Последнее обещание, которое ты дала

— Ты правда приехал аж из Кентукки только для того, чтобы затащить меня на свой праздник жизни?

Он рассмеялся.

— Мне давно хотелось проверить, как Порше ведёт себя на просёлочных дорогах, а тут и повод появился.

Он глянул на золотые часы Патек с кожаным ремешком — как-то рассказывал мне, что его отец выиграл их в карточной партии у египетского принца.

— Но мне пора. Вечером у меня встреча, я не могу её пропустить.

Мы вышли наружу, и резкий ветер ударил в лицо, щипля глаза.

— Долго этого держать будешь? — кивнул я в сторону его красного Порше.

Он хмыкнул.

— Ездит неплохо, так что, может, подольше, чем остальные.

У Хайме каждый раз была новая машина. Причём не просто купленная в салоне, а такая, что требовала особых посредников, доставки с другого конца света и стоила больше, чем большинство людей зарабатывает за всю жизнь. Он был единственным человеком, которого я знал, способным позволить себе такие причуды. Да, он превратил родовое ранчо в роскошный пятизвёздочный курорт, но его семья никогда не рисковала потерять всё, как случилось у нас. У него по материнской линии шли поколения богачей.

Но работать на ранчо ему всё равно пришлось. Как-то он рассказывал, что его отец был жадным ублюдком, который считал каждую копейку. До такой степени, что когда Хайме в восемнадцать получил лицензию пилота и тут же купил себе шестиместный Цессна на деньги из трастового фонда, тот пришёл в ярость и пригрозил вычеркнуть его из завещания, если тот не отправится работать на фермы в Калифорнию. Он хотел, чтобы сын поработал бок о бок с мигрантами и прочувствовал, через что проходили его предки, когда приехали в США.

Моё мнение? Этот период жизни, когда у Хайме не было доступа к деньгам, когда он вкалывал до изнеможения, только сделал его ещё более одержимым роскошью. После смерти отца его уже никто не мог остановить.

Хайме открыл дверь машины и посмотрел на меня поверх крыши.

— Жду тебя в следующую субботу. Запишу с плюс один, можешь привести свою шикарную брюнетку.

Я лишь выдавил:

— Ладно.

Хайме улыбнулся, подмигнул, опустился на водительское сиденье. Двигатель зарычал, и он умчался по дороге, как раз в тот момент, когда в мой двор въехал пикап брата с надписью Шериф на двери.

Мэддокс припарковался рядом с моим грузовиком, выбрался из машины и встал рядом.

— Это кто такой?

— Хайме Ларедо. Приходил меня дожимать на счёт его благотворительного бала и ассоциации владельцев ранчо.

— Лучше тебя, чем меня.

— Спасибо, придурок.

Мэддокс вытащил из-под куртки бумажный пакет.

— Мама сказала, что ты здесь, так что я принёс образцы для ДНК-теста.

Мои челюсти снова сжались. Казалось, куда бы я ни повернулся, я что-то скрывал, и это не давало мне покоя. Но потом я вспомнил тихий голос Адди, рассказывавшей, что она видела в том гостиничном номере, и во мне снова вспыхнула решимость. Я был готов на всё, чтобы уберечь её. Даже если это означало согласиться на ДНК-тест, который упрямая аналитик внизу совершенно не одобряла.

Мы молча направились к дому. У порога стряхнули грязь с сапог, сняли шляпы и повесили их на вешалку у двери.

— Ну конечно, как раз к обеду объявились, — сказала мама с весёлой ноткой в голосе.

За кухонным столом сидели Джиа и Рианна, перед ними стояли миски с супом и домашний хлеб из закваски. Адди и Милы видно не было, и мой желудок сжался от тревоги.

— Она наверху, в игровой комнате с Милой, — сказала Джиа, первой прочитав мою обеспокоенность, ещё до того, как кто-то другой заметил.

— Мы только заглянем сказать «привет», — сказал Мэддокс.

Мы пошли по коридору, завешанному фотографиями семьи — поколения наших родных, снимки нашего детства и новые, где уже была и Мила. Очередное напоминание о том, что я и Адди пропустили вместе — праздники, поездки, общее прошлое.

Наверху мы подошли к спальне в конце коридора — когда-то она была моей, но мама переделала её в игровую комнату для принцессы. Настоящий рай для маленькой девочки: на стене нарисован замок, с потолка свисают цветочные гирлянды. В углу за детским столиком сидели Мила и Адди, ели обед. Адди тихо, но уверенно рассказывала моей племяннице про своего ягуара.

— Мама говорила, что Балам видит не только в темноте, но и в людские души. Он защищает хороших людей, прогоняя плохих.

— Нам надо написать про него историю! — сказала Мила, а потом увидела нас у двери.

— Папа! — она подскочила и обняла Мэддокса за ноги. — Мы играли с котятами, потом ели обед, а ты знал, что у Адди мама умерла? Поэтому она живёт у дяди Райдера. И она не просто моя подруга, она моя кузина! У меня никогда не было кузины!

— Дыши, Букашка, — сказал Мэддокс.

— Но Адди — твоя кузина, и это пока секрет, помнишь? — сказал я хрипло.

— Но это же папа! А ты говорил, что семья должна знать.

— Может, стоит составить список тех, кто в курсе? — предложил Мэддокс, бросая на меня извиняющийся взгляд. — Почему бы тебе не спуститься вниз и не принести печенья для Адди?

— О, точно! Я совсем забыла про сникердудли!

Мила выскочила из комнаты, а я подошёл к Адди.

— Тебе понравилось?

Она кивнула, переводя взгляд с меня на Мэддокса, и в её глазах снова появилась настороженность, от которой мне хотелось её избавить. Я взял бумажный пакет у брата, достал одну из пробирок.

— Мне нужна твоя помощь в одном важном деле.

Она крепче прижала к себе игрушечного ягуара.

— Нам нужно сделать ДНК-тест, чтобы все знали, что ты моя дочь.

Её глаза чуть расширились.

— Это не больно, — сказал Мэддокс. — Это как ватная палочка, только вместо уха мы просто потрём внутреннюю сторону щеки. Смотри, я сделаю это с твоим папой, чтобы ты видела.

Он достал из пакета вторую пробирку, снял пломбу, провёл палочкой по внутренней стороне моей щеки, затем запечатал пробирку обратно.

— Видишь? Легкотня.

— Хочешь, чтобы я сделал, или пусть дядя Мэддокс? — спросил я.

Она пожала плечами, и я снова ощутил пустоту от того, что ей было легче разговаривать с Милой, чем со мной.

Я вскрыл пробирку, попросил её открыть рот, осторожно провёл палочкой по внутренней стороне щеки и убрал обратно.

— Легкотня, да?

Она кивнула, её лицо осветила лёгкая улыбка.

В этот момент вернулась Мила, неся салфетку с двумя огромными печеньями.

Рация на поясе Мэддокса резко зашипела, и все, кроме Милы, вздрогнули. Он вышел в коридор, чтобы послушать сообщение, и когда вернулся, его лицо было таким серьёзным, что мой желудок ушёл вниз.