всего, что требуетъ жизни, — какъ удовлетворительно могло бы оно отвчать на вс вопросы ума и сердца, требующіе и не находящіе себ разршенія; — когда мы сообразимъ все это, то намъ не то кажется сомнительнымъ, скоро ли разовьется, но то удивительнымъ, отъ чего до сихъ поръ еще не развилось у насъ это новое самосознаніе ума, такъ настоятельно требуемое всею совокупностью нашей умственной и нравственной образованности. Возможность такого знанія такъ близка къ уму всякаго образованнаго и врующаго человка, что, казалось бы, достаточно одной случайной искры мысли, чтобы зажечь огонь неугасимаго стремленія къ этому новому и живительному мышленію, долженствующему согласить вру и разумъ, наполнить пустоту, которая раздвояетъ два міра, требующіе соединенія, утвердить въ ум человка истину духовную видимымъ ея господствомъ надъ истиною естественною, и возвысить истину естественную ея правильнымъ отношеніемъ къ духовной, и связать наконецъ об истины въ одну живую мысль; ибо истина одна, какъ одинъ умъ человка, созданный стремиться къ Единому Богу.
Указанія Св. Отцевъ приметъ врующее любомудріе за первыя данныя для своего разумнія, тмъ боле, что указанія эти не могутъ быть отгаданы отвлеченнымъ мышленіемъ. Ибо истины, ими выражаемыя, были добыты ими изъ внутренняго непосредственнаго опыта и передаются намъ, не какъ логическій выводъ, который и нашъ разумъ могъ бы сдлать, но какъ извстія очевидца о стран, въ которой онъ былъ.
Если не на вс вопросы ума найдетъ врующая философія готовые отвты въ писаніяхъ Св. Отцевъ, то, основываясь на истинахъ, ими выраженныхъ, и на своемъ верховномъ убжденіи, она будетъ искать въ совокупности этихъ двухъ указаній прямаго пути къ разумнію другихъ предметовъ знанія. И во всякомъ случа способъ мышленія разума врующаго будетъ отличенъ отъ разума, ищущаго убжденія или опирающагося на убжденіе отвлеченное. Особенность эту, кром твердости коренной истины, будутъ составлять т данныя, которыя разумъ получитъ отъ святыхъ мыслителей, просвщенныхъ высшимъ зрніемъ, и то стремленіе къ внутренней цльности, которое не позволяетъ уму принять истину мертвую за живую, и наконецъ та крайняя совстливость, съ которою искренняя вра отличаетъ истину вчную и Божественную отъ той, которая можетъ быть (добыта) мнніемъ человка или народа или времени.
Задача: Разработываніе общественнаго самосознанія.
Истинныя убжденія благодтельны и сильны только въ совокупности своей.
Добрыя силы въ одиночеств не ростутъ. Рожь заглохнетъ между сорныхъ травъ.
Распаденіе единства Богопознанія на разнообразныя влеченія къ частнымъ благамъ и на разнорчащіе признаки частныхъ истинъ.
Слово должно быть не ящикъ, въ который заключается мысль, но проводникъ, который передаетъ его другимъ; не подвалъ, куда складываются сокровища ума и знанія, но дверь, черезъ которую они выносятся. И странный законъ этихъ сокровищъ: чмъ боле ихъ выносится, наружу, тмъ боле ихъ остается въ хранилищ. Дающая рука не оскудетъ.
Слово, какъ прозрачное тло духа, должно соотвтствовать всмъ его движеніямъ. Потому, оно безпрестанно должно мнять свою краску, сообразно безпрестанно измняющемуся сцпленію и разршенію мыслей. Въ его переливчатомъ смысл должно трепетать и отзываться каждое дыханье ума. Оно должно дышать свободою внутренней жизни. Потому слово, окостенлое въ школьныхъ формулахъ, не можетъ выражать духа, какъ трупъ не выражаетъ жизни. Однакожъ, измняясь въ оттнкахъ своихъ, оно не должно переиначиваться въ внутреннемъ состав.
Для одного отвлеченнаго мышленія существенное вообще недоступно. Только существенность можетъ прикасаться существенному. Отвлеченное мышленіе иметъ дло только съ границами и отношеніями понятій. Законы разума и вещества, которые составляютъ его содержаніе, сами по себ не имютъ существенности, но являются только совокупностью отношеній. Ибо существеннаго въ мір есть только разумно-свободная личность. Она одна иметъ самобытное значеніе. Все остальное иметъ значеніе только относительное. Но для раціональнаго мышленія живая личность разлагается на отвлеченные законы саморазвитія, или является произведеніемъ постороннихъ началъ, и въ обоихъ случаяхъ теряетъ свой настоящій смыслъ.