Полное собрание сочинений. Том 1

Вскор посл нашего при зда познакомились мы съ тремя мальчиками нашихъ л тъ, Ивиными. Старшій былъ нехорошъ собой и мальчикъ мясистый, вялый, потный [?]; младшіе же два были совершенные красавчики. То здили мы къ нимъ, то они къ намъ, и въ обоихъ случаяхъ для меня это былъ совершенный праздникъ. Я безъ памяти любилъ обоихъ меньшихъ и любилъ такъ, что готовъ былъ для нихъ вс мъ пожертвовать, любилъ не дружбою, а былъ влюбленъ, какъ бываютъ влюблены т , которые любятъ въ первый разъ — я мечталъ о нихъ и плакалъ. Вотъ какъ я любилъ его. У него была дурная привычка, за которую часто бранилъ его гувернеръ — моргать безпрестанно глазами. Теперь, вспоминая его, я вижу, что д йствительно это очень портило его, но тогда я находилъ это прелестнымъ, мн казалось, что именно въ этомъ главная причина его привлекательности, и я даже старался самъ моргать глазами такъ же, какъ онъ. Когда мы соединялись, любимою игрою нашей были солдаты, т. е. разыгриваніе всякихъ сценъ изъ солдатской жизни: маршированье, сраженіе, отдыхи и даже наказанія. ¹⁴¹

Что было весьма пріятно въ нашихъ отношеніяхъ это, что мы называли другъ друга не уменьшительно: Николенька, Петруша, а Николай, Петръ. Бульваръ былъ полонъ народа, солнышко ярко и весело играло на всемъ — на чистыхъ сапогахъ прогуливавшихся господъ, на атласныхъ шляпкахъ барынь, на эполетахъ военныхъ; даже одна пуговица оборваннаго солдата, который прошелъ съ узломъ мимо насъ, блест ла, какъ золото. По расчищенному песку, на которомъ зам тны были полукруглые сл ды метлы, кое-гд стеклушко или песчинка бл ст ли, какъ брильянты. Иные гуляли тихими шагами и съ палками съ набалдашниками — руки назадъ; другіе, размахивая руками, стороной, какъ будто сп шили куда-нибудь, но тоже ходили взадъ и впередъ. Съ перваго взгляда поражала только пестрота и блескъ, но ч мъ дальше подвигался впередъ, изъ общей пестроты выдвигались шляпки, эполеты или длинные сертуки. Вс лица этой панорамы чрезвычайно хороши были издали, но ч мъ ближе подвигались, т мъ меньше нравились. Или большой носъ изъ-подъ желтой шляпки, или равнодушный взглядъ, брошенный на насъ сертукомъ, или глупый несимпатическій см хъ и говоръ остановившихся эполетъ и сертуковъ сейчасъ разочарововалъ, и опять я напряженно смотр лъ впередъ въ сливающуюся пеструю толпу, какъ будто ожидая и ища чего-то.

За 100 шаговъ изъ-за разнообразныхъ фигуръ толпившихся по бульвару узналъ я Ивиныхъ съ гувернеромъ. «Посмотри, папа», сказалъ я вн себя отъ радости и желая под литься ею съ к мъ-нибудь: «вонъ Ивины». Папа принялъ это изв стіе очень хладнокровно, потому что въ это самое время, улыбаясь, раскланивался съ какою-то барыней, Володя же спросилъ: «гд ?» — «Вонъ, за этимъ полковникомъ съ дамой — видишь трое съ бобровыми воротниками». — «Что ты тамъ видишь, — тамъ пряничникъ». — «Ахъ, Боже мой», сказалъ я съ нетерп ніемъ, не понимая, какъ можетъ онъ не чувствовать, что они идутъ: «направо отъ пряничника». Сомн ніе скоро стало невозможно, потому что мы были въ 20 шагахъ другъ от друга и улыбались уже отъ взаимной радости, не позволяя себ однако прибавить шагу, чтобы скор е сойдтись. Это удивительно, какой хорошенькой мальчикъ былъ Петруша, какъ шелъ къ нему бобровый воротникъ коричневой бекеши! какъ красиво, немного набокъ, держалась черная фуражичка на его русыхъ длинныхъ волосахъ. А вся фигура и раскрасн вшееся отъ св жаго воздуха, покрытое д тскимъ пушкомъ, лицо, какъ были хороши! Я р шительно былъ нынче влюбленъ въ Петра.

(Какъ я уже сказалъ, я любилъ ихъ обоихъ, но никогда вм ст , а днями: н сколько времени одного, потомъ другого.) Отчего я не говорилъ ни Петруш , ни брату, никому, что я такъ любилъ его? Не знаю. Должно быть меня не поняли бы; ежели бы я и попробовалъ передать свое чувство, приняли бы это за простую обыкновенную привязанность, но мн этаго не хот лось, и, должно быть предчувствуя, что меня не поймутъ, я глубоко таилъ это сладкое чувство. Впрочемъ, надо зам тить, что тогда я никакъ бы не сказалъ, что меня не понимаютъ, напротивъ, мн казалось, что я не понимаю чувствъ Петруши, и всячески старался постигнуть вс его мысли. Отчего не могъ я выговорить слова любви, когда сильно было во мн это чувство, и отчего я посл , когда уже пересталъ такъ сильно чувствовать, пересталъ и стыдиться признаваться въ любви?

Недолго поговорили мы съ Ивиными и пошли дальше, но они об щались быть вечеромъ. Пройдя Тверскую площадь, папа повернулъ на Тверскую и зашелъ въ кондитерскую, чтобы взять къ вечеру конфектъ и угостить насъ. Великол піе м ста, въ которое мы взошли, крайне поразило меня, т мъ бол е, что не ожидалъ увидать ничего, кром сладкихъ пирожковъ и карамелекъ, а противъ чаянія моего, удивленнымъ взорамъ моимъ представился ц лый міръ роскоши. Въ середин комнаты стоялъ стулъ не стулъ, столъ не столъ, шифоньерка не шифоньерка, а что-то странное, круглое, покрытое совершенно пирожками вс хъ цв товъ, форматовъ. Но это зр лище не могло исключительно привлечь моего вниманія, потому что окошки изъ ц льныхъ стеколъ, шкапы съ стеклами, конторки съ стеклами, кругомъ всей комнаты, которые вс были уставлены уже не только пирожками — что пирожки? — но конфектами, бутылочками, сюрпризами, корнетами, коробочками такихъ прекрасныхъ цв товъ, что и ихъ хот лось отв дать. Блескъ золотыхъ каемокъ, драпри, разноцв тныя бумаги со вс хъ сторонъ притягивали мои взоры. Около одного шкапа сид ла хорошенькая барыня, чудесно од тая, въ шелковомъ плать и съ воротничками такими же точно, какъ у maman, и читала Французской романъ. Все это сильно поразило меня, я не зналъ, на что смотр ть, и можно ли мн ступать по ковру запыленными сапогами, нужно ли благодарить эту барыню, ежели она хозяйка, за то, что она это все такъ устроила и позволила намъ взойдти.

Она встала изъ-за прилавка, только что мы взошли, положила книгу и спросила папа по-Французски, что ему угодно. «Такъ это просто торговка», подумалъ я: «а какъ од та, какія у нея б лыя руки, и какъ она хорошо говорить по-Французски». Мн было нисколько непріятно вид ть, что торговка можетъ од ваться такъ же, какъ и maman, и читать Французскія романы. «Вотъ что значить Москва», и я отъ души жал лъ, что н тъ зд сь Натальи Савишны или охотника Турка, съ которыми я могъ бы под литься своимъ удивленіемъ, но я тутъ же р шилъ при первомъ свиданіи все это подробно передать имъ. Папа очень см ло потребовалъ конфектъ, всякаго сорта по фунту, и барышня, удивившая меня своей наружностью, съ большой ловкостью и скоростью стала доставать горстями изъ каждаго ящика и класть на м дные блестящіе в сы. Папа, облокотившись на конторку, что-то говорилъ ей полушопотомъ, и я зам тилъ, что онъ чрезвычайно пріятно улыбался, и глаза у него были подернуты ч мъ-то маслянымъ. Кондитерша, продолжая заниматься своимъ д ломъ, отрывисто отв чала круглыми французскими фразами, съ прибавленіемъ Monsieur и тоже замысловато улыбалась. Папа взглянулъ на меня, мой взглядъ выражалъ «я васъ наблюдаю», его взоръ выразилъ: «совс мъ теб не нужно наблюдать, и ты мн надо даешь этимъ». Мы оба въ взгляд мгновенно поняли другъ друга, поэтому долго не смотр ли другъ другу въ глаза, а смигнули и стали смотр ть въ другую сторону. «Что вы хотите, д ти?» спросилъ онъ насъ. Очень естественно, что, находясь въ уб жденіи, что зд сь всего, что только есть прекраснаго, можно спросить, я сталъ въ тупикъ отъ такого вопроса, и не зналъ, чего пожелать, боясь ошибиться и попросить не самаго лучшаго. — «Велите имъ дать шеколаду». — «Ernest», крикнула громкимъ голосомъ Француженка. Выб жалъ въ фартук довольно запачканный мальчикъ Ernest и объявилъ, что шеколадъ сейчасъ будетъ поданъ въ заднія комнаты, куда мы тотчасъ же и отправились. Володя смотр лся съ зам тнымъ удовольствіемъ въ трюмо, я смотр лъ на газеты въ рамкахъ и съ любопытствомъ пересматривалъ столбцы темнаго для меня содержанія — шеколаду все не было. Я пошелъ тихими шагами къ двери и сталъ смотр ть въ зеркало средней комнаты, въ которомъ отражались фигуры папа и француженки. Она сид ла опять на своемъ м ст и держала въ рукахъ книгу, но не читала, а говорила; папа, прищуривъ см ющіеся масляные глазки и сладко улыбаясь, стоялъ противъ нее и перегнувшись черезъ конторку; лицо его было отъ нее ближе, ч мъ того требовали приличія; мн даже показалось, что онъ ее тронулъ рукой, и что я очень хорошо вид лъ, это, что онъ, перегнувшись еще больше, вытянулъ мокрыя губы и защурилъ глазки и должно быть хот лъ ее поц ловать, потому что головой сд лалъ быстрое движеніе впередъ, но отчего-то вдругъ остановился и, покрасн въ, с лъ на стуло. Въ эту самую минуту зазвен лъ колокольчикъ на двери, и въ зеркал показалась фигура щегольски од таго господина, съ шляпой на голов , и мн слышно было, какъ онъ съ Французскимъ удареніемъ сказалъ: «bonjour, Monsieur», и прошелъ. Это должно быть былъ хозяинъ. Куда д валась величавость, спокойствіе и сознаніе своей власти, которыя всегда выражало лицо папа, въ ту минуту, какъ онъ, какъ школьникъ, отскочилъ, покрасн лъ и съ беззаботнымъ видомъ сталъ смотр ть кругомъ себя. Ernest явился съ шеколадомъ; мы съ большимъ наслажденіемъ выпили по чашк этаго напитка, я помню даже, что обжегъ себ ротъ, выпачкалъ вс губы и утиралъ ихъ бисквитами. Мы вышли. Папа держалъ подъ мышкой конфеты и продолжалъ говорить съ Француженкой, которая мн очень была противна. Главное, я никакъ не могъ понять отношеній папа съ нею, но предчувствовалъ, что тутъ что-то нехорошо. Онъ, докончивши какой-то разговоръ, сказалъ ей: «Да, я ужъ старикъ», причемъ погладилъ себя по лысин . Опять, мн кажется, онъ зам тилъ мои требующіе объясненія, на него устремленные, взоры и съ н которой досадой сказалъ: «пойдемте». Сказать, что я не понималъ, что онъ волочился за этой Француженкой, было бы неправда, но ясно выразить эту мысль тогда я ни за что бы не р шился, да и не могъ.

*№ 20 (II ред.).

Глава 19. Об дъ.

Столъ былъ широко раздвинутъ — три доски были вложены. По середин стола, въ хрустальной чаш , красовались Крымскіе виноградъ и яблоки, съ боковъ, тоже въ хрустальныхъ блюдечкахъ, съ колпаками, стояли варенья. Люди въ б лыхъ галстукахъ и съ праздничными лицами оканчивали приготовленія. Изъ гостиной слышны были голоса, мужскіе и женскіе, то громкія, отрывистые, то плавные, то слышенъ былъ см хъ. Можно было прямо съ отцемъ взойдти въ гостиную, но мн показалось страшно, не приготовившись, подвергнуться вдругъ взглядамъ всего тамъ собраннаго общества, я поб жалъ наверхъ, но такъ какъ мн тамъ нечего было д лать, притомъ же все было убрано, и я од тъ, я только прошелся по комнатамъ и пошелъ опять внизъ. Я остановился въ зал . Лакеи посмотр ли на меня съ удивленіемъ, не понимая, должно быть, зач мъ я остановился вдругъ около двери и сталъ прохаживаться, какъ будто я и не думалъ идти въ гостиную. Я покрасн лъ. Хотя я зналъ, что ч мъ больше я стараюсь быть незам ченнымъ, т мъ больше посл обращу на себя общее вниманіе, какая-то непреодолимая преграда была для меня въ дверяхъ гостиной — я подходилъ къ дверямъ, но не могъ переступить эту преграду. Чтобы объяснить ч мъ-нибудь мое присутствіе въ зал и отъ того чувства, которое заставляетъ насъ шевелиться и что нибудь д лать въ припадкахъ заст нчивости, я подошелъ къ столу и хот лъ взять н сколько ягодокъ винограду, но дворецкій, усмотр въ этотъ мой замыселъ разрушить порядокъ его устройства, остановилъ меня и сказавъ: «н тъ, ужъ позвольте», отодвинулъ отъ меня вазу и сталъ опять поправлять. Въ эту самую минуту выходила изъ гостиной бабушка, которую велъ Кукурузовъ, и за ними вс попарно. Я отступилъ почти за спину дворецкаго и оттуда кланялся вс мъ проходящимъ, такъ что меня никто не зам тилъ и не отв тилъ на мои поклоны, ч мъ я былъ доволенъ и тоже н сколько оскорбленъ. За об домъ я все время сид лъ и думалъ о томъ, какъ пріятно жить въ деревн и тяжело жить въ город . Воображеніе мое рисовало мн картины прошедшаго изъ деревенской жизни, я вспоминалъ лугъ, на которомъ играли по вечерамъ въ бары и гор лки, вспоминалъ св жее с но и пахучія копны въ саду, на которыхъ мы прыгали и въ которыя зарывались, лучи заходящаго солнца, св жесть утра, прудъ въ ясный день и въ м сячную ночь, когда съ балкона видно было, какъ онъ осв щалъ плотину и отражался въ вод ; вспоминалъ ту свободу, веселость, которую всегда тамъ чувствовалъ; maman, разум ется, всегда была на первомъ план этихъ картинъ и не мало служила къ ихъ украшенію. Теперь же я чувствовалъ, что что-то враждебное и дурное закралось въ мою душу и что оно-то заставляло меня красн ть и страдать безъ всякой вн шней причины. Ежели бы я тогда зналъ то, что теперь знаю, я сказалъ бы себ , что это что-то враждебное есть тщеславіе, одинъ изъ пороковъ самыхъ обыкновенныхъ и безвредныхъ, но зато ближе вс хъ соединенныхъ съ наказаніемъ.

«Этотъ паштетъ такъ хорошъ, Н-я Н-а», сказалъ, пережевывая, баринъ съ большими усами и съ золотымъ большимъ перстнемъ на рук , который сид лъ подл папа: «что я никогда ничего лучше не далъ». «Очень рада», сказала бабушка. «Знаете ли, А. М. [?], продолжалъ баринъ, паштетъ и цв тная капуста для меня — все.Вы можете меня разбудить ночью и дать мн паштету или цв тной капусты». — «Я ув ренъ», подумалъ я, «что бабушка не воспользуется его позволеніемъ и не станетъ его будить ночью и предлагать эти кушанія». — «Вотъ и Князь Иванъ тоже большой охотникъ до паштета», сказала бабушка, «жаль, что его н тъ, нынче точно Василій отличился». — «Можно бы послать Князю», робко и улыбаясь зам тила покровительствуемая бабушкой рябая родственница, сид вшая на конц стола. (Она была московская старожилка.) — «Что вы, моя милая», сказала бабушка: «на Мясницкую?... A propos», ¹⁴² сказала она: «Кнезь Иванъ Иванычъ отдалъ мн нынче ложу въ театръ <«Аскольдову могилу», свези вечеромъ д тей, Pierre». Папа сказалъ, что непрем нно воспользуется ложей.> А рябая родственница сказала: «верхомъ бы въ миск еще тепленькій довезли. Вотъ Княгиня И. В. всегда посылаетъ верхомъ ¹⁴³ да еще къ Сухаревой башн ». Вс обратили вниманіе на рябую родственницу. — «Полноте, М. И.», сказалъ, добродушно улыбаясь, папа.

**№ 21 (III ред.).

Мн кажется, что Сережа былъ жестокъ по ложному point d'honneur, ¹⁴⁴ желая показать свое молодечество, а я потому, что было бы свыше силъ моихъ не подражать ему. Главная же причина, мн кажется, была вотъ въ чемъ.

Особенность д тскаго характера состоитъ въ стремленіи генерализировать вс понятія, приводить ихъ къ одному общему началу, — стремленіе, происходящее отъ недостатка развитія умственныхъ способностей.

Дитя никакъ не можетъ себ представить, чтобы могла быть вещь, хорошая съ одной стороны и дурная съ другой. То качество въ вещи, которое первое поразило его, онъ принимаетъ общимъ качествомъ всей вещи. Въ отношеніи къ людямъ дитя составляетъ себ понятія о нихъ по первому наружному впечатл нію. Ежели лицо произвело на него впечатл ніе см шное, то онъ и не подумаетъ о хорошихъ качествахъ, которыя могутъ быть соединены съ этой см шною стороною; но уже о всей совокупности качествъ лица составляетъ самое дурное понятіе. Это самое было со мною въ отношеніи б днаго Грапа. «Ежели онъ такъ см шонъ, то онъ в рно дурной мальчикъ, а ежели онъ дурной мальчикъ, то не стоитъ и думать о томъ, хорошо ли ему или дурно; и сл довательно можно д лать съ нимъ всякія гадости».

Ежели разсужденіе это не оправдываетъ меня, то пусть же служитъ оно доказательствомъ тому, что, раскаиваясь въ своемъ поступк , я теперь очень желалъ бы ч мъ-нибудь оправдать его.

*№ 22 (II ред.).

Я на бульвар не обратилъ вниманія на самую Валахину, но теперь, хотя она была уже среднихъ л тъ, лицо ея, несколько сморщенное, показалось мн очень красивымъ, должно быть потому, что я нашелъ въ ней сходство съ ея дочерью. Она им ла то же выраженіе грусти и доброты. Впосл дствіи я узналъ, что Валахина въ жизни своей перенесла много горя и слезъ. Въ свое время она была изв стная красавица. Голубые огромные глаза были прелестны, но въ то время, какъ я ее вид лъ, должно быть отъ слезъ глаза ея изъ темно-голубыхъ сд лались какими-то мутными, свинцовыми.