Последний Герой. Том 2

— Я сейчас, — тихо сказал я Оксане. — Надо с шефом перекинуться парой фраз.

Она только кивнула, будто все поняла, хотя про свёрток знать никак не могла.

Я догнал полковника ближе к зарослям у воды. Он не обернулся, хотя шаг сбавил, видно, услышал. Я подошёл и медленно зашагал рядом, наконец, выдержав паузу, сказал почти шутливо:

— Семён Алексеевич, а что это вы сегодня невесёлый?

Он остановился. Посмотрел на меня как-то особенно. Не зло, не раздражённо — просто тяжело. В лице всё сжалось, как у человека, у которого давно не спрашивали, как он сам.

— Яровой, — сказал он с выдохом, — вот честно… не до тебя сейчас…

Я не стал обижаться, но и не отступил.

— Я по делу, — сказал спокойно. — У нас, насколько знаю, освобождается место в УГРО.

Он не ответил, ждал продолжения. Смотрел вбок, будто сквозь меня.

— Оксана Геннадьевна согласна меня взять, — продолжил я. — Я хочу в розыск. Опером. Не на бумажной работе сидеть, а реальные дела делать.

Он промолчал, только слегка кивнул, не сразу, как будто обдумывал. Потом повернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза:

— Опером?

Я кивнул в ответ.

Он снова задумался, поглядел куда-то сквозь меня, как человек, которому внезапно что-то напомнили. В глазах у него на мгновение мелькнуло что-то странное — то ли сожаление, то ли старое воспоминание, которое не просили вытаскивать, а оно вылезло само.

— Опером… это хорошо, — пробормотал он, тоже будто бы и не мне. — Одобряю.

Сделал паузу. Кивнул, уже увереннее, но всё равно как будто чуть в сторону — не мне, а кому-то за спиной. Словно там стоял призрак, тень того, кого здесь давно уже потеряли.

— Знаешь что, Яровой. А ты пиши рапорт на перевод прямо завтра. Я все подпишу.

Он сказал это спокойно, с тем видом, как будто ещё минуту назад сомневался, а сейчас внутри что-то щёлкнуло. И наконец он все решил.

— Пошли они все в жопу… — добавил он.

— Кто? — спросил я, удивленно вскинув брови.

— Да неважно, — махнул он рукой.

Но было видно — не просто махнул. Что-то его съедало. Хотел выкинуть из головы, но не получалось. Лицо сделалось напряжённым. Он открыл было рот, потом закрыл, сделал пару шагов по песку и всё-таки заговорил, не глядя на меня.

— Да тут… кому-то ты, видно, дорогу перешел. — он остановился и снова повернулся ко мне лицом. — За тебя узнавали. Спрашивали. Просили… ну, мягко скажем, задвинуть. Из органов.

Я сразу напрягся. Внутри кольнуло. От злости.

— Кто именно? — тихо спросил я.

— Неважно, — отмахнулся он. — Забей. Сам не знаю, что несу. Водка, жара. Выдумается же…

Сказал это, будто надеялся, что я действительно тут же все забуду. Я промолчал, но решил пока не давить на начальника. В целом, и так все понятно… Кто и зачем. Мордюков тем временем снова заговорил. Голос стал тише, но в нём появилась особая тяжесть, как у человека, который наконец решился сказать то, что давно сидело внутри.

— Не тот сейчас опер пошёл… Не тот… Вот раньше — были люди. Особенно один.

Он замолчал. Я ждал. Потом он продолжил:

— Майор Малютин. Но погиб он. Потому что… потому что его предали.

Опустил взгляд. Сжал пальцы на бутылке.

— Кто предал? — выдохнул я, весь обратившись в слух.

— Там… один летёха, зелёный совсем, был с ним на задании, — проговорил он, глядя куда-то мимо, будто видел всё заново. — С виду — нормальный пацан. Не глупый, ответственный. А как запахло жареным… обосрался. Испугался. Необстрелянный, сырой ментёнок. И он сбежал. С единственным на двоих автоматом…

Я молчал. Смотрел в его лицо. Там было всё: злость, бессилие и память. Такая, которая не стирается, сколько ни пей.

— В тот момент, когда всё висело на волоске, — глухо продолжал Мордюков, — Лютый остался с бандюками один на один.

Полковник опустил глаза, чуть покачал головой, будто самому себе не верил.

— Всю жизнь потом этот летёха вспоминал… Не забывал…

Снова поднял руку с бутылкой, сделал долгий глоток. Потом выдохнул медленно, провёл рукавом по лицу. Плечи его устало осели, взгляд стал мутным и каким-то отрешенным. Но не от алкоголя — от воспоминаний, от того, что в нём так долго сидело и сейчас всплыло, как дохлая полуистлевшая рыба из ила.

Он посмотрел куда-то в сторону, за горизонт, и тихо продолжил:

— Этот летёха, конечно, когда убежал, все же вызвал подмогу. Как смог, по рации. Но это не… Малютина уже не спасли.

Он не смотрел на меня. Просто замолчал. И в этом молчании был тяжкий груз.

И в тот момент у меня в голове всплыли звуки — выли сирены на подходе к заброшенному заводу. Я тогда ещё удивился, как быстро подъехали машины, когда умирал. Думал, Пал Палыч организовал.

Оказывается — нет. Это был он. Этот самый испуганный рыжий летёха. Эх, Сёма, Сёма… Это тебе не кадровичку за коленку лапать…

Мордюков покачал головой, будто не хотел рассказывать дальше, но слово уже вырвалось, и удержать остальное стало невозможно.

— Нашли мы его… — сказал он хрипло. — С простреленной головой. Но, сука, сколько он их забрал с собой… Вокруг кровищи, трупов. Настоящий бой.

Он замолчал, вытер подбородок, сглотнул.

— Кто его убил? — тихо спросил я.

— Да хрен его знает. Слишком много тогда было тех, кто хотел. Он тогда говорил, что кого-то разрабатывал, фамилию не называл…

— А этот летёха… это были вы?

Он взглянул на меня внимательно, долго — и молча кивнул. Без слов. Просто горько подтвердил. Признался…

— Всю жизнь, представь себе, камень ношу… Никак не сброшу…

Я уже это понял и сам. Но всё равно нужно было услышать.

Мордюков снова приложился к бутылке. Уже без паузы.

— И вот спрашиваешь… почему именно сегодня вспомнилось?

Он не закончил вопрос, не ждал ответа. Сам перевёл дыхание, полез в карман. Достал свёрток. Что-то завернутое в кусок ткани.

— На, смотри, — сказал он.

Я взял.

Разворачивал медленно. Чувствовал, как сердце начинает бешено колотиться. Края ткани разошлись. Я увидел и остолбенел.

То, что лежало в моих ладонях, было настолько неожиданно теперь увидеть, что в первый момент я даже не поверил глазам.

Этого я не ожидал. Ни при каком раскладе. С минуту я просто стоял и смотрел на свои ладони. Чем дольше я смотрел, тем сильнее чувствовал, как внутри всё сжимается.

Мордюков стоял рядом, не замечая уплывающих секунд и потому не задавая вопросов. Тяжело вздохнул, хрипло крякнул и приложился к бутылке. Потом сказал, не глядя: